День Победы в грозненском исполнении

**«Т** а-ак живе-е-ет семья-я российского геро-о-оя...» — в голове — будто из ничего, из ниоткуда — завизжала старая советская попевка, совершенно никчемная для нынешнего Грозного.

«...Геро-о-я-я , — мелодия дребезжала, но все же упорствовала, — гру-удью защит-и-ившего стра-а-ну-у-у...»

Наконец стало ясно: это пытается напевать старик в розовых очках — ветеран Великой Отечественной и капитан погранвойск в отставке Батуринцев Петр Григорьевич. Тут, в грозненских развалинах по улице Угольной, 142, в Старопромысловском районе, он пережил обе чеченские войны и ныне, на табуретке, вынесенной поближе к распускающейся природе, именуемой в здешних краях «зеленкой», Петр Григорьевич встречает 85-ю весну своей жизни и 56-ю после той Победы, которую долгое время все считали окончательной победой мира над фашизмом....

Все мы хотим быть хорошими. Перед другими и перед собой. Это совершенно естественное чувство, особенно когда праздник. И именно поэтому 9 Мая нас все больше тянет умиляться — при виде отглаженных старичков-ветеранов, чокающихся на столичных улицах.

Однако есть и другая ветеранская жизнь. И есть другой День Победы в нашей стране. Он — в Грозном. Здесь по законам военного времени выносят приговоры, в том числе и бывшим фронтовикам.

... — Как живете, Петр Григорьевич? — Глупый, конечно, для нынешней Чечни вопрос, но уж вылетел...

Старик с трудом отрывает голову от упертой в землю палки и начинает плакать.

— У дяди Пети почти ничего своего. Все с развалин. И очки. И куртка. — Это кто-то сзади произносит, пока старик пытается справиться со спазмами немых рыданий. — От погибших, думаю...

— Я не живу... Я — жил... Когда-то... — наконец выдавливает старик.

Петр Батуринцев провоевал три года, с 42-го по 45-й — все время в составе Северной группы Закавказского округа, освобождавшей в том числе и Грозный. Послевоенная жизнь Петра Григорьевича была ясна и проста: он вернулся тогда в город, вскоре женился и стал работать на заводе «Электроприбор» — до самой пенсии. Встречался с пионерами, по праздникам надевал награды.

— Я — жил... Я — жил... — продолжает твердить старик.

Подходит женщина в мужских сандалиях и драной синей кофте.

— Я его жена. Меня зовут Надежда Ильинична. Я на 10 лет моложе. Мне только 75. И поэтому я, видите, еще хожу. — Женщина приглашает в их со стариком жилище. — Мы две войны тут пересидели, никуда не выходили, кроме подвалов, и только это дало нам возможность сохранить квартиру. Между прочим, она приватизированная!

Надежда Ильинична выглядит очень гордой, показывая городские развалины с правом собственности на них. Накануне был долгий ливень, и «квартира» выглядит изрядно промокшей. В потолке — большая дыра, закамуфлированная тепличной пленкой. Это через нее то льет дождь, то заглядывает небо.

— Мы хорошо живем. У многих и стен не осталось, — продолжает жена, и ясно, откуда этот голос: просто Надежда Ильинична изо всех сил старается не выйти за пределы однажды выбранной ею идеологии — довольствоваться малым, во что бы то ни стало.

— Старикам везде у нас почет... — тихо тянет тот же человек сзади, и это молодой чеченец-сосед. Он — единственный во всем мире, кто сегодня ухаживает за ветераном «дядей Петей». Водит его в туалет, временами моет, откуда-то издалека носит воду, не позволяет Батуринцевым умереть с голоду.

— Но из военных сюда кто-нибудь приходит? Из военкомата, например?

Это первый вопрос, который неожиданно прорисовывает на измученном лице Петра Григорьевича улыбку. Он недоумевает: неужели людям, живущим не в Чечне, так и не известно, что военные тут не ходят по домам, кроме как для «зачисток»?..

Надежда Ильинична ласкает маленькую девочку, подбежавшую к ней. Ребенок и женщина тянутся друг к другу, и видно, как жене Петра Григорьевича одиноко и тяжко без семьи — без детей и родных.

— Ее зовут Айшат. Она — дочка соседей Эльмурзаевых. Мне так хорошо с ней. Мы — подружки. У нас с Петром Григорьевичем ведь тоже есть внучки. Ларисе — 25 лет, Оленьке — 23. Чудесные девочки.

— И где же они?

— Они очень заняты. — Так обычно закрывают тему.

Но теперь Петр Григорьевич хочет говорить:

— Они живут в институтском общежитии, в Пятигорске. Лариса ищет работу, Оленька еще учится в медицинском. Поймите, взять нас к себе не могут, а сюда ехать невозможно.

Надежда Ильинична:

— Сын живет в Благодарном, в Ставропольском крае. У него — свои проблемы. Прошу, не будем об этом при Петре Григорьевиче.

Мы отходим, думая поберечь старика.

— Так, может, мне позвонить или написать вашему сыну? Расскажу, как вы тут...

— Ни в коем случае. — Петр Григорьевич, оказывается, нас слышит. Но он больше не плачет, хотя «паркинсон» в руках заметно нарастает. Теперь уже и он сух, строг и категоричен.

