Интересно, это первый флешмоб в далеком от акционизма Тушинском суде — врачи в белых халатах в коридоре? Немного их, человек пять, перед залом, где продолжается слушание по существу уголовного дела педиатра Надежды Федоровны Буяновой. А на прошлом заседании была врач скорой — специально приехала на суд из Петербурга.

Уголовное дело по видеодоносу в интернете возмущенной вдовы погибшего участника СВО поручил возбудить в феврале 2024 года лично глава СК Александр Бастрыкин. Оперативное сопровождение столь важного для государства расследования осуществляет ФСБ. Можете представить опера этого ведомства, который допрашивает семилетнего мальчика? Нет? А зря.

По версии следствия, врач районной поликлиники «во время приема пациентов высказывала негативные комментарии» о действиях российской армии в Украине. Буянова, утверждали в СК, якобы «отреагировала насмешкой» на информацию о том, что семилетний мальчик тревожный и беспокойный потому, что тоскует по погибшему на СВО отцу. Свою реакцию, по мнению силовиков, педиатр сопроводила «высказываниями о правомерном характере действий вооруженных формирований Украины».

Буянова утверждает, что не говорила этих слов. Никаких доказательств в деле нет.

По словам адвоката, «врач лишь установила подозрение на расстройство поведения». А мать, возможно, пришла в ярость, подумав, что из сына хотят сделать психически больного. «Так и появилось это обвинение», — говорит адвокат.

Во время допроса педиатр просила прослушать ее разговор с матерью мальчика — Анастасией Акиньшиной, так как в московских поликлиниках должны были как раз незадолго до этого установить аудиозаписывающие устройства для контроля качества приемов.

Но такой записи, которая могла бы стать идеальным доказательством, пока не обнаружено. И никто (даже ФСБ?) не может выяснить, велась ли она.

1 февраля Буянову — одним днем — уволили из поликлиники. 2 февраля — обыск и разгром квартиры (фото обошли все блоги и посильные СМИ, причем только ленивый не прошелся по уровню жизни «измученной женщины на измученной родине»). Допросы, ночная очная ставка — когда пожилому врачу не давали поесть и отдохнуть — и постановление следователя о запрете определенных действий (нельзя пользоваться средствами связи, а также общаться со свидетелями по делу).

Но никто не сказал Надежде Федоровне, что нужно отмечаться у следователя. И когда Буянова уехала к родне и не явилась на ознакомление с материалами дела, районный Тушинский суд быстро изменил ей меру пресечения.

И вот 68-летняя врач детской поликлиники с 28 апреля находится в московском СИЗО-6 «Печатники».

Изначально, по сведениям «ОВД-инфо»*, ей вменяли более мягкую часть статьи о распространении военных «фейков» (ч. 1 ст. 207.3 УК). 19 апреля обвинение ужесточили, добавив мотив национальной ненависти (п. «д» ч. 2 ст. 207.3 УК). Кроме того, как сообщил адвокат Оскар Черджиев, в деле появился новый свидетель обвинения — Ф. Николаев, не заявленный ранее (так зашифровали для допроса сына Акиньшиной. — Н. С.), хотя следствие вначале и согласилось с тем, что ребенок не присутствовал на беседе врача с матерью.

В День медицинского работника — 16 июня — 52 дня как Буянова лишена свободы.

День первый

Так получается (пока), что в удаленном Тушино протокольная съемка длится минут 20, и выходит некое интервью. Буянова рассказывала про самочувствие, бессонные ночи и как в целом человек на седьмом десятке внезапно привыкает к режиму и условиям СИЗО. Искренне благодарила за письма и материальную помощь. «Я не люблю быть должником», — говорит она и рассказывает, как всю жизнь и сама помогала людям.

Очень всем благодарна за передачи, помощь, письма, поддержку.

