«Еще летом 2002 года, когда адвокат Дмитрий Гаврилин и мой помощник Дмитрий Раев ксерокопировали некоторые материалы из уголовного дела по факту гибели «Курска» и шло их первичное осмысление, кто-то из ребят мне сказал, что одновременно ксерокопируется еще один экземпляр уголовного дела. На традиционной встрече в кабинете главного военного прокурора Александра Николаевича Савенкова я спросил:

— Зачем еще одна ксерокопия дела?

— Шеф собирается написать книгу, — ответил Савенков.

— Сам, что ли?

— Сам, — ответил Александр Николаевич, — он всегда пишет сам.

…Владимир Устинов повторил в своей книге главный обман этого дела — о восьми часах жизни моряков в 9-м отсеке, повторил это в книге ПЯТЬ раз. От количества повторений неправды истина не приблизится ни на дюйм. Правда же заключается в том, что подводники отчаянно стучали кувалдой или каким-то другим металлическим предметом больше двух суток — с 2 часов ночи 13 августа до вечера 14 августа — с просьбой о помощи. Их сигналы SOS зафиксированы, записаны на магнитную ленту гидроакустической службой флагмана СФ «Петра Великого». По магнитным записям проведена экспертиза, которая утверждает, что записанные стуки производились человеком по межотсечной переборке подводной лодки».

«…Двенадцатого августа 2000 года в ходе учений в Баренцевом море командир гидроакустической группы тяжелого атомного ракетного крейсера «Петр Великий» старший лейтенант Андрей Лавринюк, вглядываясь в экран локатора, обнаружил… большое светлое пятно, и через мгновение в динамиках раздался хлопок. Эта вспышка и хлопок отличались от взрывов штатных боеприпасов, которые используются на учениях флота. Пеленг вспышки — 96 градусов.

…Спустя несколько месяцев гидроакустик Лавринюк будет вспоминать эти события в Главной военной прокуратуре: «…Об этом я доложил в боевой информационный центр, на ходовой мостик и на центральный командный пункт. Сразу, в момент вспышки и хлопка из динамика, я почувствовал, что по кораблю прошел гидродинамический удар, который выразился в дрожи корпуса «Петра Великого». На мой взгляд, такого эффекта в виде дрожи корпуса от включения какой-либо аппаратуры на «Петре Великом» произойти не могло. Это был внешний динамический удар… Тогда на мой доклад не обратили внимания. Однако я думаю, что квалифицированный командир гидроакустической группы, обладающий большим опытом, может классифицировать этот шумовой сигнал как взрыв…».

…По иронии судьбы в момент взрыва на «Курске» на ходовом мостике «Петра Великого» стоял руководитель учений, командующий Северным флотом Вячеслав Попов. Неожиданная вибрация тяжелого крейсера не могла не удивить адмирала.

— Чего это тут у вас трясет? — поинтересовался он у начальника штаба оперативной эскадры контр-адмирала Владимира Рогатина.

— Включили антенну радиолокационной станции, — с ходу выпалил тот.

И все присутствующие на мостике, не усомнившись ни на йоту, поверили контр-адмиралу.

…В своих показаниях Вячеслав Попов отрицает, что ему было известно о докладе гидроакустиков…

…То, что Вячеслав Попов покинул флагманский корабль, не получив доклада командира «Курска» Геннадия Лячина, как я считаю, говорит не только о профессиональных качествах, но и о человеческих.

…16 августа 2000 года в Сочи президент России Владимир Путин заявит, что операция по спасению экипажа подводной лодки «Курск» началась сразу после аварии. Он подчеркнул, что никто не ждал ни одной минуты, никакого промедления не было. Спасательные работы с самого начала проводились в полном объеме. Президента просто ввели в заблуждение. Достаточно вспомнить задержку с объявлением подлодки аварийной. Для справки сообщу: командующий СФ Вячеслав Попов прибыл в район поиска и возглавил силы спасения через 27 часов 15 минут (По данным вахтенного журнала ТАРКР «Петр Великий», вертолет К-27 сел на палубу в 14.45 13.08.2000 г.) после гибели корабля. Главком ВМФ Владимир Куроедов прилетел на флот спустя пять суток!

…Из постановления о прекращении уголовного дела: «Вследствие незнания адмиралом Поповым В.А. и подчиненными ему должностными лицами конкретной обстановки… и невыполнения требований руководящих документов ВМФ, а также из-за принятия ошибочных решений в процессе ожидания всплытия подводного крейсера он был объявлен аварийным с опозданием на 9 часов» (Постановление о прекращении уголовного дела от 22.07.2002 г., лист 23.).

