Рисунок Людмилы Разумовой. Предоставлен автором
58-летняя Людмила Разумова, осужденная на семь лет колонии за «фейки», переведена из ИК-5 в Вышнем Волочке, что в Тверской области, в тюремную больницу в городе Торжок. Разумову перевели в больницу через несколько дней после того, как она прекратила сухую голодовку, которую держала 12 дней, находясь в ШИЗО и, собственно, требуя именного этого.
В письмах друзьям и в «Новую газету» Людмила объясняла, что в последние месяцы ее жизнь в колонии (а в ИК-5 она отбывает срок уже около полутора лет) стала невыносимой, ей не оказывается необходимая медицинская помощь (у Разумовой гипертония и венозная болезнь ног), ей бесконечно выписывают надуманные рапорты, ее перевели на год на строгие условия содержания как злостную нарушительницу режима, оттуда постоянно водворяют в ШИЗО, каждый раз на 14 суток.
Причины? «Не делала зарядку, как положено…»
Как может немолодая, не очень здоровая женщина, которая держит сухую голодовку, правильно делать зарядку?
Вопрос риторический, не требующий ответа…
ПВР — правила внутренних репрессий
Ответа требуют эти рапорты, которые выносили Людмиле Разумовой начиная со 2 ноября 2023 года.
Вот некоторые нарушения, из-за которых Разумова, 1967 года рождения, осужденная на семь лет за «фейки» из-за ее записей в социальных сетях, художница, не совершившая никакого насильственного преступления, защищавшая в колонии свои права и права других женщин, превратилась в злостную нарушительницу, которой место в СУСе, в средневековом подвале — да, именно средневековом, так его описывают те, кто побывал в этой колонии, страшной тюрьме Екатерининского времени.
Итак:
- 02.11. 2023 — находилась на спальном месте в не отведенное для сна и подготовки ко сну время — ШИЗО;
- 09.11.2023 — содержась в ШИЗО, по требованию администрации ИУ, не назвала статьи Уголовного кодекса РФ, по которым осуждена, начало и конец срока отбывания наказания — устный выговор;
- 14.12.2023 — курение в неустановленном месте — выговор;
- 26.01.2024 — оставила рабочее место без разрешения администрации ИУ — 14 суток ШИЗО;
- 21.02.2024 — не следила за состоянием тумбочки — выговор;
- 14.03.2024 — присвоение продуктов питания, предметов первой необходимости — 5 суток ШИЗО.
- Устные выговоры за то, что «опись вещей в индивидуальной сумке не соответствует ее содержимому», «хранила на объекте работы личные вещи», «не соблюдала распорядок дня, установленный в ИТУ».
- В октябре 2024 года Людмилу Разумову водворили в помещение камерного типа за то, что — внимание! — «хранила продукты питания, включенные в перечень вещей и предметов, продуктов питания, которые осужденным к лишению свободы запрещается изготавливать, иметь при себе, получать в посылках, передачах, бандеролях либо приобретать (согласно приложению № 3 ПВР ИУ)».
При внимательном прочтении этого правонарушения возникает вопрос: как у осужденной Разумовой могли оказаться предметы, запрещенные к передаче в колонию? И что это были за предметы?
Адвокат объясняет: речь идет о продуктах, которые Разумова получила в посылках или в передачах, но сотрудники «привязались» к ним, потому что на некоторых банках не было наклеек со сроком годности — осужденные должны сами маркировать продукты, у которых отсутствуют фабричная маркировка.
Очевидно, что в этом случае, как и в большинстве других, рапорты в отношении осужденной Разумовой — надуманные и необоснованные даже с точки зрения требований иезуитского ПВР (правил внутреннего распорядка). Эти самые правила как раз и существуют для того, чтобы дать администрации колонии или СИЗО возможность «прессовать» по их желанию и неограниченно чересчур свободолюбивых осужденных.
Судя по записям из личного дела Людмилы Разумовой (она разрешила предать их гласности. — Ред.), за год ей вынесли 38 взысканий. Я перечислила только некоторые из них. Адвокаты говорят, что в отношении обычных осужденных такие «рапорта» не пишут.
Чем же Людмила Разумова необычная? Прежде всего, она — политическая заключенная, осуждена по политической статье.
Во-вторых, она наблюдательна, замечает нарушения прав заключенных, да и вообще слишком наблюдательна. В колонии, куда нечасто приезжают проверяющие, где начальник учреждения — хозяин или хозяйка над всеми, кто там находится, мало ли что можно заметить…
Обычно, когда такие непростые осужденные оказываются в колонии, это «головная боль» для начальника учреждения.
