декабря 2001 года Льву Константиновичу Дурову исполнилось 70 лет. В честь сего события в Театре на Малой Бронной поставлена пьеса Фридриха Дюрренматта «Метеор» (режиссер — Андрей Житинкин). Герой Льва Дурова, эксцентричный писатель-нобелиат, сотрясает судьбы анемичных младших современников, черным юмором многолетней выдержки, яростной энергетикой, бесцеремонным любопытством к жизни. Сам Дуров с той же энергетикой держит на себе весь спектакль. В издательстве «Алгоритм» готовится его новая книга «Странные Мы люди». Публикуем фрагменты.
странных людей и странный образ мышления. А иначе чем бы им и отличаться от людей без комплексов? Вот они и отличаются тем, что очевидное превращают в невероятное. Это нам, привыкшим к стереотипам, так кажется. А для них это означает найти в вещах и понятиях первоначальный, истинный смысл. Скромно говоря, поставить мир с головы на ноги. Я вспомнил несколько мудрых мыслей этих странных и предлагаю их вниманию читателей. Может быть, это подвигнет их на собственные странные размышления.
Один старый актер, помыкавшись тринадцать лет по сталинским тюрьмам, лагерям и ссылкам, как-то заметил, пытаясь быть мужественным:
— Если б я не был битым-перебитым, я бы, не задумываясь, сказал, что у нас и в правительстве, и в Думе, и на самом верху тьма долботесов. Но я не скажу этого, я слишком уважаю традиции культа личности.
Поговорку «Всяк сверчок знай свой шесток» придумало начальство, чтобы при случае унизить человека, стоящего на ступеньку ниже.
Я никогда не позволял никакому начальству говорить со мной свысока, особенно раньше, когда начальство любило разговаривать с тобой снисходительно, сверху: «Ну, Дуров, ты замечательно играешь!» — и стучали по плечу. Я разворачивался и ударял гораздо сильнее.
Все пугались:
— Что ты делаешь? Это же секретарь райкома!
А мне было начхать. Я никогда не был ни в какой партии и к тому же не выношу панибратства.
Не помню уж, кто сказал, что театр превращает толпу в народ. Не знаю, не знаю...
Как-то после спектакля я очень спешил домой. Народ вывалился из театра и толпился (так, народ или толпа?) на стоянке такси и на автобусных остановках. Кое-как я втиснулся в автобус, и мы поехали. У меня не было автобусного талона, но я нашел в кармане пятак, поднял его над головой и спросил, нет ли у кого лишнего талона.
Интеллигент, на которого я смотрел в упор, засуетился, вынул мятый-перемятый талон, пробитый, наверное, сто раз, и смущенно улыбнулся:
— Последний....
После чего потянулся к компостеру пробивать его в сто первый раз. Два парня, которые живо обсуждали спектакль, дружно отвернулись, когда я им показал пятак. И я понял, что они сами без билетов. На кого бы я ни посмотрел, все сразу отводили глаза.
И я подумал: что же это получается? В театр пришла толпа. Театр превратил эту толпу в народ (силой искусства!), а стоило этому народу выйти на улицу, как каждый стал... Кем? Личностью? Субъектом? Человеческим фактором?
Не знаю, не знаю...
Не секрет, что все актеры очень самолюбивы, и, когда их критикуют, а то и громят, им становится неприятно.
Французский актер Жерар Филипп говорил: «Я никогда не читаю рецензий, так как слишком серьезно отношусь к своей профессии. Если меня ругают — меня это ранит и на какое-то время выбивает из седла. Если хвалят — мне это ничего не прибавляет».
Как ни странно, от рецензий я никогда не страдал. Критиковали косвенно, например, что снялся в плохом фильме.
Покойный Эфрос как-то сказал (я тогда еще молодой был):
— Ну что ты во всяком говне снимаешься?!
На что я ответил:
— Анатолий Васильевич, босиком в метро не пускают.
Интересная история! Где-то я прочел, что Мерилин Монро спасла американцев от вырождения. До ее появления на экране героиней, покоряющей мужские сердца, была женщина-вамп. Такой образ насадил кинематограф.
Мужья приходили домой и не находили в своих женах эту самую «вамп». Начались бракоразводные процессы, упала рождаемость.
Страна стояла на пороге вымирания. И вдруг появилась Мерилин Монро, амплуа которой в Голливуде называлось: «блондинка-дурочка».
Она была обольстительна: сисястая, жопастая, с обворожительной улыбкой и без царя в голове. Тут все мужья пригляделись и поняли: а моя-то жена тоже ничего — и фигуристая, и жопастая, и веселая, да и поумнее будет.
Мужья вернулись в свои семьи. Америка была спасена.
{{subtitle}}
{{/subtitle}}