МАРШ ПРИМИРЕНИЯ И САГАЛАСИЯ

Пора окучивать «Детей Арбата», а вы все про «Сагу», зевнут отягощенные зрелищами телезрители. Объясню. «Московская сага», сочиненная семьей Барщевских вслед за Василием Павловичем Аксеновым, кумиром нашей молодости, меня настолько деморализовала, что я вообще не думала писать об этом безбрежном конфузе, кабы не эстафета, переданная следующему сериалу. Два таких изделия — это уже тенденция.

Соглашусь, что о «Детях Арбата» говорить еще рано, но общая директория любого сериала всегда понятна с первой серии, будь это первоклассная «Сага о Форсайтах» с приветом от ВВС или пособие в виде нашей. То есть понятно: кино перед нами или вышивка гладью.

О «Московской саге» написано уже столько, что мне остается подвести итог, для чего и существует моя колонка.

Недавно состоялась небольшая драка между четырьмя журналистами (один из которых — педагог), где двое утверждали, что «Сага» — полезное кино (ударение на первом слове). Ну а двое, натурально, возражали. Угадайте, в чьем стане был педагог.

Один из журналистов, господин прелукавый, выдвинул тезис «истории для быдла». В чем, собственно, и польза. Поскольку я опасаюсь, что «Дети Арбата» продолжат этот (далеко не новый) формат, воспользуюсь данным мне правом выступить в весе пера и сообщить ряд необременительных умозаключений.

В начале перестройки было модно менять знаки, и на смену, допустим, «Кубанским казакам» приходили в большом количестве их перевертыши. Пересмотрев не так давно «Покаяние», я, к своему изумлению, обнаружила, что именно великий Абуладзе открыл этот новый подход к истории, так потрясший нас в 1986 году. Но то кино, хотя и заказанное режиссеру Белым Лисом Шеварднадзе на гребне новой политики, было заряжено громадным талантом художника, почему и не наводило на раскольные мысли о конъюнктуре.

Василий Аксенов изваял огромный гипсовый куб с четкой штриховкой светотени: все вроде правильно и честно, но при этом невыносимо скучно. Что само по себе странно, так как автор — замечательный стилист и блестящий выдумщик. (Хотя то, что он писал «Московскую сагу» с замахом на западное телевидение, многое объясняет.)

Само собой, от сериала нечего было и ждать откровений, потому что кинопроизводная от плохого романа по определению не может быть хорошей. Тем более когда режиссером у нас отнюдь не Абуладзе, да и прочая компания под стать. В «Детях Арбата» есть хотя бы восхитительный Суханов в роли Сталина — настоящий князь тьмы, до дрожи зловещий и непредсказуемый.

Но не знаю, почему считается, что Чурикова может, как ломовая лошадь, вытянуть любую телегу из любого бездорожья только потому, что она великая актриса. Или что опытный актер Соломин может сыграть совесть нации только потому, что у него интеллигентное лицо. Или что банкир с фамилией, которую никто не знает и не помнит, может сыграть Сталина только потому, что вложил в фильм сколько-то там миллионов. Ладно, актеры — составляющая, конечно, важная, одна из важнейших, но дело в другом.

«Московская сага» вызывает не просто тоску, будучи по жанру, конечно, бразильским мылом. И не только потому я смотрела этот комикс с яростью, что, в отличие от скучного и правильного романа, здесь все было липой, клюквой и туфтой. (О чем написано изрядно, не буду повторяться.) Дело в возвращении пафоса пользы «истории для быдла».

Историей для быдла является такая история, где путем предъявления джентльменского набора: немножко лагерного ужаса, немножко засилья преступного КГБ, немножко бериевского сластолюбия, немножко прелестей родовых поместий и их разорения, немножко предательства, мужской дружбы и войны плюс любовь-морковь — самая людоедская и ничем не искупаемая эпоха, на фоне которой жила и продолжает жить страна, показана как некое мифическое «сложное время». Время, в котором было много страшного, но много и хорошего, и все этак гармонично и затейливо переплеталось, что и виноватых не сыскать. В ритме «Марша авиаторов» с дивными словами: «вздымая ввысь свой аппарат послушный».

Заключительная серия «Московской саги» (за которой последовал фильм о съемках, где все фигуранты прямо-таки упивались друг другом и общим успехом, не исключая и любимого моего Василия Палыча) недвусмысленно указала нам своего адресата: быдло, о котором толковал лукавый журналист. Я не знаю, кто это конкретно. Школьники? Домохозяйки? Ветераны? Депутаты? Безработные профессора? Скинхеды? Проститутки? Участковые врачи? Молодые банкиры? Старые учительницы? Работники СМИ? Зато все мы знаем генезис быдла. Его формирует людоедское время, обеспеченное грамотным пиаром. Тогда аппарат становится послушным, и его можно хоть ввысь вздымать, хоть бросать в отхожую яму как бы для его же пользы и удовольствия.

Когда сегодня с экрана режиссер впирает (пиарит) мне, что хотел показать Сталина-человека, меня тошнит, словно от вкуса человечьей крови. Когда мне пиарят раковую опухоль истории четвертой степени как родинку, которую легко удалить, распустив напоследок олигофренические слюни, каменное слово «быдло» заполняет меня изнутри, и я не могу пошевелиться и даже закричать, словно в плохом сне. Когда идеологи и просто уважаемые люди внушают мне, что это полезно, мне вспоминаются два слова, которыми моя косноязычная родина только и смогла ответить на различные манипуляции с ее историей. Они были начертаны мазутом на стене шлюза, на воротах которого возвышались раньше гигантские фигуры Ленина и Сталина — будто бы, сгинув, они оставили на память о себе это послание: «Х… ВСЕМ!».