Я же считаю, что опоздали они не на девять, а на одиннадцать с половиной часов. Опытным руководителям учений необходимо несколько минут, чтобы адекватно оценить ситуацию и объявить субмарину аварийной.

Была ли в это время жива часть экипажа «Курска», сумевшая перебраться после взрыва в девятый отсек?

Генеральный прокурор Владимир Устинов во всеуслышание сообщил, что нет. 23 моряка якобы жили не более восьми часов.

Первое подобное заявление он сделал по РТР через год и три месяца после трагедии, 27 октября 2001 года, когда подлодка была поднята со дна Баренцева моря.

…А 27 июля 2002 года, в преддверии дня Военно-морского флота, генпрокурор России Владимир Устинов на пресс-конференции, которая началась с минуты молчания в память о 118 погибших моряках-подводниках, сказал: «Я только что был с более чем 100-страничным докладом у президента Российской Федерации Владимира Владимировича Путина. Подробно рассказал ему о ходе расследования и причинах гибели атомохода. Он все внимательно изучил. Теперь вот встречаюсь с вами… Согласно выводам экспертов, все находившиеся в девятом отсеке 23 человека погибли не позднее чем через восемь часов после взрывов. К моменту обнаружения затонувшего крейсера спасти кого-либо из них было уже невозможно».

…К слову сказать: у меня нет претензий к 198 экспертизам, о которых упоминает Устинов, но по 8 часам жизни моряков в 9-м отсеке существует лишь одна экспертиза, которая была проведена с участием и под руководством главного судебно-медицинского эксперта Министерства обороны полковника Виктора Колкутина.

Прим. ред.: В уголовном деле «Курска», по сути, два пакета судебно-медицинских экспертиз. В первый пакет попали экспертизы тел 12 подводников, поднятых из 9-го отсека в октябре 2000-го.

Перед экспертами во главе с Колкутиным стояла задача: определить время смерти подводников. И эксперты ответили совершенно определенно. Цитируем: «Ответить на вопрос о давности (конкретной дате и времени) наступления смерти… не представляется возможным, так как решение этого вопроса… выходит за пределы компетенции судебно-медицинских экспертов». Под этим подписались все эксперты, включая и Колкутина. Это очень важно! Судебные медики четко сказали, что не могут — наука не может! — определить, сколько времени прожили люди в 9-м отсеке. Поэтому определить это было возможно на основе данных других экспертиз, например, по времени заполнения отсеков лодки водой, времени возникновения пожара в 9-м отсеке, идентификации стуков SOS и времени, когда они были зафиксированы.

Но не удалось выяснить ни времени заполнения отсеков, ни когда начался пожар в 9-м отсеке. Зато эксперты акустико-фонографической экспертизы установили, что сигналы SOS фиксировались до вечера 14 августа. Выявленные факты вели к прямому обвинению должностных лиц флота, которые руководили учениями и поисково-спасательной операцией.

Поэтому возникла необходимость в экспертизах, которые дали бы иную трактовку фактам о продолжительности жизни людей в 9-м отсеке.

Поэтому появилась комиссионная экспертиза 77/02, которую также возглавил Колкутин. Содержание ее, однако, составили 12 ранее проведенных экспертиз. Во всех этих экспертизах проходит одна и та же формулировка: «…невозможно точно установить время наступления смерти относительно момента аварии подводной лодки…» и «…смерть наступила в течение нескольких часов от момента возникновения пожара в отсеке лодки…».

Однако на последней странице появляются ничем не мотивированные выводы: «Члены экипажа АПРК «Курск», находящиеся в 9-м отсеке после второго сейсмического события (11 часов 30 минут 12 августа 2000 года), оставались живыми в течение 4,5—8 часов…».

Таким образом, получается, что Колкутин в одном случае подписывается под тем, что точное время смерти подводников судмедэксперты определить не могут, а во втором случае, игнорируя свои же (!) доводы, под которыми подписался ранее, утверждает, что смерть наступила не позднее 4,5—8 часов. В одном случае Колкутин утверждает, что смерть подводников наступила через несколько часов после пожара, а во второй экспертизе Колкутина подводники гибнут после второго взрыва.

Именно этот вывод и подвергли сомнению независимые эксперты, к которым обратился адвокат Кузнецов.

«…Чтобы состряпать, другого слова подобрать не могу, подобную экспертизу, — пишет в книге Борис Кузнецов, — необходимы изощренный ум, особая психология профессионального фальсификатора. Заключение экспертов, датированное 17 июня 2002 года, за месяц и пять дней до прекращения уголовного дела, было как раз кстати.

…Я решил проконсультироваться у крупнейших отечественных и зарубежных специалистов. Через наших дипломатов я познакомился с Джованом Раджсом (Jovan Rajs), профессором судебной медицины Королевского института в Стокгольме. Он почитал заключения Виктора Колкутина, долго сидел в задумчивости, а потом произнес два слова: «It's criminal» (Это преступление. — Б. К.).

«Вот свидетельства простых моряков, которые служили на «Петре Великом» и участвовали в поиске «Курска». Рассказывает мичман с «Петра Великого» Федор Н.: «…До места трагедии, после того как объявили о поиске подлодки, мы добирались часа четыре (это произошло в 3 часа ночи 13 августа. — Б.К.). «Курск» обнаружил «Петр Великий». Это я знаю точно. Сначала гидроакустики услышали посторонние звуки в море. Сообщили командованию. После этого поступил приказ всему рядовому составу выйти на палубу в дозор. Дали бинокли. Высматривали буи. Прошли весь квадрат, где могла находиться подлодка, но буи не обнаружили. Тогда командование приняло решение передавать звуки, которые принимали гидроакустики, по корабельной трансляции, чтобы все на корабле их слышали. Это сделали, чтобы ребята сосредоточились и отнеслись к дозору более серьезно. Нам, конечно, не сказали, что на «Курске» был взрыв. Просто сообщили, что подлодка не вышла вовремя на связь и мы ее ищем. В какой-то момент звук стуков стал стихать. Тогда «Петр Великий» развернулся и лег на обратный курс. Стуки снова стали слышны. Гидроакустики определили, откуда поступают сигналы. Что касается характера звуков, они были очень глухими, у меня даже были сомнения, что стучат по железу. И похожи на набат. Я считал их. Каждый раз со дна доносилось по девять ударов с постоянными интервалами…».

Спустя годы после неудачной спасательной операции прокуроры и военные доказывают всему народу, что никаких стуков со дна вовсе не было. Но ведь их слышал по корабельной трансляции весь экипаж огромного крейсера «Петр Великий», а это — шестьсот человек свидетелей!

…Но в постановлении о прекращении уголовного дела представители ГВП утверждают, что «многократно упоминаемые в показаниях по делу шумы и стуки, ранее классифицированные экспертами как сигналы бедствия, издавались не из АПРК «Курск», а из подводной части надводного корабля, находившегося вне пределов гибели подводного крейсера».

Версия о стуках «из подводной части надводных кораблей» также родилась летом 2002 года перед прекращением уголовного дела. Основана она на акустико-фонографической экспертизе, проводившейся в июне 2002 года, почти два года спустя после катастрофы.

В распоряжение экспертов были предоставлены 14 аудиокассет. Из них 8 записаны на личный магнитофон акустика «Петра Великого» Лавринюка и 6 — с записями, выполненными на спасательном судне «Михаил Рудницкий».

Достоверно известно, что экспертам отдали не все кассеты. Согласно документам, имеющимся в моем распоряжении, 6 сентября 2000 года в прокуратуру с гидроакустической станции судна «Михаил Рудницкий» было передано 8 аудиокассет с копиями записей стуков. Там же сообщалось (цитирую дословно): «18 мая 2002 года из ЦКБ МТ «Рубин» в Главную военную прокуратуру поступило 11 аудиокассет с записями стуков, произведенных на ТАРКР «Петр Великий» в районе гибели АПРКР «Курск».

Не хватает трех аудиокассет с «Петра Великого» и двух с «Михаила Рудницкого». Я только могу предположить, что на них записаны стуки, сделанные после обеда 14 августа. Так как это вообще не вписывается в официальную версию о том, что моряки жили не более 8 часов, пять кассет решили не передавать экспертам, но это только мое предположение.

…В акустико-фонографической экспертизе следователь ставит две группы вопросов: первая предусматривает изучение кассет с записями самих стуков и фона, на который они налагались, а вторая касается установления местонахождения источника звуков.