Больно, до дурноты, это видеть. И слышать — эти слова и жесты обычного человека, попавшего в беду. Не героя, не активиста, не политика, не профессионала публичного жанра, не юного и не настолько энергичного, чтобы были силы говорить что-то специально ободряющее, вообще как-то медийно себя держать, отыгрывая «предлагаемые обстоятельства»…

— Вас обвиняют в словах про законную цель Украины, что можете сказать?

На такой, прямо «с мороза», вопрос журналиста Буянова отвечает немедля:

— Нет, нет! Могу перекреститься. Я верующий человек. Нет! Я врач, я не могу говорить такие слова. Не имею никакого права. Это же просто больно. Аудиозаписи нет, нет никакого подтверждения. На каком основании она меня может обвинять? Я возмущена просто этим, понимаете?»

— Ну а как так тогда могло получиться, поясните, если на ровном месте?

— У нее семейные проблемы, трое детей, сама их растит, эта женщина неуравновешенная [мать мальчика], она была очень взвинчена, на взводе, «сумбурно себя вела» — сама говорила. Я говорила сначала не с ней даже, а с ребенком, она сидела справа от меня на кушетке, она много очень говорила, говорила сыну (Анастасия Акиньшина 31 января 2024 года привела на прием к педиатру семилетнего сына с жалобой на ячмень на глазу. — Н. С.): «А, ты думаешь, в школу не пойдешь? Ты пойдешь». Первый следователь — Бочаров — меня потом спросил дважды, как ребенок себя вел, не плакал ли. Я могу сказать, что мальчик хорошо себя вел, сам вышел, когда сказали, без матери, могу сказать, что мать себя нескромно вела, если нужно какое-то слово подобрать. Я не психолог, я сказала главному врачу, когда она меня вызвала на следующий день: ей нужен психолог или психиатр, там проблемы какие-то есть. Она все время потом меняла свои показания, и Оскар, мой адвокат (Оскар Черджиев. — Н. С.), на очной ставке задал ей вопрос напрямую: «Ребенок был с вами?» И она сказала дословно: «Ребенка не было, ребенок вышел». Потом началось такое, что я поражена. Не ожидала, что так можно человека оговорить и закопать: вранье просто идет. Потом оказывается, что семилетний ребенок, у которого неуспеваемость в школе, произнес такую тираду, которая есть в показаниях» (это как раз мы все услышим на заседании 13 июня. — Н. С.).

На работе я очень занятой человек, дежурный врач, — продолжает Надежда Федоровна. — Восемь часов без перерыва на обед, живая очередь может быть. Детей надо хорошо прослушать, детально, чтобы не пропустить хрипы в нижних отделах легких. Мазки, анализы, больничные листы, рецепты, назначения… Хотя я работаю по привычной схеме, на все это 32–35 минут уходит, если работаю в быстром темпе.

— Что-то, кроме заявления мамы ребенка, в деле есть?

— Характеристика на меня заведующей, которая меня возбудила очень. «Скрытный, необщительный человек, нет друзей». Я что-то сомневаюсь, что это заведующая. Как со мной — так и я, всегда были ровные, спокойные отношения. Какие друзья могут быть на работе? Молодые, наверное, больше общаются, потому что в телефонах. У нас рабочая атмосфера, хорошие отношения. Я доброжелательный человек. На этом месте не было ни одного замечания. Она [заведующая] очень со мной считалась, меня уважала.

— Получается, только ваше слово против ее слова?

— Ее доказательства — никаких доказательств. А семилетний ребенок, чей допрос в материалах дела, как взрослый человек, по написанному выдал. Выйти я сказала ему. Акиньшина говорила, что дверь была открыта. Но была экспертиза: дверь с автоматическим доводом, не может оставаться открытой. Когда закончилась очная ставка, составлялся протокол допроса. Акиньшина сказала: «Я могу быть свободна?» (Из-за того, что у Акиньшиной трое детей, очная ставка проводилась в ночное время. — Н. С.) Я уже была арестована и ела свою рыбу, которую сварила, так как была голодная, в кабинете следователя Бочарова. И тут Акиньшина, уже было уехавшая домой, снова заходит, как ни в чем ни бывало. Спокойно, вальяжно, как у себя дома, садится на место секретаря Кати, а секретарь эта, Катя, садится за стол Бочарова, начинает что-то печатать. Что-то не то, какой-то, думаю, подлог идет. Через какое-то время заходит сам Бочаров, часы электронные стояли у него на столе, я посмотрела на время — два часа ночи.

