ЖАБ ЖАБЫЧ МЕТИТ В ПРЕЗИДЕНТЫ, А ПИСАТЕЛЬ УСПЕНСКИЙ — В ОПЕРУ

Детский писатель Эдуард Успенский очень любит петь, особенно дворовые песни. От его любви к песням и к Элеоноре Филиной появилась радиопередача «В нашу гавань заходили корабли», изначально задуманная на «Радио России» как детская.

За 12 лет жизни передача совершила кругосветное путешествие по эфиру — побывала на НТВ, ТВ-6, ТВС и вернулась на радио. Родители, гости и друзья передачи наконец-то записали диск любимых песен на профессиональной студии. 25 марта случится презентация в Клубе на Брестской. Накануне этого события бессменный капитан «Гавани» и старый друг «Новой» Эдуард Николаевич УСПЕНСКИЙ рассказывает нам о любимом детище, о своих друзьях и новых открытиях...

— В нашу «Гавань» заходили лучшие люди. И Ролан Быков, и Зиновий Гердт, и Юрий Никулин. Когда мы вышли на телевидении, даже Михаил Сергеевич Горбачев согласился у нас петь. Такие сочетания представляете: Газманов и Бабкина, Золотухин и Говорухин. У каждого человека есть песня-воспоминание, связанная с его семьей. Кира Смирнова позвонила сама. Сказала: «Ребята, у меня есть песня!». Гердт с радостью пришел, выбрал себе такую дурацкую песню — «Раз в московском кабаке сидели…». Но всех этих людей объединяли радость бытия, хулиганство… Таковы и Олег Табаков, и Андрей Бильжо, и азартный человек Виктор Шендерович. Когда записывали диск, он шесть раз спел песню «Стою я раз на стреме», хотя и двух раз хватило бы.

А Гарри Каспарова как мы взяли? Делали с Элеонорой Филиной передачу «Классика в полчасика», приглашали людей рассказать о своей любимой книге. А Каспаров очень любит книжку «Властелин колец». Пришел, рассказал — все отлично, собирается уходить, а я ему говорю: «Гарри, вы, наверно, избалованным мальчиком росли, в подворотнях не стояли; наверно, не знаете никаких дворовых песен… Шахматы с пяти лет…». Он говорит: «Нет, я «Мурку» знаю!» — «Не может быть!». И спел нам «Мурку» — хорошо, гитаристы оказались рядом. Потом звонили его армянские родственники, говорили, что он семью опозорил: куплеты перепутал. Заводное это дело.

— Говорят, вы пишете цикл исторических романов о Смутном времени.

— Я написал исторический роман «Лжедмитрий Второй настоящий» из протеста. Я с детских лет не мог понять, почему его так очерняют, ведь он очень яркая и интересная фигура. Больше не собираюсь ничего «взрослого» писать. Сейчас работаю над новой детской книжкой, она называется «Жаб Жабыч метит в президенты». Закончил книжку про инопланетянина «Таинственный гость из космоса». Занимаюсь производством мультфильмов.

— По своим произведениям?

— Я не знаю современного писателя для детей лучше, чем Успенский.

— И, конечно, надо быть очень веселым и легким человеком, чтобы писать для детей...

— По-разному бывает. Борис Житков, например, был очень тяжелым человеком.

— Ему помогал Корней Чуковский.

— А Чуковский был очень легкий, хулиганистый. Мне Заходер рассказывал, как он, бывало, войдет в какой-нибудь дом в Переделкине, созовет детей — и начинает кричать: «А-а-а!». А потом говорит кому-то: «А ты можешь так?», «А ты?». И дети начинают орать как сумасшедшие. Тогда Чуковский говорит Заходеру: «Пойдемте отсюда, это какой-то сумасшедший дом». Такой вот веселый человек.

— Десять лет назад вы говорили: «Я крестьянский сын — я должен работать. Творят пусть другие». Что-то изменилось с тех пор?

— Трудно сказать: то ли мастерство появилось — быстрее пишется и легче; то ли это зазнайство. Но время, которое я сейчас трачу на книгу, — сократилось. Хотя «Лжедмитрия» писал четыре года.

Сейчас все забыли, что я писатель. Я теперь, в первую очередь, ведущий «Гавани». Из «Гавани» никто не уходит, здесь — как на кладбище: все только приходят. И песни приносят, а мы ведь не только поем, но и дурака валяем, а это больше всего привлекает человека. Главное в нашем деле — умная импровизация, все на ней строится. В нашем косяке есть говорильщики и неговорильщики. Вот учитель высшей классификации, переходящий в профессора, Сергей Волков всегда готов говорить, и говорить умно, а пианист Дмитрий Петров всегда молчит, зато одну и ту же песню умудряется играть по-разному. А Витя Верхотурцев всегда приходит неподготовленный, так и норовит «проскочить на таланте». Обаятельный парень, но совершенно не готовится! Записывать диск было сложно: заставляли непрофессионалов петь профессионально. Что делать — товар должен быть качественный. Если в передаче главное — настроение, то на диске неплохо бы и спеть хорошо.

— И вы там спели?

— Что вы, у меня слуха нет, так только — «полуслух» появился! Причем я стал слышать, что фальшивлю. Когда-то все издевались, Гердт мне говорил: «Есть два ведущих музыкальных программ, абсолютно не имеющих слуха, — это Иван Демидов и вы, Эдик». Когда я ему пытался напеть «Таганку», он просил отойти подальше. А композитор Теодор Ефимов про меня говорил, что, мол, «Успенский наговорил мотивчик». Я ведь все песни знаю. Пытался петь, но никто не понимал, что я пою. Мол, ну-ка «фа», ну-ка «ля»… «си». Как там? Потом Юра Чернов брал меня, мы с ним уходили в другой конец коридора, я ему пел, он наконец понимал, возвращался к пульту и играл мелодию.

А я все равно иногда пою. Помню, пел у нас солист из Большого театра, и на последней ноте тянет «а-а-а!». И когда он запел эту последнюю ноту, я выскочил на сцену, встал с ним рядом и тоже запел «а-а-а-а!». Все были в шоке — я попал в тональность и пропел дольше, чем певец.