Владимир КАРА-МУРЗА: ПЕРВЫЕ ПРИЗНАКИ ЦЕНЗУРЫ ПОБУДИЛИ ОСНОВАТЬ НТВ

Мой случай не самый типичный для телевизионщиков — я поздно пришел на телевидение. Олег (Добродеев, ныне гендиректор ВГТРК, его сын — крестник Владимира Кара-Мурзы) расхваливал профессию еще во времена Брежнева, Андропова, Черненко, уговаривал прийти на телевидение. Я понимал, что у журналистов интересная жизнь, командировки, но я смотрел программу «Время» и от предложений отказывался. А согласился только тогда, когда при развале Советского Союза и КПСС цензура исчезла.

Я попал в программу «Итоги» на первом канале, квинтэссенцию бесцензурной журналистики. Но в 1993 году, во время противостояния Кремля и Белого дома, появились первые признаки зажима информации. Уволили Егора Яковлева, назначив ему на смену Брагина. И он 3 октября сделал то, чего не могли сделать даже сами путчисты, — вовсе отключил вещание.

Эти первые признаки цензуры на канале даже не сама цензура, побудили нас основать телекомпанию НТВ, и вплоть до 2001 года, во все время нашей работы, цензуры на канале не было никакой. Это только считается, что НТВ участвовало в битве за «Связьинвест», в других информационных войнах, в предвыборной кампании Ельцина… Но я в этом не участвовал. Я не могу, конечно, отвечать за всех своих коллег: многие из них остались на газпромовском НТВ и биографией опровергли свои принципы. Сейчас лишь с сожалением приходится констатировать, что с НТВ стало. Но благодаря тому, что мы всегда показывали всю информационную картину дня, НТВ и сделало всю свою славу. Мы показывали даже политических радикалов, даже Баркашова.

За всю мою работу на НТВ мне ни разу никто не звонил. Лишь однажды небольшой начальник возражал против участия одного из экспертов. Эксперта я показал, но попросил начальника все приказы присылать письменно — чтобы можно было доказать, что я их не исполнил.

Нашей самой большой заслугой я считаю то, что НТВ боролось против войны в Чечне. И мы ее остановили: ведь во многом благодаря журналистам возникла фигура Лебедя, который занял третье место на президентских выборах, стал секретарем Совета безопасности и закончил войну.

А сейчас я работаю на RTVi, канале Гусинского, который в России без специального ресивера и спутниковой тарелки принять невозможно. Недавно собирались в «Комитете-2008» после отпусков. Приходит Хакамада, говорит: я тебя видела в Юрмале, приходит Киселев — видел в Испании, Каспаров — в Нью-Йорке, Витя Шендерович — в Израиле, Немцов — в Украине. Так как нас никто в России не видит, мы никому не мешаем, на нас никто не давит, цензуры нет никакой. Единственные споры с главным редактором — Андреем Норкиным — у нас происходят из-за того, как лучше и интереснее подать новость.

Что касается цензуры на российском телевидении, то технология очень проста. Во-первых, папки новостных программ выведены прямиком на Лубянку. И если не так заверстан выпуск, если первой новостью, например, стоит победа Марата Сафина в Австралии, а не поездка Путина с очередным визитом, то невидимая рука вежливо переставит два пункта местами. Потому, включая телевизор, я могу знать верстку четырех госканалов.

Цензура осуществляется и кадровым способом. Уже не нужно иметь особистов в «Останкине», все знают, что могут вылететь взашей, соблюдают субординацию, вся цензура — в головах. Люди дрожат, потому что журналистика — престижная и прибыльная работа. Вслед за Парфеновым полетели ведь и другие головы, канал подчистили вплоть до гендиректора. Кадровые перестановки в связи с возвращением Кирилла Клейменова происходят и на Первом.

Посмотрите: выпускник Кембриджа, проработавший несколько лет собственным корреспондентом «Коммерсанта» в Лондоне, не может найти себе работу в Москве. Я ему, своему сыну, конечно, на госканалах работать не пожелаю, а на НТВ он сам никогда не пойдет: его отца оттуда выгнали. Чтобы получить какие-то навыки телевизионной журналистики, он проработал некоторое время корреспондентом RTVi по Москве, а сейчас пришлось уехать в Вашингтон. Цензуры, конечно, на канале никакой, но эта свобода ему дорого досталась.

