ОХОТНИК НА БАРАНОВ

Балабанов показал, что значит снимать на поражение

о «Войны» журналистам показали документальную съемку под названием «Балабанов на войне», хронику о том, как снимался фильм. По правде тонули, по-правде спихивали в пропасть настоящий джип, летали на военном вертолете в Чечню над простреливаемой «зеленкой» на высоте 10 метров... Только дрались и стреляли не по правде. Но, как все с удовольствием отметили (на радость Балабанову, из чистой провокации бросившему эту немудрящую кость ненавистным критикам), недаром крутой Иван намекает: мол, по-английски, что «стрелять», что «снимать» звучит одинаково – «shoot».

       Это, конечно, кредо. И, конечно, манифест. Крутой Балабанов со своей обманчивой внешностью студента-разночинца (длинные патлы над лысеющим лбом, круглые очечки на кончике носа) снимает на поражение. Мы говорим, разумеется, о его «народной», «братской» ипостаси.

       «Войну», как и «Братьев», я бы вообще предпочла обсуждать как явление, гораздо теснее связанное с действительностью, чем с кино. Хотя это классный кинематограф. В смысле «shoot». Но, играя в свою войну по правилам Голливуда (все супер: актеры, камера, диалоги, сценарий), режиссер «класса «А»» Балабанов самым естественным образом братается с русской публикой. Она безошибочно признает в нем своего, и совсем не из любви к американским «стрелялкам». Русский зритель образца конца — начала века отзывается на все коды и пароли Алексея Балабанова как своего – потому что он свой. Русский. «И это многое объясняет».

       Об Иване из «Войны» пишут, что он младший брат Данилы Багрова-Бодрова. Это соблазнительно, как соблазнительно было увидеть в Даниле кавказского пленника Жилина на «гражданке». И то, и другое – довольно поверхностная экстраполяция, как многие досочиненные критиками сюжеты.

       Данила – мастер. Настоящий профи в области убийства. При этом он русский, то есть душевный профи («и полянка, и лесок, в поле каждый колосок!»). И при этом еще – новый русский профи. Ноль рефлексии. Безмятежен, как корова. Взяв Сергея Бодрова с его полусонным взглядом, Балабанов купил всех. Вот она, главная жертва преступной резни: полумальчик-полутруп. Вот она, судьба: Жилин – Данила.

       Но не мог человек произойти от обезьяны – просто потому, что у обезьяны не было такой задачи. Не мог Данила произойти от Жилина. Драматургия другая. «Кавказский пленник» — придуманное кино. История и герои были ловко сочинены, и сюжет их – тупиковый. «Брат» (как № 1, так и № 2) – кино стихийное. Эти осадки – не из литературных лепных облаков. Они из грязных, рваных, насыщенных ядовитыми испарениями туч жизни, житухи, жития – здесь и сейчас.

       Традиционная литература требует от героя биографии, а от поступка – нравственного резюме. В них, как правило, заключена идея. Жизнь уже не требует от человека биографии, а от поступка – даже мотива.

       Стихийность «Брата» — в чисто природном отсутствии идеи как организующего начала. (Искать у Балабанова национальную идею можно с тем же успехом, что и в старинной русской забаве «борьба с жидом».) И здесь фильм в стороне от русского искусства, над которым идея (она же концепция) тяготеет, как луна над приливом. В этом смысле кино с совершенно русским героем – совершенно нерусское. Если исходить из того, что это – кино.

       Однако «Брат» – объективное явление, обязанное своим фактом не столько Балабанову, сколько освобожденной стихии русских комплексов.

       Неуязвимый Данила с его ирреальными приключениями – это глюки, игра подсознания. Сон крутой и свободной России о суперкрутой и суперсвободной Америке. Сон родного беспредела о беспределе американском. Сон, в который мы все погружены не первый год. «Характерные для сновидения произвольная связь причин и следствий, немотивированная легкость в достижении цели с ощущением ужаса от погони и грозящей опасности – при анализе оказываются связанными в сложную систему символов, которая является отреагированием пережитых психических травм» — Зигмунд Фрейд.

       В последнем десятилетии не помню другого русского кино, где была бы так непосредственно отражена сновидческая стихия новой России. Не из толстовского и папиного беллетристического Жилина произошел балабановский Данила. Со своей знаменитой витальностью он вышел из халата Обломова, которому все – по барабану, ибо жизнь его – сон. То, что в 1857 году он дрых, а в 1997-м стреляет, в принципе ничего не меняет, потому что сон был – на поражение, а стрельба – в сонном бреду.

ван — никакой не младший брат убийцы-профи, которому так весело шагать по российско-американским просторам, сомнамбулически распевая детскую песенку о любви к родному колоску. Этот чудесный Иван (Алексей Чадов), столь «немотивированно легко» достигающий цели, сперва раб в чеченском плену, потом безудержный мститель, потом – подследственный, «при анализе оказывается отреагированием пережитых психических травм». Он – сновидение, бредовая галлюцинация бывшего Данилы Багрова, вызревшего в геройского капитана Медведева, которому снится, что он проснулся.

       Неслучайно Сергей Бодров (капитан Медведев) присутствует в кадре в общей сложности минут восемь, из которых пять лежит навзничь в полуобмороке. Между тем именно он в паре с несчастной Ингеборгой Дапкунайте, хотя и обнаженной, но такой худющей, что нагота ее совершенно факультативна, являются приводным механизмом действия. Это их, раненого офицера и артистку-англичанку, брошенных в чеченский зиндан, идут вызволять Иван и Джон (Иен Келли) – жених Маргарет, которого главный боевик и злодей Аслан Гугаев (Георгий Гургулия) отпустил за выкупом.

       Опять, стало быть, не обошлось без иноземцев, как и на всем протяжении саги-сна о новом русском богатыре. Флегматичный немец в «Брате», орава афро- и просто американцев в «Брате-2». И вот теперь — изумительный рыжий сакс, настоящий эсквайр, со своей голенастой худышкой. Функция у них везде примерно одна (напомнить, что наш-то лучше всех), однако не без вариаций.

       Понятнее всего с америкосами, особенно в черном варианте. Тут Балабанов просто счел нелишним обнародовать свои расовые пристрастия (чтоб не оставалось сомнений в его идеологии, приплел еще и милягу-фашиста – хозяина подпольного арсенала: «Откуда все это? – Эхо войны…» Такой забавный). Немцу отведена роль опытного образца для демонстрации наших возможностей (буквально: что русскому — здорово, то немцу – смерть). Задача англичанина оказалась и проще, и сложнее. Проще, потому что он играл самого себя. Леша Чадов рассказывает о Келли: «По западным меркам он – экстремал и авантюрист, но нашим «неэкстремалам» не годится и в подметки. Там, где он героически преодолевал трудности, мы их просто не замечали…» Сложнее, потому что именно ему, человеку со стороны, выпало доказать основополагающий тезис режиссера: ВСЕ ЧЕЧЕНЦЫ – БАНДИТЫ.

       С англичан, собственно, все и началось. Балабанов увидел кадры, снятые на видео самими боевиками, – две отрезанные английские головы. Потрясенный чудовищной казнью, он написал сценарий «Войны». В начале фильма тоже казнят двоих – русских. Ведь никакой эсквайр не прохрипит тебе в усатую рожу за миг до того, как перережут ему глотку, словно барану: «Вас, черножопых, давил и давить буду!». Англичанин появится потом. Появится, чтобы поначалу вести с Иваном (успешно реализующим эту угрозу) душеспасительные беседы о том, что женщин и детей – это грех…

       К концу же фильма и своей войны Джон наконец постигнет главную мудрость: на войне стреляют. Понимаешь, Джон, не снимают, а стреляют. Джон поймет. И выпустит всю обойму в связанного Аслана. Потому что это война. Теперь и его война тоже.

       А война, как говорит отец Ивана (Владимир Гостюхин), – «это хорошо. Война из парня мужика делает». Вот правда войны и «Войны». И никаких двух правд, никаких «у каждого – своя», о которых принято примирительно рассуждать, — нет.

       В самом, пожалуй, правдивом американском фильме о вьетнамской войне «Охотник на оленей» каждый несет свой искупительный крест. Лучший из всех, впав в опиумное безумие, изо дня в день, из года в год жмет на курок «русской рулетки»: жизнь не дорога, она всего лишь «shoot». И он всего лишь шут, высосанный войной. Фонтан крови из простреленного наконец черепа – выстрел, запоздавший на десять лет. Такое вот эхо войны…

       Балабанов не очень озабочен рефлексиями. Их он оставляет для иных своих снов. Про уродов и людей. А это кино – про баранов и пастухов, на которых, по словам звероподобного Аслана Гугаева, все и делятся. Но бандит Аслан ошибочно считает, что пастухи – чеченцы, а бараны – все остальные.

       Балабанов же объясняет нам, что все наоборот. Кульминационная сцена: наш самопальный Рэмбо с Джоном и захваченным по дороге «чабаном» Русланом (очень кстати оказавшемся снайпером и «кровником» Аслана) нападают на базу боевиков. Камера, конспективно показав перестрелку (чеченцы перебиты, как куропатки), со странным упорством все возвращается и возвращается к панически блеющим баранам. А, шарахаетесь? То-то. «Почему бараны в камеру не смотрят?!» — кричал, рассказывают, Балабанов на съемках… Пресловутое «shoot», между прочим, означает еще и «охота».

       Война Джона окончена. Она сделала из него «мужика». Он убил врага, снял об этом фильм (присобачив «цифру» к своей рыжей башке) и холодно отпустил невесту, запавшую на крутизну капитана Медведева.

       Закончена, судя по всему, и война Ивана. Он постепенно переходит в другую реальность, где его, возможно, осудят за убитых женщин и детей. А возможно, и нет. Возможно, война и спишет. Но это уже другой сон – сон полковника Буданова.

       А сон капитана Медведева, я полагаю, не прервется еще долго. Одному Ивану придут на смену десять, и будут давить и мочить, пока Асланы и Русланы не захлебнутся русской кровушкой и не сгинут в своих диких реках, так здорово снятых оператором Астаховым, и не посмотрят доверчиво бараны в камеру Балабанова честными и кроткими глазами агнцев.

       Но этого не случится никогда. Потому что война – «это хорошо». Потому что это настоящий драйв. Потому что над страшной бездной на мосточке утром рано… Сами знаете. А также потому, что у слова «shoot» есть еще и четвертое значение: инъекция наркотика.

       Капитан Медведев крепко подсел. Будучи безусловно русским патриотом. Как и режиссер Балабанов. Снимать, стрелять, ширять. Впрочем, третий глагол употребляется, по-моему, только в возвратной форме.