— В тот же! Жена Галя передавала мне газеты. Я их читал и был в курсе всех событий.
— Нелегко ответить. До прибытия в лагерь было столько всякого трудного, что, казалось, вот оно, самое невыносимое. А оказалось, что есть еще что-то тяжелее. В одиночке можно ходить, дышать на относительном просторе, шесть квадратных метров камера. Но в лагере всегда ты не один, всегда под надзором. Как говорил Камю или Сартр, я уж не помню: ад – это другие. Не потому, что они плохие, а потому, что другие.
— Да. Зона — это очень тяжело, хотя если бы это была общая зона, то есть общий режим, то было бы еще хуже.
— У нас всегда так — казалось бы… Я сидел в СИЗО два с половиной года, по градации уголовно-исполнительной системы я сидел на особом режиме, причем в строгих условиях особого режима: одиночная камера, час прогулки. Вот это самое строгое наказание было там. А оно мне казалось самым легким. Потому что один в камере. Читал Достоевского, Аристотеля, Платона, Монтеня. Я «сидел» с ними в камере.
— Думаю, что и раньше было так. Дело в том, что зона-то специфическая. Меня не зря туда послали. Она из «красных» зон Приморья, самая «красная». На ней, очевидно, отрабатываются приемы институтов ГУИНа. Система такова, что зэки зэков охраняют, доносят на зэков, сами зэков строят, сами себе подобным нервы портят. Вот это страшно. А офицеры только присматривают, ну и провоцируют иногда. Провокации, подлости — только через зэков. Это изощреннейшая система издевательства, и если это официальная государственная политика в уголовно-исполнительной системе Российской Федерации, то это ужасно.
— Все ведь еще не закончено. Заграничный паспорт не дадут, будут чинить препятствия при выписке, прописке, регистрации. Все станет ежедневной пыткой. Раз не получилось там удержать, давайте утром ему ежедневную пытку здесь. Это не прекратится никогда, до тех пор, пока будет у власти дух старого КГБ.
— На самом деле они занимаются антиработой, дискредитацией государства. Показать, что работают, — это реально предупредить взрыв дома в Москве, а если он произошел, найти реально виновных и в открытом судебном заседании доказать их вину. А не подставлять непонятно кого.
— Да. Но «торпеда» – это такой человечишко, которого специально готовят «мусора» для того, чтобы он убил неугодного им. Ему обещают очень много, и там мозгов, как правило, нет больших, потому что мало-мальски умный человек понимает, что убивший меня будет убит тотчас.
— Да, первый суд по УДО после постановления Конституционного суда, когда осужденный сам обратился в суд, начхав на все эти их комиссии и эти их условности.
— Нормально. Мы практически не встречались с ними ни по каким поводам. Я не давал поводов, а они не интересовались.
— Безусловно. Люди… Смотрят телевизор, читают иногда газеты, разгадывают кроссворды, питаются нормальной пищей, если ее можно назвать нормальной в тех условиях. Не жрут же грязь какую… Ходят на работу, кто хочет. Они – это мы, только в других условиях. А некоторые ничуть не хуже тех, кто на свободе. Тем более что свобода в нашей стране – понятие весьма условное.
— В основном за убийства, кражи, разбой и грабежи. Есть, конечно, и за другое. Многие преступления совершаются на социальной почве.
— Например, «под бушлат закататься» — это затаиться. «С чумазым срослось» – чай появился. «Мазу тянуть» — защищать кого-то… Но это классика фени. Как-нибудь напишу об этом подробнее…
{{subtitle}}
{{/subtitle}}