Однако замечу сразу: все же женщину в этот день, вторник, допросили и обвинение предъявили. Перевезли в Красноярск, где состоится комплексная психолого-психиатрическая экспертиза. В среду Центральный райсуд Красноярска заключил женщину под стражу на два месяца.

Перед началом заседания журналисты задавали вопросы. «Вы помните, как убивали?» — «Я не помню. Трижды был удар топора. Впоследствии была задержана». — «Зачем вы поставили голову ребенка в сервант?» Молчит. Прерывает молчание секретарь: «Прошу встать!» Входит судья. (Силовики подтверждают, что голову семимесячного ребенка нашли в серванте.)

Семья полная: когда убивали его детей, отец был на работе (он водитель). Прокуратура сообщает, что ребенка, вернувшегося из школы домой и ставшего свидетелем последствий жестокой расправы, мать отвела к своим родителям и сказала им о произошедшем (сейчас мальчик находится у бабушки, ему оказана психологическая помощь).

При этом достаточных надзорных и профилактических мер не принималось, в связи с чем возбуждено еще одно дело — по факту халатности. Бастрыкин уже поручил «дать жесткую оценку деятельности должностных лиц всех органов системы профилактики». Прокуратура дополняет картину:

Судья спрашивала, действительно ли у женщины диагностирована ***. Та ответила: «Года два». «Заболевание было установлено врачом?» — «Он мне ничего не объяснял». — «Вы сами решили, что у вас заболевание, или у вас есть документ от врача?» — «Не знаю. Я пришла к психиатру, он сказал, что таблетки надо пить, и все». Следователь: *** (наиболее распространенная форма психического расстройства) у обвиняемой официально не подтверждена.

На размноженных силовиками многочисленных видео с места трагедии — зримое свидетельство нездоровья: идеально прибранное подворье и неустроенность внутри дома. Полный порядок вовне и дестрой внутри. Впрочем, как без этого хаоса — четверо же малых детей. Было.

ТАСС сообщает психиатрический диагноз обвиняемой (не то чтобы в этом конкретном случае мы стояли за строгое соблюдение медицинской тайны, однако ТАСС пренебрежение ею не предъявят, а нам — вполне вероятно), пишет через запятую с диагнозом, что семья посещала баптистскую церковь, а муж говорил жене, что «за пределами дома ее ждет зло» (куда она, обессилев, уходила гулять), накануне женщина попросила у мужа прощения, не объяснив, за что. Вообще «жена обращалась с детьми хорошо, ругала только за проступки и никогда не высказывала желания их убить».

Если ТАСС в сообщаемых подробностях балансирует на грани, то в обсуждении трагедии в соцсетях и мессенджерах полно неприкрытой фашистской риторики (в частности, призывов к стерилизации всех «ненормальных», «шизиков» и т.д.), но все же, как мне показалось, преобладают пусть не гуманность, но трезвость и разум. Часть именно этих реплик:

Зоотечественники

В Красноярске на неделе ждут из Москвы представителей Уполномоченного по правам ребенка. Но не в связи с произошедшим. И не в связи с историей из Березовки — ее наша газета опубликовала ровно в тот день и в то время (в понедельник после полудня), когда в Канске совершалась трагедия. Нет, об этом приезде федеральных специалистов заговорили чуть раньше.

В Березовке гематома неясного происхождения на лице ребенка стала причиной разрушения семьи: троих младших приемных детей (все со сложнейшими диагнозами) забрали в приют, отца заключили под стражу. Со временем детей выпустили, отец сидит. Хотя уж эта семья абсолютно точно достойна другого обращения — она много лет выхаживает и социализирует таких детей, что не просто «оторви и брось», они, скорее всего, и не выжили бы, если б не их новые родители.

Хотя наверняка найдутся чиновники, которые посчитают так: в Канске троих потеряли, а в Березовке троих спасли. Они эти жизни себе в актив зачислят. Нет, сравнивать тут решительно ничего невозможно, но на самом деле в Канске не предотвратили трагедию, просто дела никому не было, а в Березовке дело было всем, и помогли осуществиться всем неприятностям, какие только могли произойти.

