Возможна ли химиотерапия в СИЗО
«Мой муж находится под стражей в СИЗО-1 города Хабаровска с января 2023 года. Еще в декабре 2023 года у него появилась опухоль неизвестного характера. 10 июля 2024 года ему был поставлен диагноз: рак мукоэпидермоидный околоушной слюнной железы в четвертой стадии» — так начинается письмо жены осужденного Захара Зарипова на имя Уполномоченного по правам человека в России Татьяны Москальковой. Жена Захара жалуется, что в СИЗО ему несколько месяцев не удавалось сдать необходимые анализы, чтобы попасть на прием к онкологу, поэтому врач долго не мог принять решение о выборе лечения. А состояние здоровья 40-летнего осужденного ухудшалось с каждым днем. Опухоль росла на полсантиметра в месяц, от боли мужчине трудно было есть, он не мог спать на правом боку, в мае началось нагноение. К июню Захар Зарипов потерял 18 килограммов. Диагноз, поставленный ему тюремными докторами, находится в утвержденном правительством перечне заболеваний, препятствующих отбыванию наказания, поэтому комиссия тюремных врачей должна была срочно выйти в суд со своим заключением, суд должен был освободить Захара, чтобы он мог сам выбрать больницу для проведения операции.
Но ничего этого не произошло: Зарипова не освободили, жизненно необходимую ему операцию провели лишь несколько дней назад, в октябре 2024-го, через год после появления злокачественной опухоли. Проведение операции стало возможно только тогда, когда о тяжелом состоянии Зарипова написали в прессе и его жена отправила письмо Уполномоченной по правам человека Татьяне Москальковой. Сестра Захара Ксения рассказала «Новой», что операция была проведена в краевом онкологическом центре, и буквально через четыре дня Захара вернули в СИЗО, где будет решаться вопрос о проведении химиотерапии, а дата апелляционного суда на приговор до сих пор не назначена, хотя осудили Захара еще в апреле 2024 года.
До ареста Зарипов преподавал математику в вечерних школах для заключенных в Хабаровском крае. Зимой 2023 года его арестовали из-за поста, обращенного к Рамзану Кадырову, с предложением свергнуть Путина и остановить СВО. Зарипов утверждал на следствии и в суде, что ничего подобного не писал, но его осудили на 5 лет колонии. В приговоре судья сравнил пост в ЖЖ, якобы написанный Зариповым, с «Письмом вождям Советского Союза» (1973) и «Открытым письмом секретариату Союза писателей РСФСР» (1969) Александра Солженицына.
Захар Зарипов с женой. Фото: соцсети
Очевидно, что проводить химиотерапию онкологическому больному в условиях СИЗО и колонии невозможно, а раз диагноз, поставленный Зарипову, входит в перечень болезней, с которыми осужденные не должны содержаться под стражей, учителя нужно было бы в ближайшее время выпустить на свободу.
Но это в теории, а на практике тяжелобольных осужденных актируют лишь тогда, когда они оказываются на пороге смерти.
И так происходит не только с осужденными по политическим статьям, но и с обычными уголовниками.
Тому, кто за решеткой, добиться операции, даже когда речь идет о серьезных заболеваниях, можно только при очень большом резонансе в прессе и помощи правозащитников.
Так получилось и с 65-летним калининградским активистом Игорем Барышниковым с тяжелой онкологией. Ему жизненно важную операцию откладывали полгода.
Во время судебного процесса лечащий врач Барышникова говорил, что тот может не пережить заключение. Активиста осудили в 2023 году на 7,5 года колонии общего режима за «фейки» о Вооруженных силах. Еще до ареста у Барышникова была диагностирована аденома простаты, выведена трубка.
Игорь Барышников. Фото: соцсети
В августе 2024 года после обращений адвокатов Комитет по правам человека ООН потребовал от российских властей немедленно провести Игорю Барышникову необходимую операцию. Одновременно с этим во ФСИН России было направлено множество обращений с просьбами спасти ему жизнь. Так что опять помог резонанс, шум!
