Льоса — последний из блистательной плеяды писателей, которых принято относить к волне «латиноамериканского бума» наряду с Хуаном Рульфо, Габриэлем Гарсиа Маркесом, Хулио Кортасаром, Карлосом Фуэнтесом, Мигелем Астуриасом и другими. Поэтому так и хочется написать заезженное «ушла эпоха», и написать так в самом деле придется: смерть писателя такого масштаба — всегда гибель эпохи. Можно сказать, что эпохой стала сама его жизнь, настолько она была насыщенной, столько всего вместила.

Льоса написал более полусотни книг, давно ставших классикой мировой литературы (одних романов — два десятка!), активно занимался политикой, был прекрасным журналистом, публицистом и литературным исследователем. Он жил в Перу, во Франции, в Испании; умер он у себя на родине, в Лиме. О личной жизни Льосы впору писать отдельную книгу. Для перечисления полученных им премий, в том числе Нобелевки, не хватит пальцев на руках.

Марио Варгас Льоса родился 28 марта 1936 года в городе Арекипа, Перу, но его семья быстро перебралась в Лиму, где он окончил воскресную школу и по настоянию отца поступил в военное училище имени Леонсио Прадо. Там ему настолько не понравилось, что он бросил учебу за год до выпуска и устроился журналистом в провинциальную газету La Industria, выходившую в городке Пьюра. Впоследствии он вывел училище в дебютном романе «Город и псы».

Редко так случается, но дебют принес Льосе славу — и спровоцировал скандал. За этот роман писатель удостоился премии Библиотеки Бреве (в 1965 году) и показательного сожжения нескольких экземпляров книги на плацу Леонсио Прадо — в такой гнев пришли руководители училища, прочитав роман (впрочем, я встречал утверждения о том, что история с сожжением книг — легенда, на самом деле такого не было). Легенда или нет, но скандал книга вызвала более чем реальный: в приказе по училищу объявили, что книга позорна, так как того, что она описывает, «не было и не могло быть».

Все это лишь придало роману популярности, а в СССР он и вовсе стал культовым — при том, что опубликован здесь он был без ведома автора и с небольшой цензурой.

Вообще, книги «латиноамериканцев» в Советском Союзе, а затем и в России пользовались огромной популярностью: литература «латиноамериканского бума» сильно политизирована, направлена против диктатур (что неудивительно), зачастую написана эзоповым языком — видимо, в ней угадывалось нечто родственное нашему брату. С русской литературой роднит ее и то, что практически все писатели-маги вынуждены были какую-то часть жизни жить в эмиграции. Льоса в этом смысле человек если не мира, то двух континентов точно: Америки и Европы. Он уехал в Европу в начале 50-х, осел в Мадриде (где в 1958 году защитил диссертацию о творчестве Рубена Дарио), затем перебрался в Париж, где подружился с Кортасаром. В 1978 году вернулся в Лиму, был выжит оттуда победившим писателя на перуанских президентских выборах Альберто Фухимори и поселился в Лондоне. А жаль, что проиграл — нечасто писатели становятся главами государств, тем более писатели такого масштаба и темперамента.

Потом король Испании Хуан Карлос представил Льосе гражданство своей страны. «Я никогда не чувствовал себя чужаком в Европе — да и собственно нигде. Везде, где я жил, — в Париже, Лондоне, Барселоне, Мадриде, Берлине, Вашингтоне, Нью-Йорке, Бразилии, Доминиканской Республике — я ощущал себя как дома», — писал Льоса.

Льоса много ездил по миру, приезжал и в СССР (впервые — в 1968 году). В Союзе ему не понравилось. В своей автобиографии «Зов племени» он писал, что визит оставил у него «неприятный привкус во рту». «Если бы я был русским, я бы стал диссидентом или томился бы в ГУЛАГе», — отмечал Льоса. Но после этого он приезжал снова — и уже не в СССР, а в Россию. В 2017 году Льоса приехал за премией «Ясная Поляна» — тогда он победил в номинации «Иностранная литература» с книгой «Скромный герой».

Мы, советские читатели, в молодости не разделяли писателей по странам. Литература «латиноамериканских магов» для нас существовала в виде одной большой общности, что тоже роднило ее с СССР, где любой писатель маркировался как советский, будь то Чингиз Айтматов или Нодар Думбадзе. Только потом до меня дошло, что каждая из латиноамериканских стран подарила миру минимум по одному писателю, который стал ее олицетворением, нанес свою страну на карту литературного мира. Маркес — Колумбия, Бастос — Парагвай, Кортасар — Аргентина, Астуриас — Гватемала, Фуэнтес — Мексика. Перу — это Льоса, Льоса и еще раз Льоса. «Отечество — это не флаги, гимны и непререкаемые речи о безупречных героях, а горстка мест и людей, населяющих наши воспоминания и окрашивающие их меланхолией, теплым ощущением того, что, где бы вы ни были, у вас всегда есть дом, куда можно вернуться», — говорил он о Перу.

К тому времени, когда книги Льоса появились в Советском Союзе, из латиноамериканской литературы я читал Маркеса, Кортасара и, кажется, Жоржи Амаду. Мы с ума сходили по «магическому реализму», и нам казалось, что любой автор из Латинской Америки должен творить именно в этом стиле, который напоминал скорее живопись, нежели книгу. «Магический реализм» и описание таких для советского юноши экзотичных традиций, как кандомбле у Амаду, делали эти произведения волшебными. Они полностью заменяли тогда жанр «фэнтези».