Понятно, что наводить порядок лучше на виду, искать червонец под лампой, что истинно неблагополучные семьи госорганы обходят вниманием — это не впервые так совпадает. Вот еще одна местная, из Козульки, история — Федора Каныгина, Веры Анциферовой и их семерых приемных детей. Федор шлепнул по попе семилетнюю дочь. И Россия всей мощью государства ее защитила — разрушив эту семью. До того семь лет семья жила без замечаний. Шлепок по попе квалифицировали как угрозу жизни и здоровью всех детей. Их изъяли и раскидали по четырем приютам в трех районах, разлучив при этом даже родных по крови братьев и сестер. Суды ничего не дали, хотя Федор и Вера из-за спасения детей переехали подальше от козульской опеки с ее силовыми методами и идеалами в другой район.

И по совпадению в то же самое время, в те же дни и часы, когда рушили семью Каныгина (наказывая и того, кто шлепнул, и того, кого шлепнули, и всех вообще вокруг), в других семьях, которые те же органы надзора и профилактики должны были уберечь от беды, детей просто убивали.

43-летний отец в измененном состоянии сознания, играя с сыном и четырехмесячной дочерью, выбросил последнюю из окна общежития (Ленинский район Красноярска). Четвертый этаж, насмерть. Органы опеки и попечительства полагали, что в семье этой все хорошо.

Отец и мать убитой девочки состояли на наркологическом учете. Отец ранее был судим за особо тяжкие преступления. Мать была лишена родительских прав в отношении троих старших детей от предыдущего брака.

В соседнем субъекте, отколовшейся от Красноярского края Хакасии, опека пыталась разрушить вполне благополучную, работящую (вырастила хорошими людьми уже многих взятых из детдомов) семью Любови Лицегевич: всех детей изъяли из-за непозволительной, с точки зрения власти, длины волос у четырехлетнего мальчика. Тоже разом, и тоже семерых — как в истории Каныгина. И вот на каком фоне это происходило: в деревне Харой Таштыпского района Хакасии 42-летняя бабушка и 47-летний дед напились и сожгли в печи — натурально — 11-месячного внука. Следствие рассказало: сожженный мальчик, его мать (она в тот день пошла в соседнее село), ее несовершеннолетний брат жили вместе с родителями, те не работали и вели асоциальный образ жизни. С 2009 года семья состояла на учете, в 2016-м ее с учета сняли «в связи с исправлением».

Неединая Россия

Очевидно, что у государства сбиты настройки. Исторически сложившийся факт, от которого никуда: многие родители в России шлепают время от времени детей. При этом ясно, что таких родителей — все меньше. Времена и нормы меняются, и это уже совсем другая Россия, не та, где рукоприкладство в воспитательных целях считалось в порядке вещей. А есть еще Россия, где, например, возможно обсуждение страстей вокруг Оксимирона* и девушек (Мирон Федоров признан властями РФ «иноагентом»), — это к вопросу о сдвижении нормы, оцените саму возможность вот все это нести на публику, саму искренность и обвинителей, и защитников.

Я к тому, что единой России нет. Есть элои — поколение снежинок с их новой этикой, «нулевой терпимостью к насилию» или тому, что им представят как насилие. Есть морлоки — купола на спине, подсечно-огневая, пойменно-черноземная, винно-водочная реальность, первобытные заботы. Есть какой-то срединный слой с понятными, не небесными и не подземными, устремлениями и повседневностью.

И есть «система раннего выявления семейного неблагополучия», «органы и учреждения системы профилактики», разобраться с должностными лицами которых в очередной раз (какой по счету?) призвали и глава Следкома Бастрыкин, и прокуратура.

Это в нашей чугунной стране.

А потом этим «должностным лицам» предъявляют сюжеты снизу, из соседней реальности.

Но ведь и это, и то — одна и та же Россия.

* Внесен Минюстом РФ в реестр «иноагентов».