В Рождество все немного волхвы…

Иосиф Бродский, «24 декабря 1971 года»

«Щелкунчик» шагает по стране. Который год, и особенно в период боевых действий, потенциальные зрители отдают последнее, попутно нарушая санитарные нормы, чтобы попасть на «Щелкунчика» Петра Ильича в Большой театр. Приоритетным образом туда пускают кого-то, кто имеет отношение к СВО. Идет «Щелкунчик» и в еще нескольких московских театрах. Идет и в Михайловском театре в Санкт-Петербурге. Идет везде. Орех Кракатук трансформируется в «твердый Орешник»… Ледовый балет Татьяны Навки — тоже «Щелкунчик», максимально приближенный к императору. Других персонажей у нас для вас нет, мог бы сказать товарищ Сталин, выпуская в усы дым «Герцеговины Флор».

Законная цель Мышиного короля

Но почему нет? Товарищ Сталин, произошла ужасная ошибка. Щелкунчик — совершенно не подлинно русский человек, приверженный «российским традиционным духовно-нравственным ценностям». Это чуждый нам деструктивный «Нускнакер» или даже, как говорят англосаксы, «Наткрекер». Явный «иноагент». Представитель разлагающейся и загнивающей до сих пор потребительской цивилизации, где даже Рождество празднуют не тогда, когда его следует отмечать православным. В то время как в России-матушке уже веками укрепляли традиционные ценности и культурные коды, такие как политический сыск, пытки, казни, доносы, крепостное право, в гофманианском мире недружественных нам стран предавались праздности и выкладывали подарки детям под елку.

Гофманианский Конфетенбург из видений Мари (порезавшейся стеклом, что тоже подозрительно) — воплощение деструктивной же глобализации, под гнетом которой страдали колонизируемые народы глобального Юга и мирового большинства:

Евреев даже не нужно было искать в турбинах самолетов — вот они…

А Марципановый замок, которому грозила беда? На что содержится намек в клеветническом образе великана Сладкоежки?

Неужели непонятно, что великан Сладкоежка всего лишь возвращал кондитерские изделия, которые испокон веков принадлежали ему?

А who is mister Мышиный король? Почему этот образ считается негативным, в то время как он восстанавливал традиционные ценности своего многострадального народа, несправедливо изгнанного с королевской кухни?

Квадробинг и ранний брак

Заметим, что Мари решала известную проблему этики — «дилемму трамвая», иначе именуемую «проблемой вагонетки»: разогнавшийся водитель трамвая оказывается перед двумя колеями — следуя по одной он, умертвит пять человек, по другой — одного. На какую колею ему свернуть? В тот момент, когда к Мари приходит Мышиный король, решивший ударить по центру принятия решений, девочка действует в духе деструктивных неолиберальных псевдоценностей. Она сдает на сгрызение Мышиному королю своих сахарных подданных, лишь бы тот не добрался до обожаемого Щелкунчика. Вот она, хваленая западная этика! Мы-то своих не сдаем…

Ну и наконец: все-таки в целом произведение Эрнста Теодора Амадея Гофмана имеет характер пропаганды квадробинга:

Есть и проблема с еще более деликатными статьями разнообразных законодательных актов. Мари — ребенок. Но в конце произведения она выходит замуж за лицо неопределенного возраста, скинувшее с себя личину Щелкунчика. С одной стороны, справедлив вопрос: может ли девочка в столь юных годах в принципе выходить замуж? С другой стороны, конечно, у нее есть шанс внести свой посильный вклад в улучшение демографической ситуации в своей стране, что, безусловно, похвально и вырабатывает в юных зрительницах правильное отношение к браку, семье, деторождению. А то, не дай бог, Мари потом окажется «старородящей», да и кто ее, кроме Щелкунчика, возьмет с такой-то подвижной психикой.

Механизм Рождества

Ну и как относиться после всего этого ко всяким либеральным Штальбаумам и Дроссельмейерам, объятым, как сказали бы в иные годы вслед за Карлом Марксом, «буржуазным филистерством»? Чему учит нас эта сказка? Да и многие другие произведения Гофмана, пронизанные нездоровой фантазией и темными намеками. Не зря царская цензура в России десятилетиями не пропускала в печать другую сказку этого сомнительного Эрнста Теодора — «Крошку Цахеса». Как писал Белинский Боткину в 1840 году: «Цахеса» нельзя и подавать в цензуру… ибо-де много насмешек над звездами и чиновниками».

Впрочем, разумеется, страстная любовь к «Щелкунчику» россиян понятна: в темные времена хочется сказочного света, возвращения детства, победы добра над злом, запаха елки и мандаринов (абхазские, впрочем, в этом году не прибудут), подарков и настоящего терапевтического Рождества. Гофманианских «сверкающих цукатных рощ, прозрачных марципановых замков». И чтобы какой-нибудь Дроссельмейер релоцировал тебя в «золотой карете, запряженной серебряными лошадьми». Мира, наконец. Потому и ажиотаж…

«Щелкунчик» — немецкая сказка. «Тихая ночь», главный рождественский гимн, — немецкий.

Об этом парадоксе говорил из эмиграции в своем радиообращении к немцам другой великий немецкий писатель, Томас Манн, в декабре 1940 года — только что все эти радиоскрипты переведены и опубликованы в издательстве Ивана Лимбаха (Томас Манн. «Слушай, Германия! Радиообращения 1940–1945 гг.». Санкт-Петербург, 2024).

Ну что ж… Через снежную крупу обыденности просвечивает Вифлеем, словно два временных среза пересекаются на театральной сцене. Это и есть, по Иосифу Бродскому, общечеловеческая «потребность в звезде»:

Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства —
основной механизм Рождества.

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».