этом году сразу две крупные литературные премии — «Повести Белкина» и Аполлона Григорьева — получил один автор: Марина Вишневецкая, причем за одну и ту же повесть. Может быть, эта вещица «будет посильнее «Фауста» Гете»? Увы.
Тогда другая цитата: «Чересчур земля моя поэтами нища» (ну и прозаиками тоже) — в этом дело? Или просто критики, раздающие награды, исходят исключительно из каких-то своих корпаративных интересов, далеких от забот о русской литературе? Вообще, что с ней, с этой самой некогда великой литературой, нынче происходит?
Об этом, и не только, — наш разговор с Леонидом Латыниным, автором многих книг стихов и прозы, издававшихся как в России, так и за рубежом — в частности, в Англии и Швеции…
— Людям для понимания друг друга нужен хотя бы общий словарь. Эта книга — попытка словаря «на двоих». Как ни странно, я встретил наконец своего единственного читателя.
— Читатель — это ведь тот человек, через которого ты слышишь свои стихи. В этом смысле Евгений Витковский — больше автор этой книги, чем я. Без Витковского этой книги быть не могло; была бы какая-то другая...
— Вполне возможно. В свое время из-за какого-то несовпадения со временем и социумом я действительно отбыл в эмиграцию — в свое личное внутреннее государство. Мне и прежде ближе всего была именно эмигрантская поэзия. И Георгий Ива€нов, как ни грустно сказать, мне роднее и ближе Мандельштама, Пастернака или Ахматовой…
— Постсоветская литература закончилась. Всем недополучившим раздали последние серьги. Андеграунд превратился в литературную власть на маленьком, убогом пространстве размером с университетскую литературу. Литература большой империи, как и страна, распалась на мелкие ареалы.
— Да, сегодняшняя литература — это литература тусовок. Там нет персонажа. Тусовка и есть коллективный автор. Они сами себя и обслуживают: издают, поощряют премиями, пиарят, чтобы возбудить хоть какое-то любопытство у читателей. Это такой мелкий литературный бизнес, где есть все профессии, в том числе и критики. Кстати, не нужно забывать, что советская литература, включавшая в себя и лучшие имена, тоже сплошь состояла из политтехнологов. Там не было почти ни одного эстетического критика.
— Обоймы тоже имели свои средства влияния на общественное мнение, свою среду, но… они были явлением общелитературным. В них «сбивали» все-таки самых ярких, одаренных. Почти каждый из них был вполне самодостаточным. Это были те листья, которые шевелил ветер времени. Но когда из литературы была исключена сама литература, обоймы заменились тусовками, занимающимися коллективным бизнесом.
— Есть, но частное предпринимательство тусовками не приветствуется.
— Она была исключена. В моем последнем стихотворении есть строчки: «Разлив времен захватывает сушу, Былые судьбы превращая в жмых. И бедные закладывают душу, Последнее сокровище живых…». Мне кажется, той практикой, когда художественный текст стал подменяться рукотворной мифологемой, когда шум о продукте и стал самим продуктом, мы обязаны бизнесу постмодернизма. Вспомните Олю Свиблову, генератора одной из самых первых и самых удачных рукотворных мифологем. Именно она, всегда стоявшая за кадром, создала коллективного и благополучно забытого автора по имени «метаметафористы».
— Прежде у самотека все-таки была цель — занять место в литературе. Теперь он занимает место на сайтах «Поэзия.ру» или «Стихи.ру.» и никакого отношения к литературе не имеет. Там нет сверхзадачи. Туда пишут все, и стихи там — только повод для общения. Игра. И вряд ли кто-нибудь на сайте захочет познакомиться с вашими стихами, если они не будут сопровождены вашей фотографией. В этом виртуальном мире нет нужды ни в какой правде, ни в какой исповеди. Это та игра, которая называется фикцией коммуникации. Особенно в ней нуждаются русскоязычные эмигранты.
— У нас с Юлей даже не общая граница. Мы живем даже не в одном времени: я живу по песочным часам, а единица измерения ее жизни — опережающее движение секундной стрелки. И, что немаловажно, мы пользуемся непересекающимися, даже параллельными словарями сознания. Ей интересна политтехнология власти, теория теневой экономики и т.д. Она погружена в это пространство закулисья, в жизнь по ту сторону света. И жизнь эта кажется ей живой. Для меня же все, что сейчас происходит, — всего лишь одна из запятых, в лучшем случае — бездарная страница какого-то большого исторического текста. И я не могу к этой малозначительной, на мой взгляд, странице относиться с каким-то особым придыханием.
— Нас объединяет гораздо большее — любовь. Жизнь становится убогой, если людей разъединяют какие-то идеи. Ведь идеи — это не то, что составляет главное содержание человека, поскольку тоже являются общими. Как форма одежды.
— Это журналы, которые стараются участвовать в прошлой литературе. Они существуют в пространстве времени, которого уже нет. Думаю, их главное назначение — напоминать нам о том, что было и что может быть, когда возродится новая империя. Они выполняют функцию холодильников, сохраняя замороженными те продукты, которые не могут долго храниться в живом виде.
В России всегда была какая-то метафизическая тайна. Кто бы мог подумать, что, уничтожив всю интеллигенцию, разрушив инженерный корпус, мы станем обладателями сверхракеты, наша музыка и литература покорят планету, а по системе Станиславского будут играть лучшие европейские театры?
{{subtitle}}
{{/subtitle}}