Если бы знал Петр Григорьевич, сколько подобных человеческих трагедий пришлось узнать за эту войну!.. И суть их всегда была в одном: родственники, живущие «в России» (так это называется в Чечне), не желают или не могут забирать «своих» подальше от войны. И поэтому часто едешь по этому страшному городу — как по адресам упущенных жизней: вот здесь, знаешь, еще жива русская бабушка, которую упорно не перевозят к себе родственники из Тюмени, а на другой улице, в руинах, ютился (но уже три месяца, как умер от истощения) русский дедушка, забытый двумя сыновьями и тремя дочерьми, раскиданными по разным регионам и городам... А вот и поворот со Старопромысловского шоссе на Березку — это название одного из городских микрорайонов. Поблизости от поворота — дом престарелых, за судьбами обитателей которого наша газета следит все 20 месяцев нынешней войны. На Пасху в богадельне умерла Мария Сергеевна Левченко. Сюда она попала лишь в ноябре прошлого года вместе со старшей сестрой Тамарой Сергеевной — обе были в крайне истощенном состоянии. Потеряв дома, больше года они мыкались по подвалам, месяцами не имея возможности помыться, неделями не рассчитывая даже на хлеб. От перенесенных страданий и истощения осенью 2000 года Тамара Сергеевна сошла в подвале с ума. И тогда Мария Сергеевна, не в силах более вынести этой ноши, пошла куда глаза глядят, авось хуже не будет, погрузив старшую сестру на тележку. Увидев это страшное шествие, добрые люди подсказали, где дом престарелых. Однако, выполнив свою миссию, найдя Тамаре Сергеевне бесплатное тепло, пищу и лекарства, сама Мария Сергеевна быстро сгорела от скоротечного рака... Тамара Сергеевна теперь одна.

Вот современная русская национальная трагедия, оголенная войной. Ведь это только иллюзия, что жестокосердие, примененное к Чечне федеральным центром, коснулось лишь боевиков и тех, кто способствовал их деятельности против армейских подразделений.

Ну вспомните хотя бы события годовалой давности, когда ветеранов из Чечни пригласили на 9 Мая в Москву, на Парад Победы. Петра Григорьевича не просто не взяли тогда в делегацию по причине многочисленных болезней — о его существовании вообще забыли. В Москве и Грозном чествовали только тех ветеранов, которые на ногах, в силе. Да что там Парад Победы! Петра Батуринцева, ветерана и инвалида войны, оставленного без помощи родных, никто и не подумал вывезти из-под бомбежек и расстрелов перед штурмом зимы 1999 — 2000 годов, снесшим Грозный с лица земли. Более того, ни один военный чин, ни один офицер не пришел навестить его, армейского офицера в отставке, чтобы узнать, жив ли он после штурма, чтобы спросить, хочет ли он поесть. И это несмотря на то, что ходить далеко не надо: улица Угольная — всего лишь метрах в двухстах от здания Старопромысловской военной комендатуры. Однако никому не пришло там в голову хотя бы раз подкормить отставного капитана Батуринцева из офицерской столовой!

Не знаю, как для вас, а по-моему, это и есть фашизм в чистом виде — знаменитая гитлеровская идея уничтожения и выкидывания на обочину жизни немощных и убогих как балласта на пути к светлому будущему. Государственный фашизм, успешно пророщенный в семейный пласт. Именно тот фашизм, на борьбу с которым Петр Батуринцев положил свои юные годы и здоровье...

Сегодня в Чечне очень много разговоров о том, как же наладить более или менее пристойные человеческие отношения между военными и чеченцами. Как навести мостики доверия. Как дать понять чеченцам, что новая власть пришла им помочь.

Пока это очень трудно — хотя бы потому, что чеченцам, живущим на улице Угольной, невозможно объяснить, почему русский старик и отставной офицер при вновь установленной «русской власти» живет еще хуже, чем при Дудаеве и Масхадове. Как можно заставить поверить чеченцев, что «мы пришли с добром», если добро не распространяется даже на «своих»?.. Ведь ничего подобного тому, что приключилось с Петром Григорьевичем Батуринцевым, не может случиться с чеченцами преклонных лет.

Всего лишь один пример в доказательство — он тоже из жизни ветеранов. Совсем неподалеку от Батуринцевых, на улице Ключевой, 259, живет 82-летний дедушка Умар. Как и Батуринцев, Умар Ахматханов — инвалид Великой Отечественной войны второй группы, ноги у него отказывают и он почти не видит. Как и Петр Григорьевич, обе чеченские войны он был дома, сидел в подвале и не хотел уходить от бомбежек.

Однако разница между той жизнью, которую сегодня ведет ветеран Батуринцев, и той, что досталась ветерану Ахматханову, — просто пропасть. У Умара — ухоженный, хоть и со следами войны, дом, чистые полы, он обстиран и отглажен, внучки по первому зову несут ему все, что он попросит, сыновья (все — с высшим образованием) и снохи помогают. Жизнь семьи вертится вокруг него, старика.

Увы, причина такой разной жизни двух ветеранов одной войны в одном городе в том числе — национальная. Бывший пограничник Петр Григорьевич живет ужасно. Бывший пулеметчик и участник битвы за Сталинград Умар Ахматханов живет вполне терпимо. Отвечая на вопрос «Как живете?», дедушка Умар совсем не плачет, а смеется и произносит уверенно: «Нелегко, конечно. Но живу».

— Все-таки Великая Отечественная была хорошей войной. — Твердо, как аксиому, выдает на прощание Надежда Ильинична Батуринцева, и ты понимаешь, до какой же степени отчаяния нужно довести человека, чтобы тот посчитал войну, унесшую миллионы жизней, «хорошей».

— А нынешняя война — плохая, — заключает она. — Непонятная война. За кого угодно, только не за нас.