«Здравствуйте, «Новая»! Получил ваше письмо с вопросами. Постараюсь ответить на них и на некоторые вопросы других адресатов. Предвижу, что может получиться скомкано и эклектично — хочется о многом, но место не позволяет. В обоих смыслах — место не позволяет, — так что выборочно, о некотором, и по настроению».

«Тюрьмы как таковой не существует…»

— 28 июня исполнилось три года, как вы оказались в тюрьме. Что за эти годы произошло с вами? О чем хотелось бы рассказать?

— Я был арестован 28 июня 2022 года. Мне пишет друг из Санкт-Петербурга: «Это тогда казалось глупой шуткой. Ну, подержат пару месяцев и выпустят. Но три года, и теперь уже не отшутишься «биографией, которую делают нашему лысому». Верно. Дорого получается, да и поздновато уже о биографии беспокоиться. Три года в одиночном каменном мешке с унитазом — не «баран чихнул».

Помню, когда еще был на свободе, одно сетевое издание, явно спонсируемое из источника, близкого к заказчикам моей посадки, изгалялось по мне смешными прозвищами типа «Пол-Пот российской демократии» или «Удмуртский воевода». Поскольку сижу я в одиночной камере и почтенный срок, требую, чтобы отныне меня называли «Железной маской российской адвокатуры».

Продолжая литературные ассоциации питерского друга. У Бродского есть замечательное стихотворение — «Памяти Т.Б.». Там строчки об утонувшей девушке, к факту смерти которой привыкают — «Будто тебя «умерла» так и звали». По этой логике меня можно звать «Сидит». Поэтому, писем со временем будет меньше. «Сидит».

А вообще, хочу вам доложить, тюрьмы как таковой не существует. В том смысле, что для каждого она своя, особенная, как повезет. Моя тюрьма, как скоро я сижу один, большей частью акустическая. Когда я был ребенком, по радио была такая передача «Театр у микрофона». Зэки же все время орут в окна. Это называется «на погоду». Вот такой у меня «театр у микрофона».

— Что вы прочли интересного и важного за эти три года?

— «Лица, содержащиеся под стражей, имеют право на самообразование» (Из ПВР). Меня часто спрашивают, чем можно занять каждый час из одной тысячи девяноста пяти дней одиночного заключения? Я тут прочел столько книжек, сколько за всю жизнь не прочел. А передумал еще того больше. Иногда, когда прочитанное резонирует с продуманным, чувствуешь принадлежность!

— Что вы думаете о предательстве?

— Я думаю, что это такое понятие, которое человек в праве применять скорее к себе, чем к другому. Однажды я увидел в Сети труп шестилетнего ребенка. Это была украинская девочка Таня Мороз. Ее мертвые руки были скрещены на животе на кофточке с картинкой котенка. Тогда я написал текст, за который сейчас сижу. Помню, что когда я писал пост, я плакал. Что тогда со мной случилось? Все просто — в этот момент, в один единственный момент, я перестал быть предателем, во мне возникло что-то такое, что я не смог преодолеть. Но разве я не видел убитых детей до этого момента? Разве не предавал их своим молчанием? И вот сейчас, через три с лишним года, во мне есть четкое понимание — если бы в ту минуту я поступил по-другому, я навсегда бы остался валяться в грязи. Теперь я не сдамся. Я на правильной стороне. И значит, катись все остальное к чертовой матери. <…>

Сартр писал, что человек определяется по совершенному поступку и что то, что люди смутно чувствуют, совершая бесчестие, что вызывает в них безотчетный ужас, — это виновность самого труса в том, что он трус.

«Моя веселая тюрьма»

— Что дает вам силы держаться? Важно ли в тюрьме не терять чувства юмора?

— Вообще говоря, держаться в тюрьме позволяют разные мелкие мелочи, подчас довольно забавные. Я бы предложил вам завести рубрику: «Моя веселая тюрьма» с жизнерадостными рассказами политзэков. Это будет хорошим «ответом Чемберлену».

Вот мой рассказ: «Деда и безумный Пабло».

Воскресенье в тюрьме — день спокойный. Ни обходов начальства, ни «матрасных шмонов», ни судебно-следственных выездов. Постучат утром по нарам и стенам деревянным молотком (обязательный мистический ритуал, оберегающий тюрьму от синдрома «Побега из Шоушенка») — и спи себе до понедельника. Чем я и занялся. Но это воскресенье оказалось особенным.