Рисунок Людмилы Разумовой. Предоставлен автором
«Крепить» и «прессовать»
По приезду в колонию начальник проводит с «политическим» беседу, объясняя, как он (или она) должны себя вести. Судя по всему, у Разумовой отношения с начальством не сложились с самого начала. И была дана четкая установка сотрудникам всячески «крепить» «политическую», не допускать, чтобы она влияла на других женщин, по возможности ссорить ее с другими, следить за ней, а кроме того, замечать любые, самые мелкие нарушения. Или их придумывать.
А когда Разумова начала защищать права других осужденных или стала не соглашаться с общепринятыми обычаями (например, ей не нравилось, что сотрудница наблюдала, как она раздевалась в душе, хотя это было необязательно, но унизительно, или требовала, чтобы ей вовремя выдавали письма, которые ей присылают по сервису ФСИН-письмо, протестовала против цензуры писем и т.д.), администрация колонии решила окончательно поставить ее на место, сделать злостной нарушительницей и отправить на долгое время на строгие условия содержания.
С каждым месяцем и каждым новым рапортом ситуация для Разумовой становилась все более невыносимой, тем более обострились ее болезни, а нужных лекарств ей не выдавали, вот она и решилась на голодовку, понимая, что просто так, по медицинским показаниям, в больницу ее не переведут. Некоторое время назад Разумову уже госпитализировали в тюремную больницу города Торжка. Тогда местный врач обещал ей сделать операцию на венах. Там ей подлечили нервы. А главное: в больнице не было ни ШИЗО, ни ПКТ.
Что такое тюремная больница? Обычно это такая же тюрьма, в которой все-таки есть медики. Лекарств там должно быть чуть больше, чем в колонии. Во всяком случае, хочется в это верить. И Людмила Разумова напишет о том, как там в письмах к друзьям.
Ее письма — это, без сомнения, документы эпохи, как и любые, даже подцензурные письма из сегодняшних колоний, где между строк чувствуешь страшную атмосферу подавления и тихого, рутинного беспредела,
о котором писал в середине 90-х и начале двухтысячных советский диссидент и правозащитник Валерий Абрамкин. Он называл российские СИЗО и колонии «адом на земле», и его тексты, написанные в начале двухтысячных, удивительным образом находят большой отклик у сегодняшних политзаключенных.
Об этом «Новой газете» написала и журналистка Мария Пономаренко, осужденная в 2023 году на шесть лет колонии за «фейки». В алтайской колонии в поселке Шипуново Мария Пономаренко, так же как и Разумова, пыталась бороться за права осужденных, а ее обвинили в нападении на сотрудников, и вот сейчас в Барнауле судят по новому делу. В конце февраля Мария также объявила голодовку, пыталась покончить с собой. Голодовку она прекратила 21 марта. А 24 марта — последнее заседание суда, где она произнесет «последнее слово».
В Твери и в Барнауле, за тысячи километров, политические заключенные женщины (которые не могут смириться с «адской» системой исполнения наказаний, где осужденных, как в ГУЛАГе, не считают за людей) каждый день вступают в неравный бой с системой, и только поддержка с воли, тысячи жалоб во ФСИН и в прокуратуры, гласность и неравнодушие могут их спасти от участи музыканта Павла Кушнира, который умер в СИЗО-1 Биробиджан летом прошлого года, формально — после сухой голодовки.
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите donate@novayagazeta.ru или звоните:
+7 (929) 612-03-68
А на самом деле — при невыясненных обстоятельствах.
Борьба за права всей зоной
Вряд ли Людмила Разумова и Мария Пономаренко читали книгу «Серый — цвет надежды», написанную поэтессой Ириной Ратушинской.
В 1983 году ее осудили «за распространение клеветнических измышлений в стихотворной форме» на семь лет лагерей и пять лет ссылки.
Ирине Ратушинской «повезло»: часть срока (до горбачевского помилования в 1987 году. — Ред.) она провела в так называемой Малой зоне в Мордовии для особо опасных государственных преступниц. Вместе с Ириной Ратушинской тогда сидели известные диссидентки — Татьяна Великанова, главный редактор самиздатской «Хроники текущих событий», Рая Руденко, одна из основательниц Украинской Хельсинкской группы и другие.
