Мама говорила, что не надо мне туда ехать. Но я все же подписал контракт. Он у меня срочный был. В Минобороны сказали: полгода на СВО, потом еще год просто в армии — не в зоне боевых действий.

Но я вернулся раньше — в первом же бою ногу оторвало.

***

Мы приехали в ДНР из Питера — человек восемьдесят. Расположение было в подвале. Там были паллеты — мы себе из них спальные места сделали. Началось обучение, все по стандарту: стрельбище, тактическая медицина. Амуницию выдали.

Потом приехал блогер «Миша на Донбассе», царствие небесное. Он решил под свое крыло набрать «лучших из лучших». Назвал свой отряд «Черными». 21 человек у нас был — я попал туда одним из последних.

Нас вывезли в другое расположение. Приехал майор из Москвы — «Тропа». Офигительный мужик, много полезного рассказывал. Стали учить, как работать ночью, — это совсем не так, как днем: ты не видишь противника без тепловизора, и передвигаться без шума трудно…

***

Перед штурмом нас распределили на три группы. В первой было три человека, в остальных — по два.

Первая группа — человек с динамитом, пулеметчик и штурмовик — должны были обойти противника справа, а мы с товарищем — слева. Двое оставались на подстраховке. Еще чуть дальше стояла группа эвакуации.

У нас были калаши с тепловизорами.

Говорили, что там чисто — никого нет. Но перед нами ходили ребята из другой бригады, и их всех положили.

Это был какой-то поселок городского типа. Может быть, даже город. Дома там в основном одно-, двух-, трехэтажные. И все так неплохо отстроены: почти у всех подвалы, гаражи — короче, какой-то недешевый район.

Начали обходить один из домов. Первая тройка прошла нормально. Мы с товарищем идем на дистанции в пару метров. И вдруг — щелчок. Я наступаю на противопехотку.

Мне товарищ, «Косяк», кричит: «Котяра», ты жив?» Я такой: «Да». Он: «Идти можешь?» Я: «Нет». Он: «***!»

Дополз до него, он меня зажгутовал. Начали нас «поливать» — не знаю, из чего. По рации все кричат: «Кот» — 300, «Кот» — 300, нужна помощь». Я выкинул шлем, бронежилет, гранаты, калаш — все, чтобы максимально себя облегчить. Ползу на четвереньках. По рации слышу, что за мной двое выбежали. Через какое-то время — по ним прилет. В рации только крики: «А-а-а-а-а!»

«Енот» за мной бежал, царствие ему небесное. Мы с ним переговаривались после прилета. Он говорит: «Ко мне не ползи, мне уже не поможешь». У меня слезы. Ползу ко второму — «Немцу» — тоже царствие небесное. Подползаю, он говорит: «У меня две ноги ранено…» На уровне бедра, ближе к паху, начал жгутовать его — первый жгут порвался. Достаю второй, начинаю жгутовать — снова рвется. Третий, последний, жгут беру — а ноги у него обе ранены… Падаю ему на грудь, жгутую одну ногу и ползу…

Я дополз до дома, в котором сидели свои. И испытал самые болючие ощущения в жизни. Надо было лезть через окно. А у меня правая нога еще относительно целая была — ну, с мясом, а левая — просто болтается. И я как сейчас помню, что этой больной ногой сделал девять шагов. Ужасно больно было.

Дальше ребята спустили меня в подвал. Сделали уколы. И 11 часов я ждал эвакуации.

В госпитале дико плакал — ощущал, что из-за меня пацаны погибли. Если бы не подорвался, они бы не побежали меня спасать. Они как братья, просто побежали… Потом наши ребята пытались их тела забрать, но безуспешно — там плотные бои. Уже через несколько недель я смотрел съемку с дрона и видел их трупы — «Енота» и «Немца». И заметил еще, что тела по-другому лежат. Значит, они, может быть, еще как-то пытались себя вытащить, боролись за жизнь…

***

У «Енота» осталось трое детей, и четвертый родился, когда он был на фронте. Мы все его поздравляли. А вскоре он погиб. Веселый был парнишка, хороший — я перед его мамой и женой так виноват… До слез, до истерики…

А «Немец» спокойненький, большой, сильный был. Метр девяносто ростом, невеста у него, хорошо бегал, стрелял — красавчик.

Никто меня не винил, что они погибли. Все рады, что хотя бы я жив, не втроем там лежим… Успокаивают. Я стараюсь не вспоминать, не думать об этом — так легче живется.

Левую ногу ампутировали на 1/3. Ступни у меня нет, и еще немного выше отрезали. Правая нога была вся в осколках, но сейчас тревожит только один — под коленом — его опасно доставать, можно сосуды повредить.

Фантомные боли, знаете ли, веселая штука: твое подсознание привыкло, что у тебя есть нога и ты можешь ей пользоваться, и бывает, что кажется, будто пятка чешется или болит. Начнешь с кровати вставать — хочется ногу в тапок засунуть. А ноги-то нет! Я к этому с юмором отношусь — с таким, черным. Пацаны тоже прикалываются: «Котик лапку потерял». Или говорят: «Пойдем в футбол играть!» Знают, что я футболистом был…

***

Я не жалею, что оказался на фронте. Это помогло мне призадуматься и кое-что в своей жизни поменять. До этого у меня была пацанская жизнь, а сейчас стал больше думать о семье, работе. Девушка появилась.

Учусь водить машину с протезом. Вроде получается. Героем никаким себя не считаю — просто поступил так, как захотел. Те ребята, про которых знаю, что вернулись, в основном более-менее целые: только я и «Бешеный» без одной ноги, один сослуживец — без двух ног, у остальных — глаз, пальцы…

Стыдного вроде ничего не совершал — с психологической точки зрения, может быть, и хорошо, что никого не успел завалить. Знаю, что может тебя затянуть. Кто-то ловит кураж и потом жить без этого не может. Таких я очень много видел: кто возвращается домой, но жить не может без пацанов и идет заново подписывать контракт. Это не мой план.

Я приобрел хорошие отношения, надеюсь, что скоро начну работать, появятся деньги. Будет возможность жить нормальной жизнью. Да, с ограничениями, но вполне терпимыми.

Хотелось бы, конечно, получить выплаты от государства — я пока далеко не все получил. Когда уходил, думал: погибну — семья хоть 5 миллионов получит. Но 3 миллиона до нас до сих пор не дошло, потому что инвалидность мне поставили по общему заболеванию — видимо, я просто по Донецку сходил погулять… Это, конечно, не нравится: Путин же сказал, что положено — исполняйте, но ниже него не все чиновники добросовестные.

Но я надеюсь, что все сложится».