Это все Буянова говорила прессе перед первым заседанием, еще до скандала с передачей в СИЗО 20 кг соли, исчерпавших месячный лимит. Соли на самом деле не было, зато «доброжелатель» был. Имя его известно.

«Сегодня мы пришли, чтобы передать продукты и вещи для Надежды. Нам сообщили, что ее месячный лимит передачек почти исчерпан, осталось 800 граммов. Мы смогли узнать, кто это сделал и его номер телефона. Единственное, что он нам сказал по телефону, когда мы смогли до него дозвониться: «Захотел и сделал». Мы действительно не знаем, сам ли он такой инициативный или его кто-то попросил, но подобные поступки очень вредят», — сообщали в тг-канале «Свободу Надежде Буяновой». Адвокат Леонид Соловьев провел беседу с начальником СИЗО «Печатники» и решил вопрос с непрошеными передачами.

День второй

Второе заседание по существу, состоявшееся 30 мая, началось с обращения Леонида Соловьева к прессе: «Просто должен вам передать просьбу Надежды Федоровны, что ее очень расстраивает съемка. Не факт выборки каких-то кадров, нет, а просто сам процесс. Понимаю, что повлиять на это никак не могу, просто хочу передать». Кто ж его послушается…

«А у Акиньшиной не брали интервью?» — заодно спрашивает он у журналистов. Это никому не удалось: она уходила из коридора в соседнее помещение и закрывала лицо от камер.

Надежда Федоровна объясняет, почему не очень хочет общаться с журналистами. Она как будто жалеет, что так много наговорила в прошлый раз:

— Я вовсе не столь масштабная личность, чтобы вот столько внимания. Совершенно невиновной считаю себя и не хочу из мухи слона делать. Я обычный человек, обычный врач. Я не публичный человек, не политик, и знаете… морально тяжело все это. Всю жизнь довольно скромным была человеком. Искреннее, — разводит руками, — спасибо и вам, и вашим коллегам, и там, в зале, и в коридоре.

— Пути господни неисповедимы, — говорит кто-то по эту сторону «клетки».

— Есть и более безысходные вещи, — как будто утешает в ответ Надежда Федоровна. — Как сказал Воланд, человек не знает, что с ним будет через пять минут.

— Вас поддерживают! Много пишут в телеграм-канале…

— Я не хочу этого, поймите меня… — и отворачивается.

На заседании 30 мая был допрос Анастасии Акиньшиной. «Заседание закончилось истерикой», — резюмировал адвокат Оскар Черджиев.

Фрагменты допроса свидетеля Акиньшиной

Адвокат Черджиев. 18 февраля приехал следователь к вам домой, и вы поменяли показания. С чем это связано? Он вас допрашивал дома, почему вы скрывали это от нас?

Акиньшина. Я не скрывала от вас. (…) Он приезжал потому, что я не могу к нему приехать.

Черджиев. А как следователь узнал, что вы передумали и хотите дать показания?

Акиньшина. К ребенку приезжали, я не скрывала от вас.

Черджиев. А как следователь узнал, что ребенок, оказывается, вспомнил, что был там, и приехал к вам домой — мысли прочитал?

Акиньшина. Я уточнила тот факт, что…

Судья Федина. Вы сами связались со следователем? Или?..

Акиньшина. Мой ребенок уточнил этот факт, даже не я.

Черджиев. 18 февраля следователь в 17 часов 20 минут приехал, и вы ему сообщили противоположное тому, что вы сообщали все время.

Акиньшина. Ребенок уточнил этот факт.

Черджиев. А как вы узнали, что поменялся следователь? Его номер телефона, фамилию?