И вот через пять дней после операции Барышникова вернули в тюремную больницу. Адвокаты рассказывают, что в палате гражданской больницы, где лежал Барышников, постоянно находился конвой — три сотрудника ФСИН. Они запрещали адвокатам общаться с их подопечным и передавать ему передачи. Лечащий врач осужденного активиста говорит, что даже если операция прошла успешно, дальнейшее состояние больного будет зависеть от послеоперационного ухода. Возможность квалифицированного медицинского ухода в условиях колонии вызывает большие сомнения. И хотя, согласно постановлению правительства об актировке тяжелобольных осужденных, он должен быть освобожден, у него на это совсем нет шансов.
Постановление об освобождении имени Сергея Магнитского
Почему врачи и суды игнорируют закон, и даже несмотря на наличие заболевания, которое значится в правительственном перечне несовместимых с тюремным заключением, его не освобождают из-под стражи? Такая практика намеренной жестокости по отношению к тяжелобольным заключенным — родовое пятно российской пенитенциарной системы. О чудовищном состоянии тюремной медицины впервые серьезно заговорили 15 лет назад в связи с «делом Сергея Магнитского». Аудитор Hermitage Capital обвинялся в «уклонении от уплаты налогов» и за решеткой серьезно заболел. Магнитский подробно описывал в своих дневниках и жалобах, как в СИЗО «Бутырка» ему не оказывали медицинскую помощь и месяцами не вывозили на необходимые для его состояния здоровья медицинские исследования. 15 ноября 2009 года, когда состояние здоровья Магнитского стало критическим, у него диагностировали приступ панкреатита и, наконец, вывезли в больницу «Матросской тишины», где при не выясненных до сих пор обстоятельствах он и скончался в приемном покое. Официальный диагноз — «острая сердечная недостаточность». После гибели Магнитского правозащитники, в частности комиссия ОНК Москвы, стали лоббировать нормативный акт, который позволил бы освобождать из-под стражи обвиняемых и подозреваемых из-за серьезного заболевания. Так появилось постановление правительства РФ № 3. Вместе со списком заболеваний, несовместимых с содержанием под стражей. Этот перечень отчасти повторяет список тех заболеваний, которые содержатся в постановлении правительства № 54 (оно, в свою очередь, обязывает освобождать тяжелобольных осужденных из колонии).
Самое удивительное, что Сергея Магнитского не освободили бы из СИЗО согласно правительственному постановлению № 3. Панкреатита, которым он страдал, в этом перечне заболеваний нет.
Сергей Магнитский. Фото: ИТАР-ТАСС / Фонд «Hermitage Capital»
Списки в обоих правительственных постановлениях содержат заболевания в терминальных стадиях: например,
- злокачественные новообразования независимо от их локализации (клинический диагноз должен быть подтвержден гистологическим исследованием первичной опухоли или метастатического очага) 4-й клинической группы (при наличии отдаленных метастазов в предтерминальном состоянии) и 2-й клинической группы с ранее выявленным точно установленным онкологическим заболеванием, подлежащим специальным видам лечения (оперативное лечение, облучение, химиотерапия и т.д.) в стационарных условиях специализированного онкологического лечебно-профилактического учреждения,
- тяжелые формы сахарного диабета при наличии осложнений и стойких нарушений функций организма, приводящих к значительному ограничению жизнедеятельности и требующих длительного лечения в условиях специализированного медицинского стационара.
И так далее…
Вот как эти перечни заболеваний оценивают врачи-неврологи. Они поделились с «Новой» своим мнением на условиях анонимности.
«Когда уже нет шансов…»
«Вроде между двумя этими списками особой разницы нет. В первом приказе (актировка уже осужденных заключенных) расписано конкретно по нозологиям, во втором — более обтекаемо. В любом случае, все зависит от того, как врач опишет состояние больного и как это расценят члены врачебной комиссии (когда речь идет об обвиняемых, для медицинского освидетельствования их вывозят в гражданскую больницу, специально закрепленную за тюремным ведомством, в Москве это клиническая больница № 20). Когда арестант находится в колонии, решение о возможности актировки принимают тюремные медики. Но и в том, и в другом случае окончательный вердикт выносит суд. Все состояния, которые упоминаются в перечнях заболеваний, подпадающих под освобождение, — это когда уже нет шансов вылечиться и возможно только поддержание жизни и наблюдение, лечение уже развившихся осложнений. По существу, в приказе много возможностей для освобождения, но все решают врачи. Вот, например, сахарный диабет с неврологическими осложнениями — полинейропатией. Само по себе наличие нейропатии уже говорит о том, что диабет имеет большой стаж течения, декомпенсирован, а осложнение необратимо и считается тяжелым. Но в приказах нужно, чтобы осложнение было не просто осложнением, а тяжело протекало. А это уже всегда запущенная или отдаленная стадия».
Тюремные врачи (так же как и гражданские) в случае с тяжелобольными осужденными очень боятся отступить хоть на миллиметр от рекомендаций, обозначенных в обоих перечнях заболеваний: арестант должен быть «еле живым», его следует актировать, если есть опасность, что он может скончаться за решеткой и испортить статистику.
То, что в перечнях заболеваний полно расплывчатых формулировок и есть простор для толкования, подтверждает и другой врач-невролог:
«Списки сами по себе не плохи и не хороши. Обязательно должны проводиться врачебные дискуссии во время консилиумов, потому что формулировки в обоих постановлениях достаточно расплывчаты, они допускают простор для толкований. Но вот, например, когда говорится про цереброваскулярные заболевания, то там степень заболевания предполагает, что пациенты практически обездвижены. Непонятно, как они вообще могут находиться в СИЗО или наказание отбывать».
Врач-реаниматолог Александр Полупан считает, что не имеет смысла обсуждать качество этих двух списков заболеваний и размышлять о том, стоит ли их как-то улучшать. Он говорит, что, когда адвокаты приносят в суд заключения независимых врачей о состоянии здоровья тяжелобольных заключенных, суд не принимает эти документы, декларируя, что доверяет лишь тюремным медикам.
Как надавить на врачей и подделать диагноз
Когда я была членом ОНК и посещала в московских СИЗО тяжелобольных заключенных, которых возили на медосвидетельствование в 20-ю клиническую больницу, я неоднократно слышала рассказы заключенных и их адвокатов о давлении на врачей оперативниками: те специально приезжают в больницу, стремясь не допустить «благоприятного» для арестанта медицинского вердикта.
И речь идет не только о «политических», это могут быть обвиняемые по экономическим статьям — заключенные, от которых следователям нужны показания в обмен на лечение или освобождение из-под стражи. На самом деле при расплывчатости медицинских формулировок, при отсутствии независимого контроля (как со стороны правозащитников, так и со стороны независимых медиков) тюремные и гражданские врачи под давлением могут поставить тот диагноз, который не позволит суду их освободить. Владимир Кара-Мурза* рассказал «Новой», что на этапе из Омска в Москву его сопровождала тюремный врач (так делается во время этапирования, когда осужденный болен). Она рассказала политзэку, что
его диагноз «полинейропатия», подходящий под освобождение, подтвердился при медобследовании, но, поскольку актировать Кара-Мурзу не собирались, врачи намеренно изменили диагноз на «линеарное поражение периферийной нервной системы».
А такой диагноз под освобождение не подходит.
С похожей фальсификацией диагноза сталкивался и врач-судмедэксперт Виктор Козылбаев:
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите [email protected] или звоните:
+7 (929) 612-03-68
«У меня был осужденный с больными почками, ему был необходим постоянный гемодиализ. Надо было следить за функцией почек. И вот когда мы вышли в суд с ходатайством об освобождении, врачи подделали цифры. Почечная недостаточность характеризуется цифрами — это скорость клубочковой фильтрации. У арестанта была терминальная стадия 44 мл/мин. А медики подделали на 45, потом появились цифры и 70, и 74, и получилось, что заключенный чуть ли не выздоровел, а на самом деле у него почки разваливались».
Врач-судмедэксперт Виктор Козылбаев хорошо изучил постановления об освобождении и часто дает врачебные заключения для судов как независимый эксперт. Он объясняет, что не так в перечнях заболеваний:
«Эти постановления очень сухо написаны. Вот, допустим, написано «диабет в тяжелой форме». А в каких случаях мы скажем, что это тяжелая форма? Мы, например, начинаем в суде это доказывать, а тюремные врачи «переобуваются» и говорят, что это не тяжелая форма. Но чтобы такого не было, в перечне должно быть конкретно прописано, при каких критериях анализов, при каких, например, цифрах глюкозы или гемоглобина мы можем диагностировать тяжелую форму. Анализы нельзя подделать. И не будет этой игры словами: тяжелая, легкая форма, — необходимо прописать четкие границы».
Фото: Сергей Михеев / Коммерсантъ
Три «ключа» к освобождению: Страсбург, резонанс, независимые врачи
До весны 2022 года (после начала СВО Совет Европы приостановил членство в нем России, в марте Россия начала процесс денонсации Европейской конвенции по правам человека (ЕКПЧ), в июне 2022 года Россия вышла из юрисдикции Европейского права по правам человека. — Ред.) у тяжелобольных российских заключенных все-таки была возможность освободиться по болезни, получить лечение в гражданской больнице и выжить. В этом очень помогал Европейский суд по правам человека. Адвокаты использовали 39-е правило ЕКПЧ, которое дает возможность обратиться в Страсбург в случае, если вопрос идет о жизни и смерти заявителя.
Адвокат Светлана Сидоркина рассказала «Новой», как благодаря Европейскому суду, прессе и общественному резонансу ей удавалось освобождать своих подзащитных.
Одно из таких освобождений — история Владимира Топехина, осужденного на 7 лет колонии общего режима за то, что Топехин не вернул своему знакомому 10 миллионов рублей: в обвинении его поступок квалифицировался по статье «мошенничество».
Судебный процесс по этому делу проходил в следственном кабинете СИЗО «Матросская Тишина».
Адвокат Светлана Сидоркина:
«На железной кровати-каталке лежал крупный мужчина с рыжей бородой, накрытый серым солдатским одеялом. Его руки были сложены на груди, как у покойника. В руках он держал черного цвета Библию. Напротив стоял стол, за которым сидела судья Неверова, женщина средних лет в модном черном платье с белыми вставками. На мой вопрос, почему она без мантии, судья Неверова ответила бесхитростно: «Я на выездном судебном заседании». Подсудимый Владимир Топехин страдал тяжелой формой парапареза. Вскоре после ареста мужчину парализовало, он не мог ни сидеть, ни ходить, у него было недержание мочи и кала, и сотрудники тюрьмы приносили ему памперсы. Тюремные врачи сначала посчитали Топехина симулянтом, а потом все-таки перевели его в тюремную больницу «Матросской Тишины», где во время одной из проверок члены ОНК Москвы обнаружили голого парализованного мужчину на матрасе без белья под колючим одеялом. Правозащитники нашли Владимиру адвоката, подняли шум в прессе, и Топехина отвезли в 20-ю клиническую больницу, где ему поставили диагноз «нижний вялый парапарез неясной этиологии».
Но вот очередное доказательство несовершенства перечня заболеваний, подлежащих актировке: парапарез, то есть полный паралич, в случае Топехина не препятствует содержанию заключенного под стражей, а значит, по мнению тюремных и гражданских врачей, он по-прежнему может содержаться в СИЗО. Кто за ним должен ухаживать, менять ему памперсы, обрабатывать пролежни, врачи при медицинском освидетельствовании Топехина не указали.
Он рассказал врачам, что его болезнь — результат ДТП, которое произошло в январе 2013 года. Судья Неверова приговорила Топехина к семи годам колонии и прописала в приговоре, как он может искупить свое преступление: она сняла арест с его денежного вклада и обратила долг Топехина в 10 миллионов рублей в счет погашения гражданского иска истца Кулагина. Таким образом, Владимира вполне можно было отпустить, ведь «украденные» деньги он вернул. Но парализованного «финансиста» (как называл себя Топехин, когда его спрашивали о профессии) отправили в Костромскую тюремную больницу. И там за его освобождение стала бороться адвокат Светлана Сидоркина.
Адвокат Светлана Сидоркина:
«Наше дело было уже в Европейском суде, который постановил освободить Топехина, — это во-первых, резонанс в прессе — это во-вторых. Когда в костромском суде рассматривалось наше ходатайство об освобождении, вместе рассматривалось еще двадцать таких же заявлений по актировке. Меня удивило, как судья, заслушав адвоката, выходила в коридор, а потом, даже не заходя в совещательную комнату, возвращалась в зал и всем заявителям отказывала в актировке.
А по нашему делу всего состоялось три заседания, что само по себе беспрецедентно, никогда такого не бывало раньше. Судья принимала решение с большим трудом: во-первых, у меня было заключение независимых экспертов, и невролог из Костромской областной больницы с этим заключением согласился, потом было решение Европейского суда и статьи в прессе. То есть совокупность обстоятельств. И Топехина освободили. Потом были у меня в практике и другие случаи, когда общественный резонанс сыграл большую роль».
Месть прокуратуры
«Почему медики не стремятся актировать тяжелобольных заключенных?» — спрашиваю я у адвоката Сидоркиной.
Адвокат Светлана Сидоркина:
«Медики мне объясняли, что они рекомендуют к освобождению и считают, что сделали все что могли, а суд им отказывает. Но на самом деле, понимая, что нужно реально лечить, они лечить не собираются; понимая, что нужно освобождать по болезни, они не добиваются реального освобождения, а лишь формально обращаются в суд, чтобы таким образом скрыть свое бездействие. Да, врачи в своих заключениях просят освободить по болезни. Но когда им суд отказывает, они дальше не жалуются. Это объясняется не только нежеланием работать: у них просто не хватает медицинского персонала, у них не хватает материальных средств для надлежащей медицинской помощи. Еще они говорят: если мы актируем, будет больше проверок, начальство посчитает, что у нас, наверное, была какая-то заинтересованность. То есть медики вроде бы рекомендуют к актировке, но с себя ответственность снимают и перекладывают ее на суд. А в итоге человек гибнет».
Врач Виктор Козылбаев рассказывает, как его тюремные коллеги объясняют, почему они не спешат актировать тяжелобольных заключенных: «Ну а чего нам выпускать больных этих на свободу, у нас есть своя больница, медчасть, мы там все лечим, и вполне адекватное лечению получается». Я всегда им возражаю: «В постановлении правительства под номером 54 «О медицинском освидетельствовании» черным по белому написано, что если заболевание входит в перечень, то нужно освобождать заключенного из-под стражи».
В последнее время приходится сталкиваться с верхом прокурорского цинизма. Это когда с большим трудом удается освободить из колонии тяжелобольного заключенного, используя для этого прессу, правозащитников, адвокатскую настойчивость, заключение независимых медиков, но после положительного решения суда прокуратура все равно обжалует освобождение, и осужденный рискует снова оказаться в колонии без медицинской помощи.
Так было с Петром Парпуловым, 65-летним авиадиспетчером, осужденным за «госизмену», у которого в колонии обнаружили рак третьей степени, и тюремные врачи признавали, что он должен быть освобожден, но уговаривали его лечиться в областной тамбовской больнице. Парпулов написал ходатайство об актировке, потому что хотел оперироваться в гражданской больнице, чтобы ему не пришлось через пару дней после операции вернуться в колонию с мочеприемником. Благодаря публикациям в прессе, поддержке Уполномоченного по правам человек в России Татьяны Москальковой суд в Тамбове со второй попытки освободил Парпулова, но прокуратура вышла с протестом.
Потом, правда, авиадиспетчеру повезло — кассационный суд отказал прокуратуре.
А вот дело Сергея Неворотина еще не закончилось. На днях Торжокская межрайонная прокуратура потребовала отменить постановление суда о его освобождении по состоянию здоровья. Тренер из Бежецка Сергей Неворотин в декабре 2023 года приговорен к шести годам колонии по делу о «военных фейках». У Неворотина обнаружили рак четвертой степени и в сентябре актировали по суду. Местный прокурор обжаловал это решение: «Получает регулярное лечение, к процедурам относится удовлетворительно, лекарственные препараты принимает, состояние здоровья расценивается как удовлетворительное, прописан полупостельный режим, передвигается самостоятельно, инвалидности не имеет, в постоянном уходе не нуждается».
Сергей Неворотин. Фото: соцсети
Петр Парпулов осужден за «госизмену», Сергей Неворотин — за «фейки». Гособвинители считают их врагами государства, которые не заслуживают милосердия.
Но, по мнению следователей, прокуроров и судей, милосердия не заслуживают не только политические заключенные. Вот история Екатерины Гавриловой, осужденной за сбыт наркотиков.
Первый и последний прецедент милосердия
Екатерина Гаврилова, 38 лет, оказалась в московском женском СИЗО-6 во второй раз. В первый раз ее осудили на четыре года. Через несколько лет — снова обвинение в сбыте наркотиков. Катя говорила мне, что оба раза ее подставили, но она не смогла доказать ни на суде в первый раз, ни на следствии во второй раз, что она не сбытчица.
В первые же недели в СИЗО весной 2018 года Гаврилова стала себя плохо чувствовать. УЗИ ей пришлось ждать полтора месяца. У нее обнаружили ВИЧ, она получала терапию. А живот продолжал болеть и увеличиваться в размерах. Гаврилова решила, что это гепатит. Через несколько недель ее все-таки привезли в больницу «Матроской Тишины», потом дважды возили в онкодиспансер, чтобы сделать гистологию, и оба раза гистология получалась нечеткой, а следователь, которая могла инициировать освобождение по болезни, требовала более четкий анализ.
Тем временем рак желудка у Екатерины развивался, она уже не вставала, лежала в отделении интенсивной терапии больницы «Матросской Тишины» и ей кололи обезболивающие. Тюремный врач «Матросской Тишины», которая поняла, что дело серьезное, а следователь не собирается инициировать актировку, стала стучаться во все двери, требовать освобождения тяжелобольной пациентки, и в «Матросскую Тишину» пришла основатель Первого московского хосписа Нюта Федермессер. Ей удалось договориться с ФСИН России о госпитализации Гавриловой в хоспис. Нюта рассказывала, что прочла в Facebook* пост Евы Меркачевой (правозащитница, в 2019 году — заместитель председателя ОНК Москвы. — Ред.), который стал для нее сигналом к действию. Меркачева писала, что в больнице «Матросской Тишины» умирает женщина с четвертой стадией рака и ей не дают обезболивающих. А следователь, которая могла бы изменить меру пресечения заключенной, отказывает ей в освобождении. Нюта решила помочь этой женщине и таким образом создать прецедент взаимодействия хосписов и тюремного ведомства.
Это, кажется, был первый и последний случай попытки подобного взаимодействия.
Катю Гаврилову в хоспис привезли под конвоем, четыре конвоира находились с ней в палате, первую ночь она провела в наручниках. Потом наручники сняли, в хоспис приехала следователь и изменила Гавриловой арест на подписку о невыезде.
Дело по обвинению Гавриловой в сбыте наркотиков закрыли только после ее смерти.
Она умерла в хосписе через три недели.
Попадая в СИЗО и в колонии, российские заключенные — политические и не политические — на своем опыте узнают, что такое новый российский «ГУЛАГ». Если случится заболеть в заключении, то их шансы выйти на свободу живыми уменьшаются в геометрической прогрессии.
В пенитенциарной системе, где царят равнодушие к человеческой жизни и цинизм, где подавляющее большинство персонала — от начальника до сотрудников низшего звена — не считаются с законом, цена человеческой жизни равна нулю.
* Признан «иностранным агентом».
** Является частью компании Meta, чья деятельность признана экстремистской и запрещена на территории РФ.
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите [email protected] или звоните:
+7 (929) 612-03-68