Вот что писала Ратушинская о том, как политзаключенные боролись в зоне за свои права:
Ирина Ратушинская. Фото: Википедия
«Нам положено было в день 50 граммов мяса (это сырого, а вареного —33 грамма) и 75 граммов рыбы — опять же в пересчете на сырую. Но сырых продуктов нам категорически не дают, мы не имеем права себе готовить. Готовит хозобслуга при больнице, а потом приносят нам. Значит, идет наша зэковская норма через двойное воровство: раньше тянет охрана, а потом еще хозобслуга. Что осталось, идет к нам в вареном виде, и это уже не 33 грамма мяса и не 45 граммов рыбы, а гораздо меньше. Насколько — мы даже не можем проконтролировать: весов и прочих приборов заключенным не положено. Вот и все белки…
Зато соль мы проверить можем — элементарной пробой. Это делает «золушка», а «золушкой» бывает каждая из нас по неделе, одна за другой. Главное дело «золушки» — воевать с кухней, не принимать испорченную еду. Каша пересолена? Возвращаем обратно. Будем сидеть голодные и писать заявления в прокуратуру. И не беда, что заявлений наших никто не читает. Иной раз до смешного доходит: пишем им, что положенные тапочки не выдают, а они отвечают: «осуждена справедливо, приговор пересмотру не подлежит». Зато наши заявления там — считают! У них тоже отчетность.
— Как это так — за месяц на ИТК-З поступило сорок жалоб? Многовато, товарищи! Что ж это вы среди заключенных воспитательную работу не проводите? — спрашивает прокуратура.
А как ее с нами проведешь? Ну, усилишь репрессии — так и вовсе несчастную прокуратуру засыплем заявлениями протеста. Да еще, чего гляди, забастовку объявим. За забастовку, конечно, расправы свирепые, да только и начальнику лагеря нагорит, забастовка — это в лагере ЧП, и полетят всей нашей администрации вместо премий — выговоры. Так что в ряде случаев они плюют и уступают:
— Ладно, ешьте несоленое!
Это главная черта нашего лагерного быта — за каждое, пусть даже маленькое право — постоянная изматывающая борьба. И все наши завоевания — суп без червей, норма хлеба на зону (которую получаем под расписку, потому что иначе и тут обжулят), 15 граммов подсолнечного масла на человека, право летом ходить не в сапогах, а в тапочках (мелочь — а попробуйте в 35 градусов Цельсия в кирзовых сапогах! А ведь так и заставляют ходить женщин в других лагерях в Мордовии), право отправлять и получать заказные письма — все это держится на нашей упрямой готовности за каждую такую «мелочь» бороться всей зоной. А если мы в этой войне что-то теряем — то теряем навеки. Говорил нам начальник лагеря Поршин:
— Прикажут кормить вас ананасами — буду кормить. А если положено 25 граммов соли на человека — то и всыплют вам всю эту соль, сам прослежу.
А пришлось-таки ему обойтись хоть без ананасов, но зато и без соли.
Скандал дошел до Управления ИТУ (исправительное трудовое учреждение), те приехали, посмотрели на нас (а мы к тому времени были уже хороши!) и сообразили, что лучше уступить и историю замять…»
«Очеловечить ФСИН»
В сегодняшней России нет колоний для политзаключенных, вот и сидят они рядом с обычными осужденными и в одиночку борются с системой. Об этом в «Новую» писала Мария Пономаренко в декабре прошлого года:
«Собственное будущее планирую посвятить делу очеловечивания ФСИН, иначе количество рецидивов преступлений так и продолжит расти. С учетом, пожалуй, богатейшего среди впервые осужденных сограждан опыта, могу утверждать о вполне приличных во всех аспектах условиях в большинстве следственных изоляторов, но в колониях обстановка прямо противоположная. Зло порождает зло, и никак иначе. Даже мне, при поддержке сотен замечательных людей, периодически приходится избавляться от зародышей негатива….
Боюсь зачатков обиды и озлобленности, сложно представить более деструктивные качества, способные черной плесенью разъесть душу…
Опять же собственный опыт трансляции строго доброго отношения в коммуникациях с барышнями, осужденными в ИК-22 Красноярска, показал эффективность взаимодействия именно в ключе любви, тепла, сострадания. За какие-то три месяца пребывания в той колонии получила приятную награду в виде проводов, наверное, не менее четверти (или даже трети) блока Б (4 отряда впервые осужденных)…»
Когда Мария оказалась в колонии в Шипуново, в Алтайском крае, у нее, так же как и у Людмилы Разумовой, не сложились отношения с начальством, ей начали «лепить» рапорты, а потом возникло и уловное дело «о нападении на сотрудников». Попытка суицида в СИЗО Барнаула и голодовка перед приговором — акт отчаяния. Такой же, как и у Людмилы Разумовой.