(…)

Вы со слов ребенка вспомнили, что он там был? А вы сами до сих пор не помните, что там было? Только после разговора с ребенком узнали, что он там был, и сами рассказали следователю?

Акиньшина. Как я могу вспомнить, если была в шоке, в стрессе?

(…)

Адвокат Соловьев. Вы настаиваете, что вы были в шоковом состоянии. Вы можете сказать подробнее, в чем это заключалось?

Акиньшина. Состояние такое… отчаяние. Хотелось проснуться.

Соловьев. Вы обращались к врачам-специалистам: психологам, психиатрам?

Акиньшина. Имею право не отвечать?

Соловьев. Вы отдельно подчеркнули, что Буянова окончила Львовский медуниверситет. Почему это так важно?

Акиньшина. Во-первых, это факт: Западная Украина ненавидит русских. Они этого не скрывают. Я подчеркнула, что неудивительно…

Соловьев. Уточняю. Вы имеете в виду — лица родом из Западной Украины ненавидят русских?

Акиньшина. …и не скрывают!

Соловьев. Вы считаете, что Надежда Федоровна ненавидит вас исключительно из-за вашей национальности?

Акиньшина. Она ненавидит русских.

Соловьев. То есть вы испытываете к ней неприязнь?

Акиньшина. Это не я испытываю неприязнь! Это она ненавидит русских!!!

В ходе оглашения материалов дела и допроса свидетеля в суде выяснилось еще несколько обстоятельств. При допросах присутствовали некие люди в штатском, которые отказались представиться под протокол. Сразу после разговора с врачом Буяновой свидетель переслала видео «патриотическому» блогеру Валерии Брацевой и общалась с ней по этому поводу. Последовательность событий и обстоятельства, сопутствующие разговору с врачом, свидетель не помнит и постоянно ссылается на то, что якобы рассказывал ее семилетний ребенок. Был ли он сам во время разговора, была ли открыта дверь кабинета — свидетель не помнит.

• Комментарий защитника Черджиева:

«В деле фигурирует заведомо ложная информация: были просто разговоры наедине, а не «публичное распространение «фейков», потому что в кабинете ребенок не присутствовал. Сегодня Акиньшина решила поменять показания: «вспомнила», что ребенок там находился. Показания противоречивые, непоследовательные, путаные. Всех следователей, сотрудников и всех, кто там участвовал, мы намерены допросить. Дверь была закрыта — это установленный факт».

…Рядом крутится назойливый зритель со всеми чертами городского сумасшедшего. Наверное, такие люди притягиваются к каждой громкой истории… Дискредитирует ли мучеников юродство их почитателей? Должна ли быть безупречна группа поддержки? Что вообще стоит за феноменом особой стыдливости неподготовленного человека, оказавшегося в тюрьме? Как будто оказаться в заключении — это уже стыд, даже если это несправедливость и недоразумение, как считает сама Надежда Федоровна.

А мне отчего-то стыдно, что среди группы поддержки есть вот такой человек, неудобный для группового портрета людей, не сдающих этот город бесчеловечности. Что беда притягивает хайп и безумие. Почему так неловко, что репрессии хаотичны и нет им объяснения и ничего такого, что можно было бы вывести как ситуативную мораль или правило последнего времени? И вся злость и отчаяние собравшихся в итоге обрушиваются на этого неуместного дядечку. И из-за этого стыдно тоже…

День третий

На третьем заседании народу побольше — из-за внезапно изгнанных зрителей закрытого процесса по Беркович — Петрийчук.

Надежда Федоровна решилась: уже сама, учтиво и интеллигентно, соглашается отвечать на вопросы прессы. Успевает подробно рассказать о многом: о бытовых и общежитейских моментах (с юмором), о своем происхождении и биографии, об отношении к церкви и к мотиву «ненависти и вражды».

• Об условиях содержания в камере СИЗО «Печатники» на 30 человек.

