В конце июня арестовали 50-летнего программиста и настоятеля в буддийском Московском центре дзен Илью Васильева (известного по псевдониму Арви Хэккер) по делу о военных «фейках» (п. «д» ч. 2 ст. 207.3 УК). Причиной для уголовного преследования стали два поста на английском языке. Их обнаружили на технике, изъятой у Васильева год назад, когда полицейские осмотрели его квартиру и изъяли телефон. Тогда же суд оштрафовал программиста на 40 тысяч рублей по административному делу о «дискредитации» российской армии. После этого Васильев удалил все публикации из соцсетей, объяснив это тем, что хочет «избежать модных в России приключений за решеткой». Однако это его не уберегло.

После того как Илья больше месяца находился на карантине в СИЗО «Капотня», его перевели в больничное крыло Матросской Тишины из-за болезни, которая, как пишет политзэк, «лечится за неделю». В своем письме «Новой» он рассказал, что происходит с теми, кто решил остаться в России после «первого звоночка» об уголовном деле, и в каких условиях ему приходится лечиться.

Васильев Илья Владимирович 1973 г.р.

ФКУ СИЗО-1 УФСИН России по г. Москве

«Здравствуйте, читатели «Новой газеты»! Спасибо за добрые пожелания. В России остались те, кто любит нашу многострадальную родину, и порой безрассудно: жить здесь на воле не менее отважно, чем оказаться за решеткой. Я это знаю лично. Административку за «дискредитацию», которую я получил 11 мая 2023 года, многие справедливо воспринимают как приглашение к эмиграции. На этот случай у меня была куплена в «Китай-городе» толстая (более тысячи страниц) книга эмигрантки Айн Рэнд «Атлант расправил плечи».

После обыска меня привезли в отдел, где следователь долго печатал и подшивал листочки моего дела. Тогда я открыл первую страницу. Вечером 11 мая, вернувшись домой после суда, начал собирать сумку — не в эмиграцию, а на случай ареста. Второй раз ко мне пришли 20 июня 2024 года уже с уголовным делом, и это последний день, когда я был у себя дома. Поэтому я желаю всем вам, в стране, где тюрьма вошла в пословицы и поговорки, того же — сил, крепкого здоровья и никогда не попадать сюда.

За моим преследованием стоит офицер московского отделения ФСБ. 11 мая я его видел лично, проверил его красную книжечку. Он пришел ко мне лично на обыск, конфисковал айфон, Ipad и ноутбук — со всеми личными данными, контактами, перепиской, паролями, доступом к банковским картам и соцсетям. Уголовное дело эта спецслужба организовала уже через СК — по ст. 207.3 УК РФ за «фейки». Как известно, эта новая статья появилась после начала СВО. Но работник СИЗО-7 (Васильева первоначально распределили туда после суда по мере пресечения. — Ред.), оформлявший меня, удивился, что не знает такую статью, — еще не успел выучить.

Офицер, затеявший мое преследование, выглядел уверенно, но не объяснил причины своего поведения. На обыск 20 июня он уже не пришел. Его имя и фамилию можно найти в моем деле. Преследование может быть вызвано желанием помешать моей религиозной деятельности — я был буквально на шаг от принятия монашеского обета уважаемой школы Сото Дзэн, но с такой же вероятностью «патриот» мог работать по какому-то списку, где я — один из многих, кого власть хочет видеть в эмиграции или за решеткой, освободив место для работающих на режим. Дальше я расскажу, что происходит с теми, кто после «предупреждения» выбрал оставаться дома — на родине, которая так изменилась в последние годы.

После второго обыска меня повезли в районный СК. Мне удалось передать весточку родителям. Они сами нашли адрес отделения, приехали, и это мне помогло. Моя работа с мая 2010 года — поддерживать практику дзэн в Москве. Этому помогает моя учеба на буддистского священника и принятие монашеского обета (сейчас у меня обет бодхисаттвы — мирянина, без «ухода из дома») — завершение важного этапа в жизни священника и начало нового. Священник — легкая цель для преследования силовиков. Я провожу медитации по известному расписанию, по одному и тому же адресу. В среду, 19 июня, я провел медитацию. В четверг мне позвонили в дверь, и неизвестные гости с автоматом Калашникова прошли в дом (перед входом в который мы всегда снимаем даже тапочки) в уличной обуви. После обыска и заполнения бумаг меня вывели в наручниках из подъезда под изумленные взгляды бабушек на скамейке.

Родители, спасибо им, дозвонились по телефону до адвоката. Когда он пришел в СК, мне трудно было сдержать слезы. После допроса меня задержали, повезли «снимать пальчики» и потом в ИВС оставили на два дня с поездками в суд на меру пресечения. Эти поездки в автозаке были утомительными, но сам ИВС оставил хорошее впечатление. Еда там значительно лучше, чем в СИЗО, куда я отправился после того, как суд назначил мне арест.

Всех арестованных в Москве везут в СИЗО-7 на карантин. Это Капотня, рядом с метро «Братиславская». Обычно карантин две недели, но меня держали там 38 дней. Трудно было в «Капотне» с передачей книг. Родные пробовали передать «Атланта», но не смогли. К моей радости, эта книга оказалась у моего сокамерника, и я продолжил свое чтение с той страницы, на которой остановился 11 мая. Тысяча страниц, а это было то же издание в мягкой обложке, пролетели быстро. 29 июля я встретился с мамой на свидании, перевернул последнюю страницу, а 30 июля меня повели на этап в тюремную больницу Матросской Тишины (СИЗО-1), откуда я вам и пишу сейчас.

Мое заболевание лечится за неделю. Я считал его легким и пренебрегал лечением. В условиях СИЗО-7 за месяц стало только хуже, и эти последствия стали только-только пропадать в СИЗО-1. Вчера (пишу вам письмо 11 августа) у меня прихватило спину, и дежурная медсестра ничем помочь не смогла. Сегодня чувствую себя немного лучше. Кабинеты врачей и процедурные здесь поддерживаются в чистоте. Палаты представляют собой тюремные камеры. Уборку в них осуществляют заключенные, то есть пациенты. Средств для этого предоставляют по минимуму. Когда мы заехали, у нас не было даже веника, стиральный порошок пришлось покупать.

В камерах нужен ремонт — туалет заливают больные сверху. Кому некому делать передачи, приходится тяжело. И даже если тебя поддерживают с воли, первые дни получить передачу очень сложно. Они уходят на запись в очередь. Правда, еще есть куда деградировать. Африканец из соседней камеры сказал, что в Африке тюрьмы еще хуже.

Сожалею, что не могу сейчас рассказать много о жизни арестанта. Есть много интересных историй и много полезных советов, но я учитываю опыт Ильи Яшина*. Как рассказал один из уважаемых заключенных, мой тезка, «слишком много говорил», и не все из сказанного им облегчало жизнь тех, кто сейчас за решеткой. Будучи заключенным, Илья передавал на волю свои советы и наблюдения. Некоторые из этих советов — например, «книпсера» (один из инструментов ухода за ногтями. — Ред.) — мне помогают. Помимо прочего, Илья написал про нелегальную связь заключенного с другими камерами и с волей. Это арестантское сообщество нашло неэтичным. К чести Ильи, говорят, что Яшину на такое поведение «указали» — и он «все понял». Подытоживая, я высказал предположение, что русским политзаключенным надо учиться конспирации. В этом камера меня поддержала. <…>

Новым еще для меня был телевизор в «Капотне». Вся камера смотрела российские телеканалы. Я телевизор не смотрел очень давно, и излагаемая им точка зрения многими воспринимается некритично. Другой информации о происходящем здесь нет. Мне стало понятней, почему отсидевший свой срок Сергей Удальцов вышел с теми убеждениями, которые у него сейчас, увы, есть. У меня есть возможность сравнить жизнь русского СИЗО с дзэн-буддистской монастырской жизнью. У некоторых моих сокамерников тюрьма ассоциируется с армией, но любые аналогии хромают. Здесь своя жизнь. Вокруг России снова возникает «железный занавес», и в такой проекции русская тюрьма — это «Россия в России», еще более недоступная из цивилизации, частью которой наша страна была в 90-е и нулевые. И за всем этим наблюдаю изнутри.

Я получаю письма тех, кто сочувствует политическим заключенным, от друзей, от буддистов и тех, кому интересен дзэн. Спасибо вам за письма и искреннюю поддержку! Некоторые переводят мне деньги на мой личный счет ФСИН, это дает возможность покупать хорошую еду, средства гигиены и другое, что здесь необходимо. Есть и те, кто делает мне передачи. Всю эту поддержку чувствуют и сами «политические», и те, кто сидит рядом с нами. Многие сочувствуют, считая «политические» сроки слишком большими и несправедливыми.

Помимо «Атланта», я здесь уже перечитал «Трудно быть богом». Тоже читается совсем по-другому, за решеткой каждое СИЗО — особый мир. Правила, режим дня и то, как их соблюдают. Трехразовое питание есть и в «Капотне», и в «Матроске», но у кого есть возможность, питаются едой из передач и тюремного магазина. Раз в день — прогулка. Также есть душ раз в неделю. Тюремной библиотекой мне воспользоваться пока не удалось, хотя пытался, книги брал у сокамерников.

Вообще многое зависит от камеры, куда и с кем попадешь. Общаться с сокамерниками, помимо всего, мне помогает опыт автостопа из хипповской молодости. На трассе находишь общий язык с водителем, а они очень разные. Здесь также есть многообразие людей — разных национальностей, вероисповеданий и образов жизни. Некоторые в курсе про политическую ситуацию, другие верят телевизору или избегают близкого общения. В СИЗО есть веротерпимость. Мусульмане делают утренний намаз, я — утреннюю медитацию. Православные могут ходить на службу, есть и нерелигиозные заключенные. Мне медитация помогает как монастырский опыт. Для некоторых сложно безделье, одиночество, отсутствие контроля над своим расписанием и жизнью. Быт камеры — это жизнь в рамках строгой тюремной системы, и он зависит от камеры к камере и от самих заключенных. Даже на свободе, вдали от цензуры и без ограничений, для полного описания тюремного быта требуется литературный талант. Мой опыт — это камера в «Капотне», где был сложившийся быт и мы убирались дважды в день, и эта камера в больничном крыле «Матроски», в которую мы въехали с этапа и которую сами «поднимали» из относительно запущенного состояния в чистое, когда некоторые непривычные стороны жизни возможны (например, ручная стирка, горячий чай и многие другие вещи). Спасибо за поддержку!»

Подготовил Андрей Карев

* Минюстом РФ внесен в реестр «иноагентов».