В 2021 году бывший начальник Центра общественных связей ФСБ генерал-лейтенант А. Зданович в беседе с корреспондентом РИА, озаглавленной «Историк рассказал, как операция «Трест» спасла Россию сто лет назад», с восхищением говорил о том, что «костяк агентуры КРО, задействованной в «Тресте», составляли вовсе не отбросы общества, согласившиеся помогать контрразведке ради продовольственного пайка. И тем более ни в коем случае не было какого-либо запугивания агентов. Нет, речь шла о том, что служивые люди, представители дворянства, очень образованные личности, не последние в обществе и армии, решили помочь чекистам, чтобы сохранилось российское государство».
Разрешите прежде всего представить некоторых из «задействованных», не запуганных, самостоятельно решивших «помочь чекистам». Действительно, очень разные люди.
Андрей Зайончковский. Фото: Википедия
19 октября 1920 года был арестован чекистами в своей квартире в Москве. После двух допросов в первые дни после ареста его более не допрашивали. Обвинялся в участии в антисоветской подпольной организации и в переброске бывших офицеров к Деникину в 1919 году. В тюрьме тяжело заболел. В декабре 1921 года освобожден.
По данным одного из лучших советских военных историков О. Сувенирова, приведенным в монографии «1937. Трагедия Красной Армии», с 1921 года Зайончковский был секретным сотрудником ВЧК–ОГПУ. Сувениров указывает, что в основе дела «Весна» 1930–1931 годов лежали оперативные материалы, ранее полученные от Зайончковского, а также его дочери, Ольги Андреевны Зайончковской-Поповой. Расстрелянные по делу «Весна» (несколько сот офицеров!) впоследствии были реабилитированы.
Андрей Медардович Зайончковский стал формальным руководителем «Треста». Умер своей смертью в 1926 году.
Николай Потапов. Фото: Википедия
Участвовал в операции «Трест» в качестве военного лидера «Монархической организации Центральной России», дезинформировал лидеров Российского общевоинского союза относительно антисоветских настроений в верхушке Красной Армии. В письмах Врангелю и Кутепову обращался к ним на «ты», как к старым товарищам. Умер в 1946 году.
До 1917 года действительный статский советник, чиновник Министерства путей сообщения, перешедший после революции на службу советской власти, Александр Якушев был арестован в ноябре 1921 в результате перехвата письма жившего в Ревеле эмигранта. Помещен в камеру смертников. Согласился на сотрудничество с ГПУ Якушев только после того, как его «предупредили» о неприятных последствиях для его семьи. Сотрудничал он, надо сказать, вполне добросовестно. До самого конца операции «Трест» в ГПУ ему полностью доверяли. Арестовали в 1934 году, через 3 года Якушев умер в лагере.
Александр Опперпут. Фото: Википедия
Из латышских крестьян, боевой офицер Первой мировой. Бывший соратник Савинкова, написавший в тюремной камере антисавинковскую брошюру, изданную чекистами в Берлине. В его гельсингфорсских записках, опубликованных в рижской эмигрантской газете «Сегодня» в 1927 году, содержится следующий рассказ: «Вскоре я был снова отвезен в Москву и помещен во внутреннюю тюрьму ВЧК. Здесь меня познакомили с новыми средствами воздействия на психику и волю заключенных. Так, например, меня «по ошибке» отправили на расстрел, и «ошибка» была обнаружена только тогда, когда все остальные были на моих глазах убиты. Применялись в ВЧК и другие, не менее сильные меры: для побуждения арестованного служить секретным сотрудником ГПУ его бросали в подвал — на разлагающиеся трупы расстрелянных (это, между прочим, было проделано с финским подданным, генералом Эльвенгреном, который сейчас находится в сумасшедшем доме).
К этому времени моя воля была уже сломлена. Что мне оставалось делать? Организация моя была разгромлена. Пыток выносить я больше не мог, как не вынес бы их каждый из тех, кто с такой неосторожной жестокостью забрасывает меня теперь камнями. Покончить с собой? Но моя смерть только избавила бы ЧК от лишних хлопот. Я полагал поступить в секретные сотрудники, войти в доверие к главарям ВЧК, изучить ее тайную работу и потом уже расшифровать всю деятельность ВЧК, принеся этим крупную пользу русскому делу. Это мне и удалось выполнить в значительной степени, хотя и поздно».
Об Опперпуте мы еще поговорим.
И наконец «профессиональные» чекисты — подлинные «герои» этой операции, разработавшие и осуществившие ее. Начальник Контрразведывательного отдела (КРО) Секретно-оперативного управления (СОУ) ОГПУ Артур Артузов, его заместитель Владимир Стырне, зам. начальника 6-го отделения КРО, которое как раз и проводило операцию «Трест», Николай Демиденко, начальник 6-го отделения КРО Сосновский («это был псевдоним в свое время разоблаченного бывшего резидента польской разведки Игнатия Добржинского, согласившегося работать на советскую Россию, и, как это ни покажется поразительным, зачисленного на службу в ее контрразведку», — с восхищением пишет Зданович) и еще многие их коллеги были расстреляны.
Это, кстати, фирменная «фишка» их организации, сменившей за десятилетия десяток названий, но не изменившей себе: жестокость и поразительное неуважение к человеческой жизни — врагов, подозреваемых, друзей, сотрудников… Впрочем, вся страна с октября 1917 года придерживалась именно такого принципа.
Кадр из фильма «Операция Трест»
Не жалко было — ни-ко-го!
В этом смысле мне и представляется сомнительным тезис Здановича об особенном «гуманизме», проявленном чекистами при проведении операции «Трест».
Пожалуй, самый яркий эпизод в истории «Треста» — сюжет с книгой Шульгина «Три столицы».
Василий Шульгин. Фото: Википедия
Василий Викентьевич Шульгин — беспощадный борец с Советской властью, бывший знаменитый депутат Государственной Думы, человек лично принявший отречение Николая Второго. Убежденный эмиссарами «Треста» Шульгин отважился на конспиративное путешествие в СССР. Соратники Шульгина, то есть те немногие, кто изначально подозревал «Трест», всячески отговаривали его от этой авантюры.
Из беседы Николая Чебышева, начальника гражданской канцелярии Врангеля, с Шульгиным
«Мы поднялись на гору. Я вооружился смелостью и бесцеремонностью. Поставил ему вопрос: правда ли, что он едет в Россию? Шульгин не отрицал. Обратил его внимание на то, что хотя он имеет полное право располагать своей жизнью, но он не может не считаться с тем положением, при котором ему, оказавшемуся в руках большевиков, будут приписываться различного рода «политические отречения», как это случилось с Савинковым. Шульгин холодно мне ответил, что им будут приняты меры».
Шульгин пересек польско-советскую границу 23 декабря 1925 года и находился в советской России до 6 февраля 1926 года. Вопреки всем зловещим предсказаниям и предчувствиям, он не только вернулся цел и невредим, но и испытывал восторг от встречи с родиной и увиденного в стране. Его поразил контраст между условиями жизни в 1920–1921 годах и тем, что он смог увидеть в трех городах — Киеве, Москве и Ленинграде — сейчас. Еще существеннее было то, что в «контрабандистах» (как Шульгин их называл), организовавших его поездку и сопровождавших его в пути,
он обнаружил кровных единомышленников, а в скрытой от внешнего взора жизни подпольной России — большую энергию, чем в эмиграции, раздираемой политическими спорами и распрями.
Машинопись первых законченных десяти глав его новой книги была отправлена в Москву, на цензуру «Треста». Необходимо это было «из-за опасений, как бы изложенные в книге детали перехода Шульгиным границы и его прибытия в Киев не подвели «контрабандистов» и не навели бы на их след чекистов».
На самом деле цензуру рукопись Шульгина проходила непосредственно в кабинете Дзержинского.
В 1995 году бывший первый заместитель председателя КГБ СССР генерал Филипп Бобков подтвердил, что вся идея нелегальной поездки Шульгина в СССР, подготовка и практическая реализация ее принадлежали чекистам: снабдили документами на имя — Эдуард Шмитт, национальность и гражданство придумали на Лубянке. О деталях плана ГПУ по организации «нелегальной» поездки в СССР генерал Бобков рассказал самому Шульгину в ходе их личной встречи, состоявшейся в 1966-м на московской квартире сценариста документального фильма «Перед судом истории», в котором снимался Шульгин.
Но вернемся к «Трем столицам». Оказалось, «впечатления» занимают в книге сравнительно скромное место уже из-за того только, что автору не так много удалось увидеть, и даже в родном Киеве пришлось урезать пребывание «из-за слежки». Большую часть путешествия Шульгин провел в четырех стенах. И все же то, что он или увидел, или узнал в поездке, его действительно поразило и окрылило. Руководителям правого лагеря эмигрантской политики — и вел. кн. Николаю Николаевичу, и генералу Кутепову, и Врангелю, и представителям Торгово-Промышленного союза, и редактору газеты «Возрождение» П. Струве, не раз выслушивавших доводы МОЦР («Монархической организации Центральной России», т.е. «Треста») — теперь приходилось учитывать и «шульгинский фактор» в оценке московских партнеров.
Из книги Шульгина:
Книга «Три столицы»
«Он (представитель «Треста», чекист, если не забыли. — П. Г.) как будто искал в самом себе что-то такое, что могло бы быть ответом, а может быть, искал того спокойствия, которого этот ответ требовал. Наконец он сказал:
«Мы очень хорошо знаем, что вы нас за это ругаете. Я вам очень благодарен, что вы это сказали так прямо. Это не значит, что мы относимся к этому спокойно. Отношение к нам эмиграции в высшей степени для нас болезненно. Но справедливо ли оно? И может ли эмиграция, которая так страшно далека от нас, как будто бы живет на луне, имеет ли право эмиграция так о нас судить? Знаете ли вы, да вы, конечно, это знаете, что за исключением князя Долгорукова, добравшегося, впрочем, только до пограничной станции, вы первый из числа тех лиц, которыми руководится общественное мнение русской эмиграции, кто приехал к нам?.. У нас тяжело, очень тяжело. И вот за то, что мы переживаем, за те действительно трудные условия, в которых нам приходится действовать, нас же у вас обвиняют… Обвиняют и оскорбляют тех, кто не может защищаться. Не может подать голоса. Допустим, кто-нибудь из нас перешел бы тайно границу и появился бы там у вас, в Берлине, Париже, Белграде, и рассказал бы все, что у нас делается, рассказал бы, так сказать, как мы живем и работаем. Ведь ему не поверят. Ведь установился такой странный взгляд: если кому-нибудь из заявляющих себя против большевиков что-нибудь удается, то значит — это провокатор. Если бы, мол, не был провокатором, то давно бы его большевики поймали. Ведь, скажите, правда есть такое представление?»
И итоговый, самый важный разговор, отнесенный автором к поездке в мягком вагоне вместе с «главой контрабандистов».
«— Мы помогали вам, Василий Витальевич, чем могли. Надеемся, что вы совершите благополучно свой «рейд», и мы вас целехоньким переправим обратно… И Антон Антоныч, наконец, почувствует себя «счастливым».
Я улыбнулся, потому что вспомнил, что Антон Антоныч неоднократно повторял: он почувствует себя счастливым, когда я перейду границу.
— За это время, — продолжал он, — я думаю, вы убедились, что не все здесь в России именно так, как вам казалось издали…
— Да, — перебил я. — Оказалось совершенно иначе. Я думал, что я еду в умершую страну, а я вижу пробуждение мощного народа.
— Вот это ощущение пробуждения России, как я говорю, не удалось нам до сих пор передать. И вот есть у нас к вам просьба, Василий Витальевич, так сказать, коллективная, от погребенных, от покойников: скажите вы им там, что мы живы!
Наступившее молчание подчеркнуло важность этого момента. Он был центральный во всех моих приключениях. Это были слова, которые законченным контуром подрисовали все то, что пока бесформенной тушевкой ложилось на мою душу».
Кадр из фильма «Операция Трест»
«Главой контрабандистов» в спальном вагоне был Александр Якушев, руководитель «Треста», ему Шульгин верил. «Антон Антонович», тоже постоянно цитируемый в книге собеседник, — естественно, был чекист. Но Шульгин этого не знал.
После заявления бежавшего из России Опперпута и рассказанного им о «Тресте» Шульгин ощутил необходимость выступить с разъяснениями о своей книге и о поездке в советскую Россию. В конце мая Кутепов предоставил в его распоряжение рукопись раскаявшегося агента. После ознакомления с нею у Шульгина больше не оставалось ни малейших сомнений в том, что московские чекисты его перехитрили и контролировали каждый его шаг в течение всего путешествия. Под перекрестным воздействием этого чтения и появившегося на страницах советской прессы первого сообщения о поимке Сиднея Рейли он написал две статьи, послав их для публикации в газету «Возрождение».
Первая была посвящена Опперпуту:
«Сначала на его разоблачения мало обратилось внимания: предыдущие перебежчики «посадили» последующих… Но через некоторое время Опперпут вырос в нечто серьезное, а для меня лично — даже не знаю, как это выразить — в нечто «мурашечное». Дело в том, что мне теперь стало ясно: Опперпут был в среде «контрабандистов». В моей книжке «Три столицы» он не выведен, оставлен в тени, но тем не менее это тот человек, с которым я однажды «дружественно» обедал в обществе других, будучи в России. И этот человек, по его теперешним заявлениям, служил тогда в Г.П.У.!
Если это правда, то Гепеу, значит, знало о том, что я странствую по России. Опперпут утверждает теперь, что знало все. Почему же меня не схватили? Опперпут утверждает, что план был таков: если Шульгин благополучно вернется в эмиграцию, то самые скептики поверят, что те, кому он доверился, действительно вполне надежные люди. Тогда можно будет залучить в Россию кого-нибудь, кто для Гепеу поважнее».
Бурные дебаты о провокации и Опперпуте, о «Тресте» и книге Шульгина, разразившиеся в эмигрантской прессе, начаты были статьей знаменитого В. Бурцева «В сетях Г.П.У.». Статья была опубликована в парижском еженедельнике «Иллюстрированная Россия» и немедленно перепечатана или отреферирована буквально во всех эмигрантских газетах. Проводя параллели с недавним, дореволюционным прошлым, Бурцев писал о большевиках:
«Но вот они сами пришли к власти, и отношение их к провокации резко изменилось. Они усовершенствовали бывшие охранные отделения и заменили их своими ГПУ. То, что мы знаем о деятельности большевицкого ГПУ и об его провокации и провокаторах, совершенно затемняет все то, что мы знали раньше об охранных отделениях. Теперь мы видим не Азефов, Комиссаровых, Зубатовых, а Сверхазефов, Сверхкомиссаровых, Сверхзубатовых».
В статье впервые оглашались сведения, доказывавшие, что сенсационная поездка Шульгина была устроена ГПУ, что воспетая им в книге организация «контрабандистов», оказалась чекистской мистификацией, что бацилла провокации поразила верхи эмигрантского общества глубже и обширнее, чем в свое время азефовщина — партию эсеров. Совершенно оглушительной была и другая новость, сообщенная Бурцевым: книга Шульгина была просмотрена чекистами в рукописи перед тем, как автор сдал ее в типографию. «Сенсационная книжка В. В. Шульгина о его тайной поездке в Россию — «Три Столицы» — ныне стала сенсационнейшей: вся она от первой буквы до последней точки проредактирована агентами ГПУ», — отмечала по этому поводу эмигрантская газета «Дни».
Удрученный происходящим Шульгин отошел от политической деятельности.
Остается добавить, что в 1944 году он был арестован в Югославии, доставлен в Москву, получил 25 лет, сидел во Владимирском централе, в качестве гостя присутствовал на ХХII съезде КПСС, и его очень хотели «использовать» еще раз.
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите [email protected] или звоните:
+7 (929) 612-03-68
Кадр из фильма «Операция Трест»
В 1961 году стотысячным тиражом вышла написанная Шульгиным книга «Письма к русским эмигрантам». В книге утверждалось: то, что делают советские коммунисты во второй половине XX века, не только полезно, но и совершенно необходимо для русского народа и спасительно для всего человечества. В книге упоминался стандартный идеологический набор того времени: о ведущей роли КПСС, о Н. Хрущеве, личность которого «постепенно захватила» Шульгина.
Впоследствии Шульгин с досадой отзывался об этой книге: «Меня обманули» (для написания книги Шульгина специально возили по СССР, показывая «достижения» коммунистической власти, которые на деле были «потёмкинскими деревнями»).
В СССР «Три столицы» впервые издали в 1991-м. Издательство «Современник» предпослало ей аннотацию, в которой сделало вид, будто никаких разоблачений не было.
«Бесспорно одно. Книга эта, как и мемуары многих других видных деятелей России, участвовавших в политической жизни государства начала нынешнего (ХХ) века, — это документы сложной революционной эпохи, трагически разделившей наш народ на непримиримых врагов.
Издательство «Современник», печатая «Три столицы», считает необходимым опустить некоторые наиболее грубые и оскорбительные выражения в адрес Владимира Ильича (оставленные чекистскими цензорами, кстати говоря. — П. Г.). К тому же сам автор, по свидетельству людей, хорошо знавших его, впоследствии сожалел о своих бестактных высказываниях.
«Три столицы» писались в обстановке, когда автор из соображений конспирации не мог трактовать события так, как они происходили на самом деле, называть подлинные имена и мотивы»
Конец суперагента
Еще одна жертва «Треста», Сидней Рейли, родился в Одессе (настоящая фамилия Розенблюм). Считается, что Рейли был разведчиком, работавшим как минимум на четыре великие державы: ему приписываются внедрение в круги русской политической эмиграции в 1890-е годы в Лондоне, разведывательная деятельность в Маньчжурии во время русско-японской войны и попытка свержения большевиков, предпринятая в 1918-м.
Зимой 1925 года Рейли получил письмо от своего соратника по английской разведке Дж. Хилла, в котором тот сообщал о подпольной антисоветской организации в Москве и желании ее представителей встретиться с Рейли прямо там для обсуждения важных вопросов. Завязалась переписка с Якушевым, перед которым чекистами была поставлена задача во что бы то ни стало заманить Рейли в Москву.
Сидней Рейли. Фото: Википедия
В конце марта Рейли дал понять, что готов ехать. Якушев встретился с ним в Хельсинки и настолько убедил его в безопасности посещения СССР, что Рейли написал жене: «Я уезжаю сегодня вечером и возвращусь во вторник. Никакого риска… Если случайно буду арестован, это будет не более как по незначительному обвинению. Мои новые друзья настолько могущественны, что добьются моего освобождения».
О согласии Рейли приехать было доложено Дзержинскому, и тот дал добро на проведение операции по его захвату. 25 сентября Рейли перешел границу в условленном месте. Предупрежденный пограничник доставил Рейли в Парголово и посадил на поезд в Ленинград. В вагоне Рейли встретили Якушев и чекист Щукин (Г. Сыроежкин). Добравшись до Москвы, Рейли принял участие в заседании политического совета МОЦР, а затем отправился на вокзал. Но был доставлен во внутреннюю тюрьму Лубянки. В ночь на 29 сентября на границе с Финляндией была разыграна сцена с перестрелкой, в которой якобы погиб Рейли.
На лубянских допросах Рейли ничего не сказал. Блефовал, сочинял, фантазировал. И был расстрелян.
До этой истории деятельность «Треста» выглядела сравнительно безобидной и невинной — разведывательная информация, «окна» на границе, дискредитация Шульгина, интриги в политических верхах эмиграции… С исчезновением Рейли дело запахло кровью и порохом.
В уже упоминавшемся интервью генерал Зданович так объяснил арест и казнь Рейли:
«Советский суд еще в 1918 году заочно объявил его вне закона и приговорил к расстрелу за участие в подрывной и террористической деятельности на территории РСФСР (в частности, в «заговоре послов»), и, когда сложились определенные оперативные условия, чекисты воспользовались возможностью заполучить британца».
Вся пятилетняя работа Опперпута оборачивалась, с одной стороны, блефом, а с другой — кровавыми драмами. После истории с Рейли бегство за границу представало единственным выходом.
Мария Лыкова. Фото: Википедия
Ушли через «окно»
Мария Лыкова (Захарченко) родилась 12 декабря 1893 года. В 1912 году окончила Смольный институт и вскоре вышла замуж за поручика лейб-гвардии Семеновского полка Михно. Раненый на германском фронте супруг скончался в 1914 году, оставив ее вдовой с ребенком на руках. Мария поручила дочь друзьям, а сама поступила вольноопределяющимся в Елизаветградский гусарский полк.
После развала армии в 1917 году она вернулась в родную Пензенскую губернию и организовала партизанский отряд для борьбы с большевиками. Позднее встретила сослуживца по Елизаветградскому полку ротмистра Захарченко, за которого вышла замуж во второй раз и вместе с ним сражалась в армии Врангеля. Захарченко, уже командир кавалерийского полка, погиб в бою под Каховкой, а Мария вместе с белогвардейскими частями эвакуировалась из Крыма в Галлиполи. В 1923 году она вступила в Русский общевоинский союз (РОВС) и тогда же познакомилась со штабс-капитаном Георгием Радковичем, ставшим ее третьим мужем.
Осенью 1923 года с ведома и благословения одного из руководителей РОВС, своего родственника генерала Кутепова Захарченко и Радкович с документами на имя четы Шульц отправились в СССР, чтобы на месте оказать помощь МОЦР. Они нелегально перешли советско-эстонскую границу, 9 октября прибыли в Петроград, где получили явку к Опперпуту, и поехали к нему в Москву. Опперпут (от имени «Треста») встретил гостей любезно, снабдил новыми документами, по которым Захарченко стала Березовской, а Радкович — Карповым.
В апреле 1927 года Опперпут неожиданно признался Захарченко, что он — секретный сотрудник КРО ОГПУ, а МОЦР на самом деле не нелегальная монархическая организация, поставившая своей целью свержение советской власти, а приманка Лубянки, осуществляющей операцию под названием «Трест». Опперпут тут же предложил Захарченко срочно, пока еще есть возможность, уходить в Финляндию через «окно» на границе. Потрясенная Мария без возражений согласилась, и в ночь на 13 апреля они бежали. Одновременно с ними ушел в Польшу и предупрежденный Опперпутом Радкович.
Побег был хорошо продуман и спланирован. Радкович пересек польскую границу. И сделал это не один, а с двумя другими кутеповскими агентами, Каринским и Шориным, перешедшими вместе с Захарченко в СССР «для подготовки вооруженного выступления». Телеграмма Захарченко из Ленинграда об исчезновении Радковича, направленная Опперпуту, была таким же обманным маневром с целью усыпить бдительность чекистов и получить разрешение на выезд Опперпута в Ленинград для помощи ей в розысках следов якобы исчезнувшего мужа. В ночь на 13 апреля Захарченко и Опперпут перешли финскую границу, перехитрив ответственного за это «окно» Дорожинского (того самого «Антона Антоновича» из книги Шульгина).
Спустя несколько дней, в самом начале мая, Кутепов выехал в Гельсингфорс для встречи с Опперпутом и Захарченко.
Кадр из фильма «Операция Трест»
Польский разведчик Р. Врага в своей неопубликованной книге о «Тресте» передает обмен репликами между его предшественником на посту начальника русского сектора польской разведки майором Таликовским и генералом Кутеповым во время совещания в Гельсингфорсе с представителями финской разведки.
Кутепов доложил о намерении его организации начать серию террористических атак против советских вождей; по поступившей к нему информации, текущий момент обещал быть благоприятным, поскольку такая кампания «усилила бы хаос, царящий в ослабленном борьбой с троцкистской оппозицией партийном руководстве». На это Таликовский отреагировал язвительным замечанием: он надеется эти сообщения исходят не от Опперпута. «Ему нельзя доверять. Он был, остается и всегда будет провокатором. Мы никогда не простим себе, что позволили ему в свое время ускользнуть в Россию, вместо того чтобы арестовать, как опасного советского агента крупного калибра. Остерегайтесь его».
Вспыльчивый нрав генерала Кутепова был всем известен, продолжает Врага. Эти наставления, сделанные сразу после его встречи с Опперпутом, сильно его задели: «Нам надо проявлять осторожность и с другими. По нашей информации, налицо существенная советская инфильтрация в польском Генштабе и разведке».
На сей раз взорвался Таликовский:
— Вы повторяете за Опперпутом советские выдумки. Раз вы сотрудничаете с такими темными личностями, как Опперпут, мы в Польше должны будем пересмотреть наше отношение к вашей боевой организации и приостановить нашу помощь тем, кого вы направляете в Россию. Придется запретить им переход через нашу границу, так же как мы запретили это членам МОЦР.
— Мы тоже пересмотрели наше отношение к Польше, — ответил Кутепов. — Мы намерены отказаться от использования польской границы для проникновения на советскую территорию, потому что в польских правительственных кругах слишком сильна советская агентура. Центром нашей деятельности станет Финляндия».
В ОГПУ потирали руки.
Террор заказывали?
Общественное мнение на Западе, включая русскую эмигрантскую прессу, было возмущено бессудной казнью двадцати заложников — «в ответ на убийство в Варшаве Воровского».
«Замечательны даты этого постановления. Приговор был вынесен на заседании коллегии ОГПУ 9 июня. Постановление об его опубликовании тоже было вынесено 9 июня. Приговор был приведен в исполнение того же 9 июня. Опубликован он был в газетах на следующий день, 10 июня», — отмечали парижские «Последние Новости». Особое внимание обращали на себя в этом списке имена Долгорукова и Эльвенгрена. Сколько раз — начиная с зимы — ни предвещали эмигрантские газеты расстрел Долгорукова и сколько раз ни опровергали они слухи о якобы уже состоявшейся расправе над ним, появление его в списке казненных ГПУ явилось полной неожиданностью.
Заместитель Е. Пешковой по Московскому Политическому Красному Кресту М. Винавер в конфиденциальных письмах к Е. Кусковой, написанных во время визитов за границу, не раз возвращался к судьбе Долгорукова. 27 апреля 1927 г. он писал:
«Так как недавно писала Вам Ек. Павл. <Пешкова>, то я буду краток и напишу только о П. Долгоруковом. Дело его закончится в течение ближайшего времени… Мы с ним в постоянной переписке. Посылаем что надо. Недавно послали белье, шарф, пальто, денег. Думаю, что скоро он будет освобожден и получит небольшую высылку — какой-нибудь университетский город в центр<альной> России, а в ноябре — очевидно, и это будет снято по амнистии. Но это мое предположение. Во всяком случае, отношение к нему стало хорошим. Все это для Вас, его семьи, но не для печати и без указания источника, а то это не официально полученное решение, а частные разговоры».
Но об Эльвенгрене, в отличие от Долгорукова, до 9 июня никаких предварительных официальных сообщений не было, и лишь упоминание в письме Опперпута в «Сегодня» от 20 мая о том, что Эльвенгрен арестован, подвергся пыткам в советской тюрьме и сошел с ума, было первым указанием на его задержание в Советском Союзе. В советской печати, с другой стороны, была помещена статья, целиком основанная на добытых следствием «признаниях» Эльвенгрена и предназначенная доказать законность совершенной расправы. Одновременно были оглашены выдержки из показаний на следствии и С. Рейли. По поводу этих материалов главный редактор рижского «Сегодня» отметил странный характер советского правосудия: «ЧК сначала убивает, а потом выступает с публичными обвинениями. Под давлением мирового возмущения сейчас публикуют сведения, призванные задним числом оправдать казни».
Кутепова и Захарченко разоблачение «Треста» толкнуло на более рискованные и активные действия. При непосредственном участии Опперпута и с благословения Кутепова Захарченко начала создавать «Союз национальных террористов». Основной задачей СНТ должен был стать террор на территории СССР.
Было подготовлено несколько групп, в одной из которых в СССР отправились и Захарченко с Опперпутом. Это была единственная возможность и для Марии Захарченко, потрясенной открывшейся ей истиной, что в течение четырех лет она была слепой марионеткой тех самых сил, борьбе с которыми она была готова пожертвовать своей жизнью. Жажда мести сделала Захарченко невменяемой, и никто не силах был удержать ее от возвращения в Россию.
Одна из групп совершила (со многими жертвами) теракт на партактиве в Ленинграде. После этого террористы попытались уйти в Польшу. По официальной версии, Опперпут, бежавший отдельно, был убит в перестрелке с чекистами 18 июня. Позже, при задержании под Смоленском, покончила с собой Захарченко.
А через два года (в январе 1930-го) при таинственных обстоятельствах в Париже исчез Кутепов. Теперь известно, что его похитили чекисты, но «переусердствовали» с хлороформом, и генерал умер.
Сталин в сопровождении сотрудника ОГПУ, 1920-е. Фото: Википедия
***
Бессудная казнь двадцати заложников в июне 1927 года вызвала на Западе толки о возвращении террора времен Гражданской войны.
Из отчета о беседе заместителя наркома юстиции РСФСР Николая Крыленко с иностранными корреспондентами 26 июля:
«Никакого террора в настоящее время нет. В деле с расстрелом двадцати, этих злейших врагов советской власти, среди которых были такие имена, как Долгоруков и Эльвенгрен, ОГПУ использовало право, предоставленное ему по закону в 1922 г. ЦИК СССР. Оно принуждено было использовать это право жестокой борьбы с контрреволюцией в зависимости от внешней и внутренней обстановки, существовавшей к моменту совершения этого акта.
Я еще раз повторяю, что никакого нарушения существующих законов не было совершено и поэтому нет никаких оснований утверждать, что мы вводим новые формы борьбы с контрреволюцией «в целях устрашения наших внешних и внутренних врагов».
Крыленко тоже расстреляют — на полигоне «Коммунарка» под Москвой, в июле 1938-го…
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите [email protected] или звоните:
+7 (929) 612-03-68