— Не жалуюсь, СИЗО есть СИЗО. Писем мне больше, чем другим, неудобно перед сокамерниками. Купаюсь, душ ежедневно в камере, питание такое… не дает возможности заболеть. Нехватка продуктов, конечно, но дополняем из передач. Получаю посылки. Зелень очень важна, нужна — прям спасибо! Помидоры, огурцы, яйца отварные — салат можно сделать себе. Кашу дают, пшенная очень полезная, борщ дают некислый, а щи очень вкусные.

…Не могу слушать, невыносимо, хочется убежать…

Рассказывает, как в карантинной камере оказалась без ничего, и через два-три дня передали большую сумку от неизвестной ей прежде женщины — там и продукты, и предметы туалета, и все-все-все, что нужно, очень рада была.

— Приятная новость, что такие есть люди отзывчивые и сопереживающие. Вот так идешь в городе, мимо друг друга толпой все проходят, а оказывается, вот люди, которые готовы помочь, по-человечески поступить.

Написала заявление на разрешение звонков — адвокат уже передал судье.

— Здоровье важно. Можно остаться без денег, без стен, без всего — все дело наживное, но без здоровья никак.

— Сегодня не так много людей, но это начало процесса… — один из журналистов.

— Ой, да я понимаю, ну что вы, я же как же это… Меня уже очень поддерживают. А потом, знаете, главное еще — что у тебя внутри. Что чувствуешь свою правоту, что не чувствуешь за собой вины. Это очень важно, я считаю, для нормального душевного состояния человека. Мне спокойно, а уж как там распорядятся…

• О дороге в суд.

— Успела сегодня кашу с утра даже. Вчера и позавчера выезжали до завтрака из камеры. Всех-всех забирают с утра. Мы как Золушки успели вернуться обратно в тот раз — на развод до отбоя. Успели принять душ. Первый раз тяжело было ехать, непривычно, в одной машине несколько судов. Хорошо, когда есть две разделительные камеры — курящая и некурящая. А когда в первый раз ехали, всю дорогу те, кто с нами, закурили. Хотя рядом со мной сидела женщина-инвалид, у нее была операция на сердце, и она не переносит дым, и у нее даже паек диетический был. И она просила… Я сказала. Они пытались оспаривать, что имеют право на курение… А потом нас везли в тот раз, и одна женщина запела, я не знаю, на каком языке, такие песни красивые… А потом и я подцепилась. Песня была советская…

…однако убежать от этого некуда…

— Все солидарные с вами коллеги хотят поздравить с Днем медицинского работника…

— Люди остаются людьми. И я надеюсь, что те, кто как-то неправильно себя повел, все-таки образумятся… Нет человека, кто бы ей [Акиньшиной] подсказал, что так не надо. Потому что милосердие должно у человека присутствовать. И есть одна из заповедей библейская — «Не оговори ближнего своего». Тоже важно.

— А вы простили?

— «А у меня [зла, обиды, ненависти] не было изначально, вы знаете… Изначально. Изначально, вы знаете… И то, что мне там, в обвинительном заключении, написали, что «политическая и (вздыхает) национальная ненависть», — понимаете, меня это взбудоражило. И не могла даже это я читать. Один раз прочла и больше не могу заставить себя, второй раз. Потом, уже здесь, я свыклась и стала спокойнее относиться. И я подумала: неужели в столь богатом русском языке нет других фраз? Потому что ненависть — это очень глубокое такое чувство. Очень большое. И поэтому писать сразу «ненависть» — заочно, не видя человека, не зная человека… на каком основании? Мне ненависть вообще не присуща, у меня в жизни такого не было, чтоб я кого-то ненавидела. Бывает антипатия, неприязнь. А бывает — тебе человек внешне не понравился, а потом начинаешь с ним разговаривать — о-о! а там тако-ое… такой человек, оказывается, интересный. А потом я хотела сказать что? Я родилась в Советском Союзе. Неважно, что я родилась в городе Львове, это Советский Союз был. Моя мама — белоруска, а отец — русский, из Алтайского края. Я люблю Россию! Я врач! Всех национальностей и вероисповеданий люди… Какое это имеет значение? У нас в камере люди разных национальностей. Ты смотришь, какой человек, а не какой национальности, правильно? Моя мама тоже медсестра по образованию, она была призвана на войну на второй день и работала всю войну. Она мне говорила, каких только национальностей у них там не было…

«Суд идет!»