Классические примеры современной цензуры у всех на устах — сюжет о книге Лены Трегубовой, позже — взрыв ее квартиры. Другой пример — интервью со вдовой Яндарбиева, которое Лёня (Леонид Парфенов. - ред.) не показал на Москву. Но это смешно: одно дело — выступил бы как герой и показал, а тут не показал, а его все равно уволили. И единственным, кто взял у них обоих интервью, был наш канал. Вот вам и цензура — вплоть до запретов на конкретных людей.

Борису Ельцину тоже затыкают рот. Посмотрите, про ельцинский день рождения ни слова ни один из каналов не сказал. А мы посчитали это главным событием дня, брали комментарии разных людей, которые с ним работали. И в ходе интервью Иван Рыбкин, Сергей Филатов признавались, что их на ТВ не пускают. Более того, их даже не приглашают на банкеты по случаю Дня Конституции, хотя они — в числе соавторов. Никаких правозащитников на ТВ нельзя показывать. Когда мы записываем Сергея Ковалева, он всегда усмехается, что забыл уже, когда телевидение к нему приезжало.

В запретных списках также — опальные журналисты. Фильм Евгения Киселева о 85-летии Солженицына не показали. Почему-то власть считает, что если не показывать, то о нас или все забудут, или мы перестанем быть самими собой. Витя Шендерович, работающий на «Эхе Москвы» и «Свободе», тоже не может реализовать себя ни на одном канале. Запрет существует на Аню Политковскую из вашей газеты, потому что она пишет про Чечню. Когда захватили Дубровку, Лена Выходцева со второго канала с болью в голосе сказала, что заложники потребовали для переговоров Политковскую. Так откуда же они знали о ней? Ведь не из обзора газет, которые Лена делала несколько лет на «России»? Знали они Анну из самой газеты и из моих обзоров на НТВ и ТВ-6. Вот вам, кстати, пример того, кого вспоминают люди в свой смертный час, когда у них дети оказываются в заложниках и жизнь самих на волоске. Не вспоминают они ни про партию «Единая Россия», ни про министра Шойгу, ни про Грызлова. Они вспоминают Политковскую, Хакамаду и Немцова, певца Кобзона и Леонида Рошаля — людей, которые смогли спасти хоть нескольких человек.

Того же Немцова нельзя показывать. Наш «Комитет-2008» — нельзя. Сколько к нам приезжало телекамер! Но сюжетов в новостях не было, а сейчас даже пленку и бензин на нас перестали тратить — знают, что в эфир сюжет не пройдет. «Гражданский конгресс», собравший 12 декабря в гостинице «Космос» несколько тысяч мыслящих людей со всей России, ни один «центральный» канал не показал. А вы, кстати, последний печатный орган, который обо мне вспомнил.

Насчет совещаний в Кремле с руководством каналов мне не хочется рассказывать. Мы 25 лет дружили с Олегом (Олег Добродеев. - ред.) и только недавно восстановили личные отношения — после той ночи на НТВ, когда его вынудили нас захватывать. Когда я еще на телевидении не был, он рассказывал, как идеологический отдел работает, а сейчас, чтобы не травмировать, не хочется даже расспрашивать. Я представляю себе технологию, знаю, что все ездят в Кремль. От разных людей слышу, что совещания проводятся Владиславом Сурковым.

По названной причине мне не очень удобно говорить о том, как выглядит гостелевидение, но информационные программы — это, конечно, предмет для насмешек. К сожалению, я не понаслышке от коллег знаю, как отличается работа на госканалах, даже на REN TV, от того, что делало НТВ.

Еще один вид цензуры — не аккредитовать журналистов, например, в Кремле. В самый неподходящий момент журналисты RTVi ведь могут спросить Путина о том, сколько грудных детей по его приказу погибло в Чечне. Сергею Девятову, пресс-секретарю ФСО и выходцу с нашего истфака, я при встречах всегда говорю, что это им самим идеологически невыгодно: вся русскоязычная диаспора за рубежом не видит президента по глупости его пресс-службы.

Есть и такой способ цензуры — не выпускать новости в эфир. Нам, например, часто достаются сюжеты, которые не дают на больших каналах. По просьбе Первого или «России» снимают, например, митинги льготников в регионе, а потом каналы отказываются ставить их в эфир.

Но пусть так и будет — до первого политического изменения. Власть, к сожалению, загнала себя в такие условия, когда легитимным способом ее сменить нельзя. Придется свободу катастрофическим способом обретать. Может, как в Украине — в щадящем режиме, а может, и более катастрофично.