ЛОЖЬ ПРОВОЦИРОВАЛА АГРЕССИЮ ТЕРРОРИСТОВ

О том, что в школе № 1 г. Беслана захвачены 1200 заложников, власти знали с самого начала. Вечером 3 сентября, уже после основного штурма, об этом проговорился советник президента России Асламбек Аслаханов. На площадке возле городского Дворца культуры он пытался говорить правду, но чаще уходил от ответа, например, когда звучали страшные вопросы о том, сколько же погибло заложников. Но когда его спросили, почему он не приехал на переговоры с террористами сразу же, по их первому требованию, Аслаханов сказал: «Я им позвонил и спросил: а о чем мне с ними вообще говорить, чего они хотят, есть ли у нас повод для разговора? Они мне ответили: «Повод — 1200 человек заложников, среди которых большинство — дети».

Мы не сразу осознали смысл сказанных Аслахановым слов — никак не верилось, что штурм состоялся и уже ничего нельзя изменить. Пытались считать, сколько же выжило и сколько погибло людей. Только потом освобожденные заложники расскажут, как бесились и «зверели» (по выражению одной из спасенных старшеклассниц) боевики, когда по новостям передавали цифру «354». Девочка сказала, что после этой упорной и крайне опасной (потому что эта ложь провоцировала агрессию террористов) информации детям перестали давать воду из-под крана. Поэтому дети были вынуждены писать в стаканы, которые им дали взрослые заложники, и пить свою мочу.

Штурм начался ровно через два часа после того, как президент Алании Дзасохов, впервые с момента захвата заложников, вышел к cвоим избирателям и пообещал: «Штурма не допустим». Почему-то мы все поверили. Не будет. Наверное, потому, что это самый страшный из всех возможных сценариев. К тому же в четверг Руслану Аушеву удалось вывести трех женщин с грудными детьми, а вслед боевики выпустили еще двадцать женщин и детей от грудного возраста до полутора лет. Этого никто не ожидал, и появилась надежда, что завтра — 3 сентября — удастся уговорить террористов принять пищу и воду для заложников и, может быть, даже вывести из школы детей.

Понятно, что всегда и везде в случаях захвата заложников готовятся к возможному штурму. Но уже потом осетинские эмвэдэшники признаются, что именно штурм был самым вероятным сценарием развития событий. И к нему усиленно готовились. Майор ВД Алании Георгий прямо сказал, что приказ о подготовке к штурму отдал именно Дзасохов.

За подготовкой к штурму мы наблюдали 2 сентября. Из ближайших к школе многоэтажных домов были выселены практически все жители. На крышах короткими перебежками перемещались наши спецназовцы. Профессиональное училище № 48 (недалеко от школы) было переоборудовано в штаб, где обосновались спецслужбы и военные 58-й армии. Тут же был раскинут полевой госпиталь, который так и не пригодился. Подогнали технику, бэтээры, танки… В Беслан прибыли практически все группы захвата — «Альфа», «Вымпел», спецназ ГРУ, ОМОН, СОБР и т.д.

По словам работников МВД и спецназовцев, с которыми удалось переговорить, подготовка к штурму шла активно. О том, что власть склоняется именно к этому варианту, свидетельствовал еще один факт: с боевиками, по сути, не велись переговоры, даже формальные их требования никто не собирался выполнять. Нам объясняли: «Непонятно, чего они просят».

Но с самого начала боевики потребовали, чтобы на переговоры в школу пришли Дзасохов, Зязиков, Леонид Рошаль и Мухарбек Аушев (депутат Госдумы). Дзасохов то ли сам не захотел, то ли получил приказ — и в школу не пошел. Леонид Рошаль вылетел в Осетию тут же, но в школе так ни разу и не был. В основном детский врач успокаивал взрослое население Беслана. О Зязикове прошла информация, что 1 сентября он отключил мобильный телефон на середине разговора с Дмитрием Рогозиным и с тех пор на связь не выходил. В четверг начальник информационно-аналитического отдела осетинского парламента Фатима Хабалова пояснила, что Зязиков в Испании. На вопрос об исчезновении Зязикова Асламбек Аслаханов сказал, что «за него не отвечает». Потом выяснилось, что Мурат Зязиков все-таки прилетел в Аланию, но — уже после штурма. Мухарбек Аушев, обладающий огромным влиянием на ингушскую диаспору, 1 и 2 сентября грипповал. Третьего он передал через одного из журналистов заявление, что готов приехать на переговоры. Оно прозвучало за двадцать минут до штурма. Прибывшие в Беслан депутаты Госдумы Дмитрий Рогозин и Михаил Маркелов не сделали попытки пойти к заложникам, как, например, это делали депутаты прошлого созыва во время «Норд-Оста».