Судья Ольга Федина заходит в зал. Прокурор, молодой мужчина с аккуратной хипстерской стрижкой и бородой, с обручальным кольцом, приветливо желает мне здоровья, когда чихаю, просит не называть его имя, и нехотя произносит свою фамилию — Дудкин. Он очень приглашает как бы отмахнуться от всего этого и воспринимать его совершенно отдельно от его формальной работы.

Свидетель обвинения Наталья Шилкина — непосредственная начальница Буяновой, зав. филиала детской городской поликлиники. И, как легко можно обнаружить, муниципальный депутат округа Тушино от «Единой России».

Рассказывает, что Буянова работает в поликлинике с 2019 года, «сотрудник исполнительный, нареканий не было. В коллективе общалась настороженно, неактивно, близких знакомых в коллективе нет».

«Обратилась мама на третий этаж ко мне в кабинет с детьми в тревожном состоянии, успокоили маму, детей, рассадили их в разные кабинеты, выяснили обстоятельства обращения. Уточнили, нужно ли осмотреть детей. «Дети осмотрены, лечение назначено», — сказала мама. После этого рассказала, что в разговоре врач Буянова не очень лицеприятными словами отзывалась о СВО. Маме сказали, что разберемся в данной ситуации, с ней свяжемся. После вышла врач Буянова, выяснили с ней информацию. Она сказала, что ничего оскорбительного не говорила, пыталась успокоить, что мама была встревожена и выглядела опечаленной, нервной, плакала. В дальнейшем хотели еще раз с мамой обсудить, а утром выяснилось, что приходили сотрудники полиции…»

Прокурор. Конкретную фразу вы помните, которую мама говорила?

Шилкина. Она [мама] сумбурно рассказывала, много всего говорила, была очень встревожена… Валерьянкой ее отпаивали, ситуация была очень напряженная.

Адвокат Черджиев тоже переспрашивает про конкретную фразу, которое обвинение приписывает Буяновой. Свидетель не может припомнить ни сейчас, ни в ходе опросов.

— Она [Акиньшина] кричала, плакала. Со мной в кабинете была секретарь и старшая медсестра. Она хотела разобраться с фразой «всех убивать» — что-то такое.

— То есть она была неадекватна?

— Нет. Мама плакала из-за этой ситуации.

— А какую оценку вы дали действиям Буяновой со слов Акиньшиной?

— Одна говорила одно, другая — другое.

— Просила Акиньшина уволить Буянову?

— Не помню. Когда мы уже узнали все утром, мы доложили главврачу. У меня и нет таких полномочий.

— Вас удивила ситуация? Вы характеризуете Буянову как малообщительного, неразговорчивого человека. У вас сложилось впечатление, что Акиньшина сообщает неправду?

— Я не должна делать таких выводов.

— Вас допрашивал следователь?

— В поликлинике. И в Следственном комитете вместе с главврачом. (…) Выяснял обстоятельства.

— Давил на вас?

— Нет.

— Выяснял вашу политическую позицию?

— Спрашивал мое отношение.

— Не оценили это как давление?

— Нет.

— А вы занимаетесь политической деятельностью?

— Нет.

— Состоите в партии? (Очаровательно и ностальгически для рожденных в СССР звучит, что не уточняется даже, в какой. — Н. С.)

— Нет.

— Депутатом не являетесь?

— Являюсь.

—…и не занимаетесь, то есть, при этом политической деятельностью? Это как?

— …

Адвокат Соловьев. Еще вот фигурирует такая фраза в материалах: «с двух сторон умирают люди» — ваша фраза, откуда она?