Часть экспертизы по природе стуков у меня не вызывает ни претензий, ни нареканий. В этой части экспертиза проведена в полном соответствии с УПК РФ и законодательством, которое регламентирует производство судебных экспертиз. Один из вопросов, поставленных перед экспертами, был наводящий: «Могли ли данные сигналы исходить из подводной части надводного корабля?». Тем самым следователь в самом вопросе подсказал «правильный» ответ. Еще раз отдам должное экспертам. Фальсификацией они не стали заниматься.

…Привожу выводы акустико-фонографической экспертизы слово в слово:

«В оригиналах и копиях записей на аудиокассетах, представленных ЦКБ МТ «Рубин», военной частью 69267 (записи выполнены на ТАРКР «Петр Великий» и на сс «М. Рудницкий»), содержатся сигналы (стуки) аварийного характера, произведенные человеком путем ударов металлическим предметом по металлу (вероятнее всего, аварийным молотком по межотсечной переборке АПЛ). Стуки зафиксированы на аудиокассетах в период времени с 22.25 13.08. 2000 года по 00.10 14.08.2000 года» (К сожалению, у гидроакустиков «Петра Великого» оказался неисправным прибор, с помощью которого фиксируются обнаруженные стуки, запись велась на бытовой магнитофон.). А теперь ответ эксперта, заместителя главного штурмана ВМФ Сергея Козлова: «Определить географические координаты источника гидроакустических сигналов, принятых ГАК таркр «Петр Великий», не представилось возможным в связи со значительным разбросом пеленгов…»

…Поэтому Козлов делает простой вывод: стучали, но не из «Курска». Увы! Установить и, главное, проверить выводы Сергея Козлова невозможно все по той же причине — нет исследовательской части в заключении экспертизы.

…Почему же умный и профессиональный следователь Артур Егиев не потребовал проведения экспертами и тем же Козловым экспертизы в соответствии с законодательством? Думаю, что последний этап расследования и политическое решение «спасти адмиралов» были ему в тягость. Он «махнул рукой» на эту экспертизу.

Игорь Спасский, генеральный конструктор «Рубина», предприятия, на котором был разработан проект 949А, в 2003 году выпустил книгу «Курск»… После 12 августа 2000 года» (Спасский И. «Курск»… После 12 августа 2000 года. «Русь», М., 2003, с. 286.). В целом издание посвящено операции по поднятию подводной лодки со дна Баренцева моря. Но одна из глав под названием «Некоторые мысли вслух» вызвала у меня, мягко выражаясь, неоднозначные чувства. В ней «выдающийся ученый и талантливый организатор» (так написано об авторе издателем. — Б. К.) попытался проанализировать ошибки, которые привели к гибели «Курска».

Однако критика больше напоминала отеческое нравоучение. …Зато Спасский вдруг ни с того ни с сего поставил под сомнение своевременность посмертного награждения экипажа «Курска»: «Откровенно скажу: эта оперативность (имеется в виду то, что моряки были награждены правительственными орденами и медалями практически сразу после гибели. — Б.К.) очень крепко связывала руки комиссиям, которые вели расследование причин катастрофы и действий личного состава…».

Последующие рассуждения Игоря Спасского о том, что «ничем нельзя уменьшить великое горе людей…», сильно отдают цинизмом.

…Однако ничего не сказано в книге Спасского о многочисленных конструктивных ошибках проекта 949А.

…Главный из них: комингс-площадка была сделана с существенными недостатками. Резиновое уплотнение верхней крышки люка конструктивно рассчитано на предельно допустимое давление из шахты (камера, соединяющая верхний и нижний люк, выходящий в отсек) не более 6 атмосфер. Резиновое уплотнение нижней крышки — две атмосферы. Если давление там больше, то выкачать воду из камеры присоса невозможно. Вода перетекает в камеру.

Такая конструкция делает практически невозможным спасение подводников. «Курск» длительное время лежал на глубине ста метров, и давление там постоянно повышалось. Поэтому, если спасательный аппарат сел на лодку не 16, а 13 или 14 августа, когда, очевидно для меня, моряки еще были живы, большой вопрос, смогла бы команда АС-34 присосаться и открыть люк. Спустя двое суток после катастрофы давление в отсеке могло быть больше двух атмосфер.

Еще одной причиной, сделавшей присос фактически невозможным, стало то, что комингс-площадка 9-го отсека не возвышалась над покрытием палубы на 5—10 мм, а была, наоборот, углублена на глубину до 7 мм. Дело в том, что стыковку обеспечивает манжета узла уплотнения, которая вместе с опорным кольцом камеры присоса спасательного аппарата должна плотно «садиться» на комингс-площадку. Но манжета аппарата до опорного кольца, обрамляющего спасательный люк подводной лодки, не доставала, в результате чего через образовавшиеся зазоры в камеру поступала вода. Почему комингс-площадка на субмарине была углублена, никто в ходе расследования ответить не смог.