Вообще все это время ощущался серьезный дефицит общения руководства с народом. И даже неожиданный, почти тайный двухчасовой визит Владимира Путина уже после штурма не успокоил возмущенных жителей Беслана.

Руслана Аушева боевики не требовали, он прилетел в Беслан сам. Очевидцы рассказывали, как он заходил в школу. Он позвонил на подходе, потом сделал второй — контрольный — звонок. Сказал: «Я иду». После того как Аушев вышел и вывел заложников, никаких комментариев он не давал. Только стоявший в двух шагах от машины Аушева осетинский милиционер сопровождения услышал, как Руслан Султанович сказал: «Правительство всех сдало».

«Штурм случился». Именно так выразился Асламбек Аслаханов. Что бы ни говорили президент России и другие представители спецслужб, случилось самое худшее из того, что могло произойти. Так считают в Беслане все.

Существуют две точки зрения на вопрос: был ли штурм спланированным или спонтанным? Специалисты говорят, что заявление Дзасохова за два часа до штурма и последующие заявления о том, что к пяти часам планировались переговоры с боевиками о передаче пищи и воды заложникам и об освобождении еще одной группы детей, — хорошее прикрытие. Многие иностранные журналисты высказались по этому поводу вполне однозначно: в своих репортажах они выразили недоверие официальной версии о «случайности» штурма. С другой стороны, слишком много фактов говорит в пользу обратной версии — слишком плохая организация, в результате которой боевые действия на территории школы начались неожиданно для всех.

В 13.30 родственники заложников и журналисты находились около Дворца культуры. Никто из нас не знал, что около 13.00 четверо сотрудников МЧС по договоренности с боевиками прошли на территорию школы за телами погибших. (В первый день боевики расстреляли практически всех захваченных взрослых мужчин и выбросили трупы из окон.) Когда эмчеэсовцы зашли на территорию школы, внезапно из-за их спины по направлению к школе раздались несколько выстрелов — и сразу же за этим последовал сильнейший взрыв в спортзале. Следом за ним — второй взрыв. У спортзала упала стена, в образовавшиеся отверстия выбежали дети. Террористы стали расстреливать детей в упор. Им ответили местные «ополченцы». (Так почему-то здесь стали называть городских милиционеров, которые в большинстве своем были одеты в гражданское.) Спецслужбы так и не смогли прогнать их за оцепление. Судя по всему, именно они произвели спровоцировавшие штурм первые выстрелы. И сразу же ополченцы бросились прикрывать детей.

Только через несколько минут к школе подбежали сотрудники групп захвата. Многие из них были без бронежилетов и шлемов. Одним из первых погиб от ранения в грудь боец спецназа. Позднее специалисты скажут, что ополченцы — самая большая ошибка в этой операции. Но отогнать бесланцев от школы было просто невозможно: даже пожилые женщины бежали на звуки штурма, не отставая от мужчин…

Взрывы были сильными, сработала сигнализация у автомашин, задрожали стекла ДК, отдача пошла в землю. Взрывы отличались от выстрелов из гранатометов, к которым за два дня все уже привыкли. Сразу же за взрывами началась перестрелка, ОМОН стал отгонять людей с открытого пространства, которое хорошо простреливалось. За оцеплением начали передвижение спецназовцы, которые, очевидно, были совершенно не готовы к такому развитию событий и находились довольно далеко от школы.

Перестрелка уже не затихала. Вдалеке около штаба были видны машины «скорой помощи», быстро передвигались люди, кто-то крикнул: «Бегут дети!». Люди бросились поближе к оцеплению, омоновцы пытались их остановить. Неожиданно из двери Дворца культуры выбежал мужчина, у него на руках был почти голый окровавленный мальчик. Следом за ними вышла старшеклассница. Она шла босиком, пошатываясь, размахивая одной рукой. На ней были черная юбка и расстегнутая белая блузка, розовая и мокрая от крови. В волосах девочки были запекшиеся сгустки крови. Она плакала и все время повторяла: «Зачем они начали в нас стрелять?..».

Моментально разнеслась информация, что кому-то из детей удалось бежать. Люди около ДК бросились в разные стороны, перелезая через заборы и пытаясь пробраться через дворы поближе к школе. С левой стороны ДК стали одного за другим выносить детей. Все побежали туда, прорываясь через негустой милицейский заслон. Детей передавали дворами через военный штаб около училища. Их принимали мужчины, хватали на руки, садились в тут же подогнанные машины и увозили в больницы. На наших глазах вынесли около пятнадцати детей. Многие из них были ранены в ноги.

Потом прошла информация, что по улице Лермонтова сбежало около 100—120 учеников начальных классов. И что они практически невредимы. (Некоторые дети бежали так быстро, что всего за несколько минут оказались на другом конце города, где их, обессиленных, подобрали и доставили в больницы.)

Все бросились на улицу Лермонтова. Но там был организован кордон из военных 58-й армии. Люди свернули в первый попавшийся двор, перелезли забор и оказались прямо в штабе, недалеко от школы. На здании профессионального училища висела запачканная надпись на ватмане: «1 сентября — День знаний». Через двери постоянно входили и выходили военные, жадно глотали воду, выносили ящики с патронами. Напротив входа — пустое, простреливаемое пространство, где стояли милицейские «уазики» и машина с криминалистами. За машиной — пятиэтажка, в которой расположились снайперы. Рядом с подъездом толпилось много мужчин и женщин, которые все время порывались пройти к школе. Но их останавливали и загоняли за пятиэтажку.

Оцепление в основном состояло из призывников. В отличие от военных с более серьезными погонами они пытались успокоить женщин, объясняя: «Бабахает гранатомет, а вот это — мина». При каждом взрыве женщины рыдали все больше, некоторые бились в истерике. Все пытались выяснить, взорван спортзал или нет. Звонили по мобильным, спрашивали военных, врачей, журналистов. Военные молчали.

Несколько раз мимо нас пробежали саперы с обезвреженными минами в руках. Врачи, которые тут же занимались подготовкой полевого госпиталя, обращали мало внимания на население. Мужчины ругали военных, власть, Дзасохова и тут же предлагали свою помощь. Она понадобилась, когда стали раздавать носилки. Женщин попросили срочно достать где-нибудь простыни — не хватало покрывал.

Стрельба то утихала, то вновь активно возобновлялась. Постоянно слышались выстрелы из гранатомета. Все перемещались согнувшись. Военные перестали останавливать жителей города, и они скопились у дороги, ведущей к школе. Дальше дорогу преграждали БТР и машины с военными. Очень много людей столпилось около ворот дома, через двор которого можно было напрямую попасть к спортзалу. На воротах стояли два эмчеэсовца и уговаривали людей не ходить, подождать, когда понадобится их помощь, чтобы эвакуировать заложников. Люди, словно не слыша, все-таки прорывались группками напрямую к школе. Немногие выходили из ворот, и у них были посеревшие лица. Один мужчина не дошел до газона — упал в обморок.

По толпе разнесся слух, что спортзал взорван и горит, удалось спасти очень немногих. Люди рванули на эмчеэсовцев, те по рации вызвали на подмогу военных. Кто-то закричал, что срочно нужна пожарная машина — на втором этаже горят дети. Около тридцати детей оказались заблокированными в классе, когда начался пожар. Они выставили белую майку из окна и размахивали ею. Но единственная пожарная машина приехала без воды. Когда наконец подали воду — было поздно.

Стали выносить на носилках детей — обгоревших, раненных, окровавленных. Но живых. Их тут же увозили на частных машинах в больницы. Детей выносили недолго, минут двадцать. Когда люди поняли, что из этих ворот больше никого не выносят, они стали кидаться на проезжающие мимо закрытые, зашторенные машины. Кто-то увидел через стекло черные мешки и громко закричал…

Военные стали потихоньку теснить население. Вежливо, с улыбками просили отойти: мол, тут опасно, место простреливается. Хотя еще несколько минут назад здесь толпился народ. По направлению к школе проехали машины с саперами и сотрудниками МЧС. Когда они проехали, дорогу перекрыли два БТР.

Перестрелки стали перемещаться от школы в другие районы города. Прошла информация, что штурм закончился, большая часть боевиков ушла из школы и прорвалась сквозь оцепление. Люди, наоборот, попытались пройти к школе и, когда поняли, что их туда не пустят, стали возмущаться. Эмоции выплескивались то на журналистов, то на военных. Омоновцы советовали расходиться и искать своих детей в больницах, потому что «всех уже вывезли». На вопрос: сколько погибших? — никто не отвечал. Люди не уходили. Тогда военные стали подталкивать крайних в спину, тянуть за руки, оттесняя. Одна из женщин закричала, что военные «убили ее ребенка, а теперь хотят, чтобы она успокоилась». Вслед за ней эти же слова стали повторять остальные. У одного из офицеров осетинского МВД искривилось лицо, он отвернулся и, сильно ссутулив плечи, пошел в сторону от разъяренных людей.

А чуть ниже по Лермонтова люди плакали уже от счастья. Около магазина «Атцамас», куда переселили жителей ближайших к школе домов, в кругу людей стояла маленькая девочка с длинными, влажными, чистыми волосами. Она была в сарафане, в носочках и резиновых шлепанцах. Только ярко-розовые мешки под глазами подсказывали, что всего несколько часов назад она была заложницей. Ее то и дело пытались обнять, погладить, поцеловать, но она уворачивалась и упорно рассказывала, как два дня ела с подружкой свой первый букет, который принесла в первый класс…

К вечеру Беслан не успокоился. В районе школы продолжался бой (последнего боевика убьют только в два часа ночи, а всего около школы в субботу будет лежать 27 черных пакетов с трупами террористов).

Людей как будто разделило: одни радостно сообщали, что нашли своих живыми, другие возвращались из морга, третьи ездили по больницам и судорожно вчитывались в списки живых. По телевидению шла информация об удачном штурме. Непонятно, откуда эта радужная информация: ведь никто официально не осмелился сказать людям, что этот штурм можно считать успешным. Было ясно, что завтра масштаб катастрофы станет очевиден.

В субботу на 12.00 около здания Дворца культуры был назначен митинг. Сначала говорили, что люди возьмут тела своих погибших детей и поедут во Владикавказ, чтобы положить их на площадь перед зданием администрации. И ждать, когда к ним выйдет Дзасохов.

Волнений действительно опасались. Впервые Беслан был оцеплен по всем правилам чрезвычайного положения. Нас впервые за три дня проверили на въезде в город. Журналистам не разрешали отходить от здания ДК или предлагали идти в обход. Наиболее надежно было защищено здание местной администрации.

А люди шли и шли к площади у ДК. Их было не меньше тысячи, и это те, кто не смог найти своих родных ни в больницах, ни в моргах. К утру количество опознанных погибших достигло 250 человек. (Вечером субботы — 320.) Кроме этого, было еще 100 неопознаваемых тел. Женщины, рыдая, рассказывали, что у некоторых детей нет головы, рук, ног, многие сильно обгорели, но больше всего тел с огнестрельными ранениями. Эмчеэсовцы сказали, что на утро субботы они достали из-под завалов 140 тел, но под завалами школы остались как минимум еще триста. К вечеру субботы эти завалы разобрать не успели. Спасатели говорят, что много погибших будет в школьных подвалах: боевики согнали туда заложников и долго отстреливались из-за «живого щита».

Спецназовцы давали комментарии неохотно, но и не уходили от разговора. Они рассказали, что только в одной группе «Вымпел» погибли 7 человек. И «Альфа», и другие спецназы — все понесли большие для себя потери. Прежде всего потому, что штурм начался неожиданно и пришлось даже не штурмовать, а просто спасать и заслонять собою детей.

Еще в пятницу вечером, сразу после штурма, выяснилась одна совершенно нордостовская деталь: оружие, которое было у террористов в огромных количествах, завезли и заложили в стены школы заранее, когда там летом шел ремонт. Об этом люди рассказали Асламбеку Аслаханову, единственному политику, который вышел к населению после штурма.

Информацию о том, что оружие было подложено в школу заранее, а также тот факт, что с августа все местные силовые структуры были предупреждены о возможности теракта, подтвердил позднее начальник УФСБ Валерий Андреев. Но он категорично назвал штурм «эффективным».

— К сожалению, — подвел итог Андреев, — погибло большое количество наших сотрудников, спецназовцев…

— А заложники? — крикнули ему из толпы. Но поздно. Андреев уже закончил брифинг и удалялся в сторону штаба.

…А на митинг никто из представителей власти так и не пришел.