— Это какие-то общие разговоры.

— Вот сейчас ответили коллеге, что следователь упоминал, что Буянова жила в Украине. А в связи с чем он это сказал?

— Не знаю… просто.

Соловьев (подавляет усмешку). — Вопросов нет.

Оконное стекло — куда-то надо деть глаза — все в крапинку от дождя. На подоконнике справа от судьи стоит горшок, на нем написано Kaktus, а растет в нем какой-то папоротник.

Вопрос от подсудимой:

— Наталья Васильевна, вот я прочитала в обвинительном заключении ссылку на характеристику вашу, что я человек необщительный, скрытная, вспыльчивая… и что у меня нет друзей. Я хочу спросить: на основании чего мне дана такая характеристика? Почему?! Неужели я не подходила с какими-то рабочими вопросами? Неужели я скрытная? Не понимаю… В чем дело — что-то личное надо было рассказывать? Или дело в том, что я общаюсь только по работе с заведующей? Как я могу быть необщительной, если постоянно веду прием пациентов маленьких и их родителей?

Шилкина. А что вы, общительная и со всем коллективом дружили? (Тут прямо встает, взмахивая рукавами смирительной рубахи, гештальт-призрак советского женского коллектива — бухгалтерии, школы, поликлиники… — Н. С.) Это мое мнение, понимаете? Да, вы необщительная. Вот бывает человек, который вот здесь, здесь и здесь — в каждом кабинете знакомые, и он общается.

— Ну укажите, Наталья Васильевна, хоть одного человека, с которым у меня были плохие отношения.

— Я не сказала, что плохие отношения. Это мое мнение.

Адвокат Черджиев. Можете подробней раскрыть, почему?

Шилкина. Я уже раскрыла. Это мое мнение.

Буянова. Кроме того, когда я пришла забирать вещи, и мне сказали…

Судья. Подсудимая, задавайте вопросы!

Буянова. Я нахожусь на рабочем месте по восемь часов без обеденного перерыва…

Адвокат спрашивает свидетеля про нарекания на работе, конфликты с персоналом. Не было. Не привлекалась ранее к ответственности по своей работе? Нет. Шилкина говорит, что к увольнению Буяновой она не имеет никакого отношения: «Это главный врач».

Входит следующая свидетель — Олеся Ярощук, секретарь этой поликлиники.

Прокурор. Подсудимую как можете охарактеризовать?

Секретарь. Да мы с ней практически не общались.

Судья. По обстоятельствам дела что можете сказать?

Секретарь. Вечером пришла мама на третий этаж в администрацию встревоженная, что доктор Буянова сказала что-то, «некорректно выразилась» про пропавшего мужа на СВО. Она была возбуждена, ее пытались успокоить. Она ушла, вызвали доктора — она сказала, что ничего не говорила такого.

— А что именно, не помните?

— Ну что-то про то, что ее [Акиньшиной] муж был законной целью.

Черджиев. Она при детях это говорила?

— Нет, детей мы сразу отвели в отдельную комнату. Мальчика и девочку.

Рассказывает, что пытались успокоить Акиньшину 15–20 минут:

— Она говорила и плакала без остановки.

— А от вас она чего хотела? Содержательно она говорила минуту, а остальное время что?

— Чтобы мы вызвали Надежду Федоровну… Мы вызвали ее позже. Когда Акиньшина ушла.

— А она уволить ее хотела?

— Да. Наказать, уволить, чтобы такие люди не были вот на месте…

— Если я прямой вопрос задам… Вы посчитали, что Акиньшина вела себя неадекватно в этой ситуации?

— Она была сильно расстроена! Я не знаю…

Прокурор ходатайствует об оглашении допроса мальчика с сохранением тайны личных данных.

Адвокаты настаивают на непосредственном допросе в суде.