Мной неоднократно подчеркивался хороший уровень проведения следствия. При этом я имел в виду не только высокий профессиональный уровень расследования, но и отменную способность манипулировать фактами, умалчивать о том, что не вписывается в «генеральную линию», и акцентировать внимание на тех моментах, которые в нее вписываются.

…Ходят упорные разговоры (поверьте, это больше чем слухи), что генеральный прокурор Владимир Устинов издал для внутреннего пользования приказ, который обязывает всех государственных обвинителей, выступающих в судах, в случае, если они считают, что надо оправдать подсудимого или применить менее строгую статью Уголовного кодекса, согласовывать свою позицию с вышестоящими прокурорами.

Одни об этом говорят прямо, другие резко переходят на Вы, надувают щеки и поджимают губы, хотя еще днем раньше в кулуарах судов охотно болтали с адвокатами…

Отношения со следователем Генпрокуратуры Артуром Егиевым, который вел дело о гибели «Курска», у меня сложились подчеркнуто уважительные.

…Хотя Артур Левонович ни разу не согласился с моими доводами, но в отличие от других «твердолобых» прокуроров пытался найти объяснение той или иной нестыковке, проявляя при этом недюжинную изобретательность.

Например, на мое замечание, что следствие не установило неизвестного матроса, который якобы подавал сигналы SOS из подводной части надводного корабля, в то время как на «Курске» гибли люди, он заметил, что это выходит за рамки расследования, в связи с чем это обстоятельство его не интересует. Важно, заметил следователь, что стучали не с «Курска».

…Следователь никогда не заявлял, что он — лишь исполнитель, получивший приказ «сверху», но почти всегда, оказываясь в затруднительном положении, разводил руками, давая понять, что он к тому или иному решению имеет косвенное отношение.

…Мне жалко, что в целом порядочный и профессиональный следователь вынужден делать то, за что ему самому неудобно. Обидно, что система Генеральной прокуратуры России исключает самостоятельность и независимость следователя.

…Высокий, несколько полноватый генерал-лейтенант Савенков рассыпался комплиментами, предложил регулярно встречаться и обсуждать все проблемы, касающиеся дела «Курска», напрямую с ним, минуя следователя и надзирающих прокуроров. Для меня такое предложение заместителя генерального прокурора было в значительной мере неожиданным. Поначалу все шло лучше некуда. Родственников признали потерпевшими, они получили право знакомиться с материалами уголовного дела.

…С той поры наши встречи стали регулярными. Я не мог не воспользоваться знакомством, чтобы не попытаться разрешить некоторые из моих дел прошлых лет. Примерно в октябре 2002 года я передал Савенкову две жалобы.

…Вскоре Александр Савенков дал понять, что судьба моих «прошений» зависит от того, будет ли подана жалоба по делу «Курска». У прокуратуры был для ответа месяц, но я не получил ответов на жалобы ни в ноябре, ни в течение декабря. Как только я передал Савенкову 30 декабря 2002 года жалобу по делу «Курска», от подачи которой он меня отговаривал на каждой встрече, не в лобовую, конечно, отказы на мои жалобы «посыпались» незамедлительно….

…Встречи с Савенковым продолжались с завидной регулярностью, общение стало полуофициальным, и из его кабинета они стали перекочевывать в другие места. Дважды компанию нам составлял главком ВМФ Куроедов. Общение главкома и главного военного прокурора привело меня к окончательному выводу, что их дружба достаточно прочна. Как-то в очередной раз пытаясь «продавить» Савенкова, я ляпнул: «Александр Николаевич, ведь вы же знаете, что я прав, почему бы вам прямо не занять мою позицию по «Курску»?». Савенков ответил в духе следователя Егиева: развел руками, пожал плечами и выразительно посмотрел вверх. Смысл, как я понял, сводился к тому, что судьбу дела решили без его участия где-то наверху. Хотя Савенков оказался в кресле главного военного прокурора к моменту, когда по делу «Курска» наступил этап «раздачи наград», расследование, по сути, завершалось, именно с его приходом повторно «возник» Колкутин, и дело стало принимать другой оборот.

…Думаю, что окончательное решение не привлекать к уголовной ответственности командиров Северного флота принимали Устинов, Савенков и Куроедов».