огда-то я присутствовал при разговоре Георгия Александровича Товстоногова и его завлита Дины Морицовны Шварц. Товстоногов раздраженно сказал про Володина: «Так что, вы считаете, что это Чехов?». «Да, — подпрыгнула в кресле Дина, не выпуская папиросы изо рта, — мы умрем, и тогда выяснится, что он — Чехов».
Оба оказались не правы. Умер Володин, и оказалось, что он — Чехов.
Его жизнь в самом трагическом варианте повторила его лучший и смешной сценарий — «Осенний марафон».
А «Пять вечеров» и «Старшая сестра» — это классика.
Александр Володин — полный революционер в театре. На нем закончился агрессивно идеологизированный советский театр. На сцену выехала нормальная советская жизнь. И рухнули Вишневский и Тренев.
За это Володина и ненавидели.
Однажды он сидел на коллегии Госкино, где обсуждался его сценарий. Он слушал-слушал, потом встал и тихо сказал: «А идите вы все к е… матери!»
Все настолько обалдели, что попросили повторить. Тогда он повторил громко. И вышел.
Я был молодым режиссером в БДТ, где на моих глазах рождались его спектакли. (И жили мы долго квартира в квартиру.) И даже тогда, весьма нигилистически настроенный, я понимал, что рождается новая эпоха.
Единственное, чего не надо было делать, — это отдавать ему на рецензию сценарий: он всех жалел и на всех писал восхитительно трогательные рецензии.
В его «Пяти вечерах» нет слов, которые в спектакле за сценой произносил голос Товстоногова:
«Зима. По вечерам идет снег. Он пахнет морозом и тревожит сердце воспоминаниями». Я уже два дня повторяю эту фразу.
{{subtitle}}
{{/subtitle}}