• «Несмотря на то, что этот свидетель — несовершеннолетний ребенок. Мы понимаем ситуацию, но его показания являются ключевыми в деле. Не было возможности оспорить эти показания в ходе следствия у защиты. Гособвинитель не привел достаточно оснований, чтобы эти показания огласить», — поясняет Леонид Соловьев.
• «Считаю показания, о которых сейчас говорит гособвинитель, вообще недопустимым доказательством, потому что они были получены не следователем, а оперативным сотрудником ФСБ, который должен был это сделать якобы на основании отдельного поручения. В этом отдельном поручении стоит дата «5 марта», а допрос проводился 6 февраля. На каком основании это было сделано с нарушением закона?» — добавляет Оскар Черджиев.

Судья Ольга Федина постановляет огласить показания, несут первый том дела прокурору. Соловьев качает головой. Оглашается протокол допроса от 6 февраля 2024 года, страницы 213–216, несовершеннолетний свидетель назван «Николаевым Федором Федоровичем».

«Можете рассказать об обстоятельствах произошедшего 31 января 2024 года в больнице, где произошел конфликт между мамой Акиньшиной Анастасией и педиатром поликлиники?» — «Да, могу. 31 января 2024 года я вместе с мамой пришел к врачу в поликлинику в кабинет номер 114, так как у меня сильно болел глаз. Находясь у врача, я стал баловаться с мылом и раковиной. Врач спросила у мамы: «Что с поведением вашего сына?» Мама сказала, что я переживаю за папу, потому что нашего папу убили на СВО. Потом врач спросила, а где он работал. Мама сказала, что в метро. Потом врач спросила: «Он сам пошел на СВО?» Мама сказала: «сам пошел». Потом врач сказала маме, что папа был законной целью Украины (…) [эту часть показаний, якобы данных семилетним ребенком, придется опустить, а то написанное опером ФСБ может послужить основанием уголовного дела и для журналистов]. От услышанного я почувствовал себя плохо, потому что она говорила плохие вещи о папе. Это не так, потому что папа — наш герой, он защищал нашу страну, Россию. Потом мама сказала мне, чтобы я вышел из кабинета. Я вышел и слышал, как мама плакала. Затем мы с мамой пошли к другому врачу. И она все рассказала». — «Точно ли ты помнишь слова, сказанные врачом?» — «Да, я их помню, потому что в этот момент я очень сильно испугался после слов о папе, и мама мне сказала, чтобы я вышел из кабинета».

…Адвокат Соловьев молча курит за воротами, пока Черджиев выражает свое мнение прессе:

«Я категорически не согласен с тем, что сейчас огласили показания несовершеннолетнего свидетеля, потому что мы настаивали на его непосредственном допросе. В каких обстоятельствах этот допрос проходил, который оперативник почему-то вел, мы не знаем. Там могло быть все что угодно. Оснований засекретить дело нет. Наводящие вопросы, семилетний ребенок — он что, запомнил такие фразы? Внесудебно общаться мы с ним не можем — скажут, защита оказывала давление. Напомню, показания Акиньшиной поменялись три раза: не было ребенка рядом, второй раз — был ребенок, а на допросе в суде все-таки призналась, что ей якобы ребенок рассказал, что он там был. В полном психозе она, а теперь, по сути единственного человека, который может прояснить, от нас закрыли. Если сотрудник ФСБ его допросил и все норм, почему судья не может допросить? Постараемся вызвать тех людей, которые его допрашивали. «Скрытный, необщительный человек» — такая характеристика дана. Разве стала бы она вести такие разговоры с малознакомыми людьми? А главного врача мы спросим, куда исчезла аудиозапись, если она говорила, что запись была».

…Больше всего мне не нравится, что Надежда Федоровна, честный человек, не совершавший ничего преступного, почти всегда держит руки сзади — в жесткой сцепке, замком. Хотя наручники снимают через специальную щель сразу после того, как заводят в «аквариум». А Надежда Федоровна так и будет все дни — руки за спиной, пальцы переплетены и сжаты, будто наручники теперь с ней навсегда.

* Внесен Минюстом в реестр иностранных агентов.