Причем — то ли такая концентрация злобы, месть, то ли упоение своей властью

Федор с Верой наматывали регулярно по 600 км, объезжая своих (де-юре уже прежних) детей. Осенью из приютов их разобрали по новым семьям. И вот почти год эти дети разлучены и друг с другом, и с теми родителями, с кем росли, со всей той жизнью, к которой привыкли.

Эти дети и до грядущего голосования считались достоянием государства, «государевыми детьми», а потому к ним — особое внимание.

Чем оно чревато?

Будут ли в России забирать детей у родителей за подзатыльник или шлепок по мягкому месту?

Возможно ли потом отсудить ребенка у государства обратно?

В Козульке (чьими грязями пугали еще едущего на Сахалин Антон Палыча Чехова) назревает судьбоносное (Чехов убил бы за такой эпитет) для всей семейной, с малыми детьми России судебное решение. Пока красноярские региональные чиновники дают понять, что сегодня это уже вполне норма — изъятие всех детей из семьи за отцовский шлепок по попе одному ребенку. Забирают детей быстро и без суда. Проворачивать жернова обратно придется в суде и месяцами, а то и годами. Однако и это, по словам чиновников, уже норма — если после «отобрания» (именно так выражаются чиновники) детей решат вернуть.

Речь о приемной семье, но ведь идеальной считается та, где к детям относятся как к родным — так, может, и родных будут отбирать за шлепок? Потом месяцами и годами судись. И, не исключено, система отрыгнет уже пережеванным.

Все подробности козульского дела — в «Новой» № 86 и 104 за 2019-й. Семья Каныгина никогда не имела нареканий от органов опеки, сирот начала забирать из детдомов с 2006 года, первые уже выросли. К 22 апреля прошлого года в семье воспитывались семеро: первых двух взяли 7 лет назад, спустя два года — еще двух мальчиков-братьев, и в июне 2016-го — Василису, самую младшую, с ее сестрой и братом. Материальные условия позволяли: дом на земле большой, достаток есть, опыт тоже.

Психолог Николай Щербаков обследовал обоих родителей и, на днях, — двух их прежних детей.

— Конечно, шлепки недопустимы. Но органы опеки не должны превращаться в безмозглую пенитенциарную структуру, способную лишь тупо карать, не щадя ни детей, ни взрослых. Лгать и подтасовывать информацию, попутно вводя в заблуждение краевых чиновников, тем более недопустимо. Уж как расписывали козульские детозащитницы, что и репутация-де у обоих родителей не очень, и били детей в семье постоянно, и нет у них в результате к родителям никакой привязанности. Но я лично продиагностировал двух детей и теперь смело утверждаю, что вот этих двух в семье точно не били, а привязанность к прежним родителям у них до сих пор такая, какой не каждые кровные могут похвастаться. При этом у обоих в результате отобрания теперь эмоциональные проблемы, у младшего из них — субдепрессивное состояние, и единственная мечта обоих — "чтоб мы вернулись домой, к маме Вере и папе Феде".

Суды идут с переменным успехом сторон и никуда не торопятся, новое заседание назначено на 8 апреля. Козульские чиновники действительно не скупятся на подлоги. Например, ссылаются на обследование Василисы в приюте и наличие у нее «страха младшего возраста — страх наказания со стороны родителей». Передо мной все документы дела, все заключения, в них — ничего о страхе наказаний.

Однако специалист этих же органов, непосредственно работавшая с семьей, тоже свидетельствовала в ее пользу и в суде, и ранее в полиции: посещалась дважды в год, ни нарушений, ни жалоб, для детей созданы комфортные условия. Полиция, опросив всех, кто что-то мог знать, не выявила жестокого обращения в семье, синдром избиваемых детей не установлен, дети о родителях отзываются положительно, в возбуждении уголовного дела против Федора (да, за шлепок по попе) отказали за отсутствием состава.

Адвокат Юлия Богодист на очередном суде в 189-й раз объясняет, что «отобрание» детей совершено со всеми возможными нарушениями. Они абсолютно очевидны: мнение детей не учтено; все озвученные претензии к семье не выдержали проверки. Тем не менее тяжба все длится, и чем дальше, тем ясней, что хорошего решения не будет в принципе: фактор времени и невозможность переписывать заново детскую психику. Дети ведь и к новым семьям привыкают. Это не вещи в аренде и субаренде, чтобы их бесконечно передавать. Судеб уже не девять, больше.

Комментировать очередной процесс, начавшийся 3 марта, взялись уже и региональные чиновники. И вот что удивительно: у стороны Федора и Веры — документы, заключения, ссылки на закон.

Если вы говорите о неблагополучии семьи, где, собственно, были специалисты опеки раньше? Почему не помогали семье, не выполняли прямые обязанности? Где акты с выявленными нарушениями, сроками их устранения, где рекомендации опекуну, предложения о привлечении опекуна к ответственности? Где та работа, которую должны были проводить органы опеки с родителями и детьми для сохранения приемной семьи уже после свершившегося инцидента?

Щербаков изначально, еще на первом проигранном суде, выступал за то, чтобы детей сначала вернули в семью, а потом уж решали, как с ними быть. Прежде всего проведя кропотливое психологическое обследование каждого ребенка — сами по себе сотрудницы опеки, прокуроры, полицейские и прочие государевы люди психологическими компетенциями, необходимыми для решения судеб этих детей и их приемных родителей, увы, не обладают. «Мы будем настаивать на проведении независимой судебно-психологической экспертизы. Беречь надо приемные семьи, помогать им».

Сейчас, спустя год, о необходимости привлечения психологов наконец заговорили и чиновники. А самоуправство длиною в год и ценою в девять судеб теперь куда? Почему в опеке никак не усвоят, что спорные ситуации, если жизни и здоровью детей нет явной угрозы, — это компетенция не чиновников и юристов, а психологов и врачей?

Мы все живем уже в другой России, не той, где рукоприкладство в воспитательных целях считалось в порядке вещей. Козульское дело эту новую норму закрепляет и всем нам предъявляет. Это отлично — нулевая терпимость к насилию. Но. Раньше оно в семье было нормой, а, например, нулевой была терпимость к свободе слова и совести, и за «гнусное слово» против церкви отсекали пальцы (руки) или языки, в зависимости от того, написано оно было или сказано. Это я к тому, что нормы со временем меняются. Однако люди должны оставаться людьми и наказывать других адекватно проступку. Разбирательство с такими последствиями, с вырыванием детей из всей прежней жизни с корнями — не большая ли травма для детей, чем шлепок по попе и угол?

Мы можем себя уважать за новую норму. Но где в этом самоуважении интересы самих детей? Один шлепок по попе — и сломанные судьбы. Это соразмерно? Или это всего лишь подражательство Западу, своеобразно понятые новые гуманистические веяния оттуда и в итоге — новое средневековье с обратным знаком? Там подстригают ногти, а здесь вошли в раж и рубят пальцы? И ведь все это во имя детей, любимые речи госдеятелей — о защите детства. Но настройки этой защиты явно сбиты. Органы опеки без суда могут разрушить семью. А ты потом судись годами и склеивай черепки сам. А что все это время дети? Что происходит с ними?