Журналистка RusNews Мария Пономаренко во время заседания в Октябрьском районном суде, апрель 2022 года. Фото: Андрей Бок / ТАСС
«Я хочу проснуться в своем грузинском доме на ножках из каштана»
Вот как о своем состоянии после прекращения голодовки пишет Разумова в одном из последних писем подруге Маше:
«В четверг я должна была уйти из ШИЗО, но мне добавили еще 14 суток. За то, что лежала на полу, лавке, столе: всякая хрень. Не было бы этого, придумали бы другое. Просите главврача — он обещал мне делать операцию на венах. Они болят. Я стала есть. Но легче ненамного. Просто я на грани срыва, тонкой нити, нерве. Маня, умоляю, не показывай фото меня из суда. Прошу!
Я в мониторе себя увидела и испугалась. Это не я. Я давно как не я. Ты знаешь, что в ШИЗО не положено зеркало, зеркальце. Я не вижу себя нигде. Только тень. А еще тут снимают бюстгальтер, и я это ненавижу.
Я уперлась рогом так, что мне страшно порой. Я не даю себя обыскивать догола, не снимаю бюстгальтер, нагло пользуюсь влажными салфетками (тоже нельзя).
Давление 100 на 60. Анемия. Спина опять болит, как в СИЗО, там же, где две грыжи. У меня еще вся шея переломана и спина очень плохая.
Они не отпустят меня из ШИЗО, тут не нужно быть Вангой — у них все просто очень, можно предугадать. Поведение, как у того, кому все равно утопнуть, умереть — агония. Мне выслали письмо от Владимира Кара-Мурзы* и я стала есть. Мне пообещали, что все почти улажено с прокуратурой, и Вл-К (этот хороший парень) просил меня закончить голодовку. Это весомо, но были сомнения, что все будет еще хуже. Сомнения сбылись, как видишь, и я жалею. Пока жалею, но все равно рада тому, что живу.
Мне одна женщина написала письмо. Ее зовут Люся. И я когда-нибудь прочту тебе его. Я сохраню его своим внукам, как серьги, как и дом грузинский передам по наследству. Это она убедила меня начать есть. Я разрыдалась над ее письмом и подумала… и что же в моей жизни больше не будет ни одного ливня, и я не промокну до нитки, ниточки… и я никогда не проснусь в своем маленьком доме в грузинских горах и не увижу утром через окно, как облако зацепилось за ветку айвы. Я больше всего хочу проснуться в своем маленьком грузинском доме на ножках из каштана, которому сто лет, и хочу увидеть розоватое облако на ветке. И тогда я накину шаль, выйду в сад и бережно потрясу ветку. Бережно, чтобы не порвать облако и чтобы тяжелая айва не упала на мою шальную голову.
Кого я только не отпускала на свободу: жуков из спичечного коробка, червей из банки, которых должны была съесть рыба, рыбу, которую могла съесть я, шмелей, бабочек, пчел, лягушек, птиц… Хочу отпустить облако и пойти варить кофе на своей кухне.
Я уже могла бы быть в Грузии. Ведь мы «сидели на чемоданах», но случилась эта беда, и рухнуло всё — и снаружи, и внутри. Но как хорошо, что есть мечта, которую ничем не убить, и как хорошо, что есть Люся и еще многие хорошие люди, что мне писали в эти дни. Мне пишут, что все там на свободе обесчеловечиваются, каждый сам за себя. Это неправда! Я знаю это по письмам. Я думаю, что все наоборот: люди теперь точно будут знать, что на свете всего дороже — это жизнь, мир, свобода, что все остальное, к чему они так стремились, делая карьеру, копя деньги, — обесценилось, что все это мишура, никак не делающая их счастливыми. Понятно, счастье у каждого свое, но сегодня все иначе. Люди все бросают и бегут туда, где не стреляют, не лгут, туда, где они будут свободны, а значит, и счастливы, и всё. Всё.
Всем мои объятия, любовь и уважение…»
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите donate@novayagazeta.ru или звоните:
+7 (929) 612-03-68
