Наум КОРЖАВИН — Егору ГАЙДАРУ: «ДЕЛО В ХАРАКТЕРЕ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ОБЪЕКТ ЭКСПЕРИМЕНТА»

Уважаемый Егор Тимурович!

Я тоже считал и считаю Ваших отца и тестя своими друзьями. Мне и теперь их не хватает. Тепло я вспоминаю и Вашу маму.

Однако вопросы, которые Вы мне задали, относятся не к области личных отношений. Отвечаю на эти вопросы.

Ответ первый. Борис Андреевич Можаев не говорил мне, в какой именно отдел редакции «Коммуниста» он «направлял» свою статью, — разговор велся не для протокола. Но он рассказывал мне — и это я отчетливо помню, что именно Вы (вдвоем с другим работником редакции, который к теме моей статьи отношения не имеет и потому в ней не назван) повезли верстку его статьи (он называл ее очерком) согласовывать в ЦК.

Ответ второй. Приведенные мной Ваши слова о том, что в случае неудачи ваших реформ Вы уедете преподавать в каком-либо из западных университетов, слышали своими ушами мои московские друзья — в Вашем давнем интервью Ленинградскому ТВ (скорее всего, «Пятому колесу») — и тогда же рассказали мне об этом. Мой друг, москвичка Людмила Александровна Польшакова (номер телефона мы передали г-ну Гайдару. — Ред.), готова подтвердить, что она слышала, но не знает, как доказать, что она это слышала. Я тоже не знаю. Ведь мы просто реагировали на происходящее, а не собирали компромат. Запомнил же я эту фразу потому, что она вполне соответствовала (и теперь соответствует) моему представлению о психологии, сопутствовавшей проведению этой реформы. И дело тут не столько в надежде на западные университеты (это не обязательно), сколько в характере ответственности за объект эксперимента.

На этом, собственно, Ваши вопросы кончаются. Дальше начинается уже откровенная, так сказать, «полемика». В ответ на мое упоминание о группе американских экономистов, которые, обнаружив, что советская экономика устроена не так, как их учили, отказались от дальнейшего участия в эксперименте и уехали, в то время как Вы его продолжали, Вы пишете: «Но хотелось бы знать: Вы действительно считаете, что если бы в условиях экстремального кризиса конца 91-го — начала 92-го года мы поступили так, как описываемые Вами американские экономисты, дело пошло бы лучше?». Никаких оснований для такого вопроса я не давал. Обвинял я Вас не в том, что Вы не уехали, а в том, что продолжали дуть в ту же дуду. Входить в рассмотрение вопроса по существу наших разногласий я здесь не буду. Но не потому, что стесняюсь своего дилетантства (мне случалось высказываться на эти темы), а потому, что и Вы в своем письме этого не делаете, а я только отвечаю на Ваше письмо.

Вот, пожалуй, все. Остается только то, что Вы пишете в связи с письмами Ходорковского, но этого я просто не понимаю. Я написал свою статью раньше, чем появились эти письма, и это отражено во врезке, написанной по моей просьбе. Я не знаком с автором этих писем, не знаю, написаны ли они добровольно, хотя на вынужденные они не похожи, да и не так просто найти столь искусного и компетентного имитатора. Но дело не в этом. Из Вашего письма я понял, что я должен был отказаться от своих мыслей из-за того, что они появились в этих письмах. Странное, согласитесь, отношение к самостоятельности мышления. Оно недостойно ни меня, ни Вас. Сама собой напрашивается старинная присказка: «Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался». На этом кончаю.

С уважением, Н. КОРЖАВИН