В «Городе и псах» я не нашел никакого «магического реализма». От первой до последней строчки там был реализм безо всякого волшебства, без прикрас: голая правда о том, что творится в стенах военного училища, призванного «выковывать настоящих мужчин».

Надо сказать, что тогда я был разочарован. Мне хотелось таинственного флера, импрессионизма, тончайшей игры; мне хотелось путаться в представителях рода Буэндиа. А тут — жесткая история про убийство кадета без малейшей романтики. И это «латиноамериканский маг»?! Я совершил распространенную ошибку — принялся мерить двух разных писателей одной меркой. И не я один — до сих пор принято сравнивать Льосу в первую очередь с Маркесом; впрочем, Маркес стал мерилом для всей латиноамериканской литературы. Видимо, этого не избежать, и все же, полагаю, увлекаться такими сравнениями не стоит. Маркес слишком романтичен, Льоса — слишком реалистичен.

Еще больший соблазн для параллелей в случае с этими двумя, конечно, придает история их отношений — сначала дружбы, потом вражды, затем довольно холодного, но все-таки примирения.

А имело значение то, что Льоса был самый реалистичный и самый резкий из всех своих коллег. Он не видел необходимости скрывать в затейливых виньетках то, что хотел сказать. Он писал прямо, но прямота эта не мешала Льосе много экспериментировать. Если «Город и псы» — суровый реализм, то, к примеру, «Капитан Панталеон и Рота добрых услуг» — это сатира, чуть ли не плутовской роман. «Война конца света» — исторический роман, стилизация под эпос. В общем, он попробовал себя в самых разных жанрах и в каждом оставил значимое произведение. Не будем также забывать о его эссе, которые показывают, насколько дорога была ему литература, как он ценил и любил ее. Льоса был человеком литературы до мозга костей, разбирался в ней превосходно (в том числе в русской — среди своих учителей Льоса числил Толстого и Чехова).

Культура — это вообще одна из центральных тем творчества Льосы, который очень опасался ее упрощения и огрубления. В интервью Афиша Daily в 2017 году писатель, говоря о своей книге «Заметки о смерти культуры», предупреждал: «Произошла великая аудиовизуальная революция, и культура — поп-культура, если быть точным, — стала доступна всем. У этого есть цена: чрезвычайное падение качества — прежде всего, в изобразительном искусстве. Уже невозможно отличить настоящее от фейка…»

Как в воду глядел.

Литературу Льоса рассматривал многогранно — и как «мост между народами», и как «ложное изображение жизни», которое тем не менее лучше помогает нам «ориентироваться в лабиринте, в котором мы рождаемся, бродим и умираем». И он всегда связывал литературу с политикой, придавая ей в этом первостепенное значение.

«Выдумывая свои истории, писатель — хочет он этого или нет, понимает или нет — распространяет недовольство: ведь он показывает, что мир несовершенен, а жизнь, рожденная фантазией, богаче повседневности. Если этот факт укореняется в сознании и восприятии граждан, ими становится труднее манипулировать, они с меньшей готовностью принимают ложь следователей и тюремщиков, уверяющих, что за решеткой им живется лучше и спокойнее», — говорил он.

Что касается его политической деятельности — а он был крупным политиком, — то здесь Льоса демонстрировал редкую неизменность и независимость взглядов, чем, полагаю, злил очень многих. В молодости он был марксистом, но быстро избавился от иллюзий. В середине 1960-х кубинские власти осудили поэта Эберто Падилью за «контрреволюционную деятельность» — вполне в сталинском духе: поэта и его жену заключили в тюрьму. Льоса был среди тех, кто публично осудил режим Кастро и участвовал в движении за освобождение Падильи (оно дало свои плоды: поэта освободили и позже дали возможность уехать в США).

Это сильно отдалило его от большинства «латиноамериканских магов», которые в большинстве своем остались приверженцами левых взглядов. Но это не значит, что он примкнул к правым.

Этого принципа он придерживался всю жизнь, критикуя и левых, и правых. Никаких скидок Льоса здесь не делал: он не терпел любые диктатуры. Анализ диктатур и формы борьбы с ними — сквозная тема в творчестве Льосы, который не терпел пафоса и фальши, и когда мы говорим о его свободе — это не пафос и не фальшь, это искреннее убеждение. Один из основных романов Льосы — беспощадная, пронзительная книга о режиме и убийстве Рафаэля Трухильо в Доминиканской Республике, который был, кстати говоря, вполне «правым» диктатором. И снова напрашивается сравнение: у Маркеса была «Осень патриарха», а у Льосы — «Праздник Козла».

Последний роман Льосы вышел в 2023 году и назывался «Я посвящаю тебе свое молчание». О том, что роман станет для него последним, писатель сообщил сразу — и это было мужественное заявление, которое свидетельствует о том, до какой степени четко Льоса оценивал себя и свои возможности. Он и тут не стал приукрашивать реальность: «Мне 87 лет, и, хотя я оптимист, я не думаю, что проживу достаточно долго, чтобы работать над новым романом, особенно потому, что на написание одного романа у меня уходит три-четыре года», — сказал он тогда в интервью La Vanguardia.

Так и вышло.

«Его кончина опечалит его родственников, друзей и читателей по всему миру, но мы надеемся, что они, как и мы, найдут утешение в том факте, что он прожил долгую, разнообразную и плодотворную жизнь и оставил после себя труды, которые его переживут», — говорится в заявлении детей Льосы.

В этом нет никакого сомнения, но я хотел бы напомнить еще и завет, которым Льоса закончил свою Нобелевскую лекцию: