По Священному Писанию, когда Господь призывает человека, он говорит: «Вы царственное священство, взятое в удел». Каждый человек, призванный к Богу, становится служителем.

Я к Богу пришел, когда жизнь была в беспорядке. Просто среди ночи подошел к православной церкви и начал говорить с Ним. Попросил его о помощи — указать, куда мне идти. И он указал. С того момента я в церкви и общаюсь с Богом.

***

На СВО попал во время переезда из Мурманской области в Псковскую. Купил там домик, решил завести хозяйство. И просто в какой-то день шел со знакомой по Опочке (город в Псковской области) мимо военкомата и пришла мысль: «Дай-ка зайду». Ну вот и все. Я очень хотел помогать людям, вытаскивать людей. Позвонил в церковь, попросил молиться, чтоб попал в группу эвакуации.

Но попал я в штурмовики… Да, солдат подневольный человек — куда отправили, туда и пошел. Даже мысли, наверное, не проскочило оспорить.

Знакомая, с которой шел, потом позвонила и сказала: «Я думала, ты умный. Оказалось, не совсем». Попросила, чтобы я забрал свои вещи из ее квартиры.

***

Я понимал, что мы воевать едем. Но рвения не было. Хотелось, чтобы прекратилось это все. Остановить это. Чтобы люди перестали гибнуть с обеих сторон.

Когда нас отправили на первый бой, мы даже не дошли до линии соприкосновения. Заблудились. Вместо назначенной точки вышли в болото. Выбрались из него только к вечеру, нам дали приказ уходить в лесополосу и заночевать там.

В лесополке начала работать «Баба-Яга» (мультикоптер, переоборудованный для бомбометания — прим. ред.). Она прилетала и бомбила по нам. На ней стоят тепловизоры, и она в темноте нас видит. А мы — наоборот, практически слепые. И очень много ребят погибло именно тогда.

Защититься от «Бабы-Яги» можно, сбив ее из автомата. Но это, прямо скажем, не очень легко. Поэтому мы от нее прятались. Кто под деревом, кто под еще каким укрытием. Кто не спрятался, не успел или у кого руки-ноги торчали, те погибли. А деревья — без листьев, просто стволы, тяжело за ними скрываться…

Он молодец: сказал, пока своих раненых не заберем, не уйдем оттуда. Мы кого нашли, того и вытащили. Доставили их на точку эвакуации.

На эту точку пришел медик с девятнадцатилетним мальчишкой. Он сказал, что эвакуировать некому. Так я и «Диагност» все-таки оказались в бригаде эвакуации. Там и с нами некомплект был: должно быть шесть человек, а было четыре. Но в тот момент, в самый первый, на помощь пришли еще двое легкораненых.

Сняли бронежилеты, потому что тяжело с ними людей носить. Тима с «Диагностом» пошли в одну сторону — к одному раненому, мы с медиком — к другому. Своего раненого донесли, возвращаемся — а оказывается, за это время и Тиму ранило. Он кричит нам. Так вместо одного человека нам сразу двух нести пришлось.

Все это под Волчанском происходило. Замечательные люди там встречались. Медик с позывным «Тихий» — физически неразвитый парень, ему тяжело, конечно, было раненых таскать. Но пришлось. Мы три танковых рва с ним пробежали — вместе с ранеными.

Как-то так получилось, что не было у нас группы эвакуации — на месте ее пришлось создавать. И если бы командир не отдал приказ выносить раненых, они бы там и остались.

***

На поле боя что угодно можно найти. Потому что людей ранит, убивает, а вещи остаются. Мы когда в первый раз пошли на эвакуацию, оставили свои бронежилеты. Возвращаемся — а их уже нет, кто-то нашел и воспользовался.

Единственное, что там сложно найти, это воду. Вода — самая большая ценность. Вообще то, к чему в мирной жизни все привыкли, там очень может цениться. Кто-то даже пытается купить воду у других отрядов, но им отказывают. Если ты на линии соприкосновения, у тебя нет возможности сходить в магазин. Если птички хорошо отсекают группу снабжения, то воду тебе могут не приносить очень долго: иногда по две-три недели. А человек так устроен, что вода ему нужна в любом случае. Поэтому нам даже в болоте приходилось воду забирать, поить ею раненых и самим пить.

Кто-то выжимает салфетки. Их хотя бы хватает, чтоб губы смочить.

Но был и счастливый случай. Там, где мы находились, был комбинат какой-то, и я решил сходить туда: думаю, может, там водички найдется хоть сколько-то. Зашел, иду осторожно, чтоб на мину не наступить. Молю Бога, чтоб дал воды. Вдруг вижу — старые кузова валяются автомобильные. Обхожу их и вижу — прямо на дороге три пятилитровых бутылки воды. Прям как в магазинах продаются. Видимо, снабженцы почему-то бросили их. Я их взял — и к ребятам. Все счастливы были.

***

Дойти до линии соприкосновения живым уже само по себе трудно. Потому что кругом коптеры, «птички». А уж выйти оттуда, особенно с раненым, еще тяжелее. У меня знакомый, Саня, две недели там с ранением пролежал. Он себе пальцы отрезал, потому что они гнить начали.

