С моим другом Борисом Байфой, красноярцем, фактически уже в 2014-м все решившим с отъездом, мы тогда, ровно 10 лет назад, сидели чуть не каждый вечер (пока мой отпуск не кончился) в кафе Heaven: это между Эстепоной и Марбельей, англичан в этих местах много, поэтому «Небеса» — на английском. С нами была еще одна большая красноярская семья, которая, собственно, и показывала нам знакомую ей Испанию, хотя продолжала надеяться на то, что бежать сюда не придется.

Прямо у столов, выставляемых метрах в десяти от моря, покоилась старая большая лодка типа нашего карбаса, внутри засыпанная по борта песком. В ней жгли иногда костер, тут же лежали дрова. Ну как дрова — топляк. Причудливых форм. Не сырой и не сухой — подвяленный. Поднятый нос лодки песок засыпал не до верха, и так замечательно сиделось на банке, смотрелось на заходящее в море солнце.

Официантки — статная, литая Сара, из местных, и худая румынка Кармен — иногда включали для нас (хоть мы и не просили) российский канал, большой экран висел под крышей. Смотришь на море и слушаешь бубнеж на родном языке из-за спины. Англичанам врубали их канал.

Европейские политики — многие здесь Путина любили и, похоже, вполне искренне, как и их избиратели, — все же спрашивали, а где он сам для себя нарисует окончательную красную черту. Толстую, красней красного, поскольку уже зашел за множество из них. Тройную сплошную.

На носу лодки в «Хевене» всегда реял флаг «матрасников» — мадридского футбольного клуба «Атлетико». Мачту из лодки вынули, как только карбас вытащили на берег и определили доживать в небеса.

Когда я вернулся домой, с края континента в самую его глубь, в Красноярск, обнаружил, что рядом, на берегу Качи, недалеко от ее стрелки с Енисеем, заканчивают сооружение конструкций (их называли «арт-объекты») под названием «Мачты сбываются»: длинный ряд лодок, и в качестве мачт — высокие и невысокие лиственницы. Понятно, что карбасы те выстроили вокруг давно здесь стоящих деревьев, обколотили их так, что вот вам типа скамейки и столики, но вышли вполне правдоподобные лодки. Кача, мать рек русских, шумела и бурлила, мачты качались и гнулись под ветрами, сиди — балдей. А ближнюю к детскому городку лодку засыпали песком, как в «Хевене». И как в «Хевене» тут выпивали, предварительно затарившись в соседнем «Красном яре». А если еще найти «Stairway to Heaven» — для чего-то ведь придумали смартфоны — вообще.

Мачты из этой флотилии уже не так просто вынуть. Иногда они действительно сбываются. Так тогда казалось.

Наверное, тут бы ввернуть, что прежние люди, спасибо им, придумали лодки для преодоления бездн, в том числе и между нами. Но это чушь. Нет, они действительно придумали, однако сейчас что? Кому это помогло? Кому стало легче?

…Года через три после того лета «Хевен» в Испании сожгут. Борис, оставшийся там жить, пришлет фотки. Лодка обгорит снаружи — спалить ее дотла не позволил песочный массив в ней. Но, понятно, вскоре она совсем исчезнет. И через небеса пройдет новая набережная. Дорожки, газоны, модные рестораны, новые кондоминиумы, ландшафтный дизайн.

Ну и ладно. Лодка в конце концов — это просто лодка. На берегу она не нужна.

Оставались лодки на Каче, в двадцатом микрорайоне Красноярска. Лодки, которые еще и деревья. Из которых — и дубина, и икона. Которые, заняв место мачты, вроде как надеются уплыть отсюда, сорваться и умчаться. Прочь, лишь бы отсюда. Но стоят как вкопанные.

Эту диалектику по силе понять только тем, кто выпивает в этих лодках, тоже надеясь убежать прочь. Но, как понимаете, остаются на месте.

Сейчас, в июне, бурная в мае Кача уже мелеет, а в лодках из кормы поднимаются высаженные бабками будущие ноготки и еще какой-то укроп — видимо, космея. Тут эти цветы зