В любом случае, российское общество — это пожилое общество. Средний возраст — уже 42 года. Вспомним Великую октябрьскую революцию, тогда средний возраст населения в Петрограде составлял 17–19 лет. Молодое общество с доминирующими молодыми, агрессивными, неустроенными безземельными мужчинами, которые прошли войну и имели опыт трех лет убийств, стрельбы по врагу и решения проблем силовым способом. Кстати, нечто подобное сейчас происходит в Средней Азии, в том же Таджикистане, прошедшем в 1990-е через кровавую гражданскую войну, унесшую жизни 200 тысяч человек. А бесконечные «цветные революции» в Киргизии, присылающей нам львиную долю мигрантов, они ведь тоже сказываются на моделях поведения этих людей здесь, в России.

Кстати, когда Путин говорит, что нельзя возрождать СССР 2.0, он повторяет основную мантру проекта «вхождения России в Европу». Тогда в части спецслужб и либерально ориентированной группе партийно-советского аппарата доминировало мнение: давайте избавимся от «балласта» национальных республик СССР, либерализируем экономику, сбросим имперские амбиции и все связанные с этим обременения от космоса, ВПК до армии — и будет Европа от Атлантики до Владивостока и наконец будем пить баварское пиво.

— Проводить исторические параллели — так себе занятие, но про ситуацию 1917 года звучит все равно нехорошо…

— Я к тому и веду. Конечно, сейчас ситуация не будет аналогичной той, что сложилась после Первой мировой войны. Хотя ситуация типа СВО уже была. В стране нечто подобное уже случалось и после кампании в Афганистане, и после двух войн в Чечне. Куда шли многие молодые мужчины после Афгана в период перестройки и реформ? В криминалитет, если помните. После Чечни социализация воевавших и их приспособление к мирной жизни тоже шла, скажем так, не всегда успешно.

Как будет сейчас? Специальная военная операция напрямую затрагивает уже около двух миллионов человек: мобилизованные военнослужащие, их ближайшие родственники. Пока для российского общества это не критическая масса. Власть пытается этот процесс контролировать. Создает фонды, привлекает волонтеров. Но вот даже небольшая «порция» бывших заключенных, вернувшихся после СВО в мирную жизнь, показывает: здесь далеко не все ладно, если посмотреть на эксцессы с возвратившимися на гражданку.

Да, часть попала к пресловутым «Новым людям». Но я думаю, что чем больше эта партия будет голосовать за кабинет министров, за бюджет, за антисоциальные основные законы, тем быстрее указанная часть избирателей поймет, что «Новые люди» — не оппозиция. Де-факто «Новые люди» вошли сейчас в Думе в правительственную коалицию с «Единой Россией» и ЛДПР. Как бы «Новые люди» ни показывали, что они «не за СВО», — так вы же за все параметры правительственной политики голосовали!

Или выходит Слуцкий и рассказывает, что ЛДПР — оппозиционная партия. Мне приходится с места ему кричать: «Леонид Эдуардович, какая вы оппозиционная партия, если вы голосуете за правительство и бюджет?» А он все равно! Плюй в глаза — божья роса. Чему вы оппозиционны? У вас даже министр есть в правительстве. Вы, по сути, несете ответственность за этот социально-политический курс, который мы критикуем.

Да, часть протестного электората мы потеряли. Но я уверен, что он никуда от нас не денется, так как только КПРФ «на земле» работает с протестной повесткой, защищает гражданские права и свободы, отстаивает интересы локальных сообществ. Люди это видят, и рано или поздно низовая протестная поддержка вернется.

Тут есть еще одна проблема. Нас пытаются поссорить с радикально-патриотическим избирательным корпусом. Вся эта полемика вокруг весьма спорной фигуры Ильина привела к тому, что часть радикальных патриотов стала требовать… запрета КПРФ. Из-за того, что они не согласны с нашей критикой части наследия Ильина.

— Так все нормальные люди критикуют Ильина. Потому что он фашист, например…

— Мы за этой риторикой видим более глубокий смысл. Да, когда мейнстримом официальной риторики было «долой красно-коричневых» и «патриотизм — это прибежище негодяев» — в тех условиях патриотические, геополитические воззрения Ильина были использованы левыми в полемике с либералами. Но сегодня, в условиях патриотического консенсуса, меня лично как политолога, как политика волнует — как бы модель, стоящая за корпоративистской риторикой Ильина, не была принята как основная для государственной политики в нашей стране. Это же франкистская модель устройства государства. А я не хотел бы, чтобы наше общество по ней строилось.

Если не Путин, то… Василиса Премудрая

— В России слишком большое значение, на мой взгляд, придается роли личности в политике. Одни твердят: «Путин — это Россия». Другие не видели альтернативы Навальному. Третьи цитируют Жириновского и считают его пророком. Совершенно точно СВО не может продолжаться вечно, и после нее надо будет что-то делать, что-то менять. В российских, так их назовем, патриотических кругах давно обсуждается вопрос: «Кто, если не Путин?» А и правда, кто?

— В России всегда была велика роль личности, и вокруг личности всегда концентрировались, скажем так, определенные проекты. Сейчас оппоненты Путина хотят заглянуть дальше текущего персоналистского режима. Вон Чубайс в Израиле проводит исследования постпутинского периода.

Заметим, что и раньше охранители всегда говорили: «Кто, если не [наш правитель]?» А потом история выдвигала на авансцену совершенно неожиданную личность, вокруг которой концентрировались чаяния народа.

Да, нынешнее «меню» политиков не во всем устраивает общество. Наш Центр исследования политической культуры России уже давно проводит мониторинговые исследования: кто из героев русских былинных сказок лучше всего подошел бы на роль президента. Смотрим на востребованность национальных архетипов в политике. Вот уже несколько лет в опросах доминирует Илья Муромец. И не только потому, что он самый известный былинный герой! Кстати, Владимир Владимирович точно не несет в себе доминирующие черты этого архетипа. На втором месте — князь Владимир Красное Солнышко. И Владимир Владимирович опять же не совсем подходит под описание этого образа. Третье место долгое время занимал младший богатырь Алеша Попович: хитрован такой, Штирлиц немного — и вот под этот образ Путин уже больше подходит. Умный, хитрый, оказавшийся во власти и произведший перестройку. Но сейчас Алеша Попович опустился на четвертое место. И «подвинула» его — барабанная дробь — Василиса Премудрая.

Запрос на женский образ в политике высок. Вспомните феномен Екатерины Дунцовой* — первоначальные опросы показывали, что она на втором месте после Путина сразу после ее выдвижения. Потом произошла редукция голосов: структуры, сформированные «под Дунцову», перешли к Борису Надеждину. А здесь уже произошла потеря четверти потенциального либерально-протестного электората. А когда произошла переполюсовка структур Надеждина на поддержку молодого «новолюда» Даванкова, они и вовсе все потеряли три четверти изначальных либеральных сторонников.

Запрос на социальную справедливость

— КПРФ долгое время является единственной в классическом понимании партией в стране, если говорить не только о структуре, но и об идеологии, программе и истории создания. Даже «Единая Россия» — это не партия, а объединение людей вокруг лидера. Но может быть если партий, по сути, нет, то политической системе следует вообще уйти от этой формы? Работать в рамках гражданского общества?

— Весь мир стоит перед проблемой кризиса классических партий. Но при всех сложностях этих институций общество ничего нового не родило. Возникают право- или левопопулистские движения, появляются гибриды. «Правая» политика смешивается с «левыми» социально-экономическими предложениями — мы это видим на примере стран Евросоюза, от венгерского Орбана, польской партии «Право и справедливость» до «Истинных финнов», французской партии Марин Ле Пен или итальянской дамы-правопопулистки [председателя итальянского кабмина] Джорджи Мелони. Но в любом случае — ничего лучше партийных структур пока не придумано.

Обратите внимание — даже такой изначально большой противник партийных структур, как Александр Григорьевич Лукашенко, вынужден к 30-летию своей политической карьеры возрождать нормальную политическую систему в стране. Оказалось, что он «висит в воздухе», ему в политпространстве не на что опереться, как показал кризис после президентских выборов 2020 года. Да, административно-бюрократический аппарат в нынешней системе хоть в Белоруссии, хоть в России много значит, но только на него, как мы увидели на примере мятежа Пригожина, опереться в кризис очень трудно. Он тут же разбегается или пребывает в параличе при любом катаклизме.

Мы с вами забыли, что по всем опросам — от правительственного ВЦИОМа до нашего ЦИПКРа — в 2021 году существовало равновесие двух политических сил: «Единая Россия» и КПРФ. Конечно, и ДЭГ, и различные «надомно-пеньковые» манипуляции, и электоральные султанаты позволили получить в Госдуме ныне имеющийся результат доминирования «Единой России».

— Так ведь легче на выборах не станет. Вместо трехдневного голосования, если надо, введут 30-дневное. ДЭГ, если потребуется, на всю страну распространят. И если будет необходимо, результаты перерисуют.

— Вы не учитываете одно важное последствие СВО. Такое же последствие несла пандемия ковида. С одной стороны, была атомизация — нас всех растаскивали, изолировали друг от друга. А с другой — пандемия привела к политизации, а эта политизация, в свою очередь, — к успеху КПРФ на выборах. Я считаю, что СВО также рано или поздно вызовет повышенную политизацию общества, и влияние партий будет очевидно.

— В России давно все сложно с обработкой социального запроса и с обратной связью. Есть запрос на качественное образование — мучают всех единым госэкзаменом и вводят разговоры о важном. Есть запрос на уверенность в завтрашнем дне в пандемию — вводят QR-коды и отстраняют людей от работы. Появился у какой-то группы запрос на возвращение мобилизованных с фронта — логично, что надо усилить против недовольных репрессии. Что вы как депутат и исследователь можете сказать о сегодняшнем запросе избирателя?

— Люди всегда хотят одного. Базовые потребности никто не отменял — и, если власть не способна их удовлетворять, возникает дисфункция. По мелочам государство научилось реагировать — все эти Центры управления регионом, АНО «Диалог», мониторинг социальных сетей… Но ключевой запрос — на социальную справедливость — в обществе не удовлетворен. В этом главное недовольство. Отсюда и запрос на социализм.

По данным Института социологии, социализм в России как форму организации общества поддержали бы 48% процентов опрошенных — небывалая с 90-х годов доля. Другое дело, что граждане понимают под социальной справедливостью и социализмом? Для меня как для исследователя стало большой сложностью то, что на вопрос «есть ли в нашем обществе социальная справедливость», до СВО лишь 2% отвечали «полностью согласен», а после ее начала — 21%. Это не нарисованные цифры, это наше исследование ЦИПКР!

Впрочем, я смотрю в будущее оптимистично. СВО запустила в экономике процессы, которые вскоре скажутся на политике. Прежде всего, мы говорим о запросе на справедливость в сфере социально-трудовых отношений. Ныне 40% конфликтов в обществе — именно социально-трудовые. Впрыскивание ресурсов в подъем ВПК, промышленности, сельское хозяйство порождает резкий спрос на квалифицированную рабочую силу. А квалифицированный работяга, особенно политизированный, страшен для власти, проводящей либеральный социально-экономический курс.

В свою очередь, запрос на порядок никуда не делся, но он на 2–3-м месте. А дальше идут цены, в отдельных регионах — транспортная доступность. В запросе общества содержится «вилка» для власти: народ требует раскулачить олигархов. А власть не хочет раскулачивать свою базу поддержки. Это одно из главных противоречий. При всей мимикрии под советские ценности.

Так что в политике у нас впереди очень много неожиданностей и крутых поворотов. Кто не участвует — пристегните ремни. Но лучше участвовать и быть со-творцом своего будущего и будущего своей страны.

* Внесены Минюстом РФ в реестр «иноагентов».