Мы его вчетвером несли, а он больше 100 килограммов. Но мы его донесли — мы всех доносили, за кого брались. Другое дело, что бывало такое: забираешь одного человека, а там еще куча лежит.

Периодически, конечно, мы ругались: невозможно смотреть, когда наш раненый ползет, а группа эвакуации идет мимо. Тут дело в чем: у нас было два человека — медик и девятнадцатилетний, — которые сразу в эвакуацию попали. И их там учат бросать раненых в случае опасности. А мы, остальные штурмовики, — мы привыкли своих вытаскивать во что бы то ни стало.

Аргументом в таких случаях был автомат.

Как-то мы с медиком перебегали железную дорогу вместе с раненым. И появилась «птичка». Медик, увидев ее, бросил носилки и стал убегать. Раненый упал на железку. Я говорю медику: «Еще раз так поступишь, пристрелю». Он вернулся к носилкам, и мы снова пошли. С тех пор разногласий у нас не было — мы всех старались вытаскивать.

И знаете, я бы его пристрелил — даже бы не задумался, если честно. Хорошо, что он оказался мужиком и признал свою ошибку.

***

Как меня ранило? Попросили помочь отнести продукты. Водитель наш возвращался из города и купил воды с едой. Привез это все к нам на эвакуацию. И туда пришли ребята — дальше забрать.

А их двое всего, у них ни рюкзаков, ничего. И мы вдвоем пошли им помочь. Ну и подорвались на магнитной противотанковой мине. Мы двадцать раз по этому месту ходили — там большая асфальтовая дорога и отворотка на поле. Мы по ней раненых носили. И вот дрон какой-то, видимо, просто на дорогу эту мину скинул.

А мина необычная. Она магнитная, она тебя «ловит» в поле. Если ты появился в ее поле зрения, она тебя «ловит». Ты к ней приближаешься, начинаешь от нее удаляться, и она взрывается. А второй у нее взрыватель — лазерный. Если ты в его луч попадаешь, она тоже взрывается.

И один из наших оценил ее как «неразрыв». Ну раз «неразрыв», то, говорю, давайте просто обойдем…

Оказалось, что неправильно оценили.

У меня автомат с собой был — в небо отстрелялся. Потом все-таки поднялся на ноги — больно, а идти-то надо, особенно пока есть шоковый момент — пока еще боль не до конца накатила. Иду потихоньку и вижу — все же бежит за нами эвакуация.

Уже в госпитале встретился с теми ребятами, которых сам вытаскивал…

Лечусь уже больше полугода. Прогноз странный: нога вроде заживает, но встать я на нее не могу — не выпрямляется она. Но хуже, что с головой вопросы после взрыва: начались эпилептические приступы.

Не знаю, сколько еще нужно будет лечиться. Но хотелось бы, конечно, чтобы вылечили. Хочется быть здоровым.

***

У меня нет плохого отношения к украинцам. В детстве много на Украине бывал — двоюродная бабушка там на Черном море жила. Всем табором с ребятами к ней ездили. Лагерь пионерский у меня на Украине был. На работе мастер была с Украины; Димка, юрист наш, тоже украинец — бывший военный летчик.

Они неплохие люди.

***

Большое внимание я уделяю слову Божьему. В моем понимании слово сильнее оружия. Уже 12 лет я читаю Священное Писание, изучаю — мне это очень нравится и помогает. Даже спасает жизнь.

*** везде почти идет. Просто сейчас она пришла к нам.

В этом вопросе чем занимается церковь? Она открыто говорит: «Защищайте свои земли. Убивать врага — это свято». Хотя Первая заповедь: «Возлюби Господа Бога всей душой и всем разумением». Вторая: «Возлюби ближнего своего». Исполнишь эти две заповеди — исполнишь весь Закон Божий.

В этом плане церковь, получается, идет против Писания. В этом вопросе очень сложно бывает. Есть батюшки, которые открыто говорят, что это плохо, это нехорошо. А есть те, которые, наоборот, говорят, что хорошо, и благословляют.

И я понимаю, что с той стороны тоже священники благословляют их бойцов.

Вместо того чтобы просто прекратить все это.

Ведь *** за что идет? Если вдуматься, какие-то моменты совершенно непонятные там есть — я не понимаю их. А ведь нам — людям — надо просто прийти к покаянию. И больше заботиться о том, что будет после жизни. О спасении души своей.

Когда я лежал в госпитале, там была верующая медсестра. Интересная. Она тоже говорит: «Надо Родину защищать». Я ей говорю: «Покажите, где это в Библии?». И приезжал к нам один батюшка — хороший такой мужик. Я его провожал до выхода, и она к нему: «Вот, батюшка, скажите Руслану». И начинает ему пересказывать мои слова. Батюшка остановился, подумал, и говорит: «Вы знаете, а я не за ***».

Вы думаете, я не вижу противоречия, что я верующий человек, а на *** был? Я вижу его — очень вижу. Меня даже здесь, когда вернулся, из церкви выгнали. Потому что я им сказал: «Вы людей в ад приведете. (…)».