В соседней камере, точнее, карцере, заработал по моей стене отбойный молоток. Иногда его звук сменялся шуршанием, как будто наждачной бумагой скребли. Нашли день для ремонта! Несколько часов я провел в муках — затыкал беруши, заворачивал голову в зимнюю куртку. Я не знаю, спасла бы, если что, эта куртка мою презренную жизнь или нет, но кусок арматуры, с размером в небольшой лом, влетел в мою камеру в полуметре от головы и ударил в боковину нар. Тут уже я начал орать что есть мочи: «Вы там совсем …? Это что такое происходит?»

Ломик исчез. Полная тишина. Я с безопасного расстояния заглянул в пробоину. Совершенно безумные глаза арестанта со странным погонялом «Пабло». Теперь уже начинает вопить он:

— Ты чего орешь, какой я тебе «деда»? Сейчас же заткнись, а то ментам скажу!

Честное слово, еще никто не называл меня «дедой». Ну да, у меня отросла небольшая белая борода. Но у Джорджа Клуни тоже есть небольшая белая борода, однако никакой латинос не ломает стену в его спальне только для того, чтобы обозвать «дедой».

Но Пабло не понимает источника моего отчаяния. Пабло прост. Он бросается к окну и пытается спасти свое положение наивным краудфандингом, он орет на всю тюрьму: «Пацаны! Это я, Пабло! Тут оказывается в соседней хате деда живет. Менты не дают ему заниматься межкамерным общением. Поэтому деда всегда молчит. Давайте поможем деду. Соберем ему поесть!

— Ну все, Пабло, конец тебе, внучок, я вызываю ментов.

— Что для вас значат письма с воли?

— Это дороже золота даже, для такого мизантропа (и тут Пабло прав), как я. Бесценны даже короткие открытки с прочитанными не один десяток раз словами: «Вы не один, вы нам нужны, мы вас ждем».

Но иногда среди писем появляются такие, что ты понимаешь: ты обрел друга, и за это впору благодарить тюрьму.

Недавно узнал о присвоении мне Европейской правозащитной премии имени Людовика Трарье. Неделю ходил по камере гоголем. Впрочем, кроме шуток, спасибо моим европейским коллегам. Спасибо каждому доброму человеку, который хотя бы иногда обо мне вспоминает.

«Школа возмездия злу тоже не может быть пропущена»

— В чем была ошибка судебных реформаторов, которые затеяли судебную реформу в России в начале 90-х годов? Почему она превратилась в контрреформу?

— О Ветхом и Новом Завете. Вы спрашиваете меня, что случилось с судебной реформой 90-х, почему она обратилась в контрреформу и во весь этот мрак. Мне кажется, вопрос стоит ставить шире. В девяностые я знал одного милого старичка. В сталинские годы он был членом «тройки». Он бегал и трясся от страха: «Меня не посадят? Расстреляют?» Но через несколько лет обрел былую уверенность и блестел золотым зубом.

Я и сам тогда написал статью в духе Шварца — про победителя Дракона, который, как только сносит ему голову, сам обращается в Дракона. Это постыдная мура. Там, в Сибири, вы едете на поезде, а по обочинам закопаны жертвы этого упыря.

Освобождали чужие столицы, но в свои города возвращались рабами и писали доносы. Наши философы правы: мы просто из века в век проскакивали, прогуливали обязательные уроки. И ветхозаветная школа возмездия злу тоже не может быть пропущена. Учение Христа — прекрасно. Но это уже университет. Туда без среднего образования не принимают. А остальное — частности

— Вы почти три года сидите в одном и том же СИЗО. Как изменился тюремный контингент за это время?

— В изолятор заезжают странные, невиданные ранее люди. Главный онколог республики, спасший, наверное, сотни жизней. Говорят, получил от бизнесмена бутылку коньяка, а еще этот бизнесмен его подчиненным стол накрыл. Вы не знаете, там есть еще на свободе кому жизни онкобольным спасать?

Водитель автобуса, за 70 лет. Безупречно прожитая жизнь. Мылся после рейса в саду под душем. На забор его внучка залезла, смотрела. Получился вполне себе приличный сексуальный маньяк — педофил.

То ли от того, что вывезли из ФСИН, то ли потому, что привезли в СИЗО. Это и есть диалектика. Она же — «движуха».

Одним словом, «жить стало лучше, жить стало веселее». Вы тоже это заметили?

Железная маска российской адвокатуры, Сидит.

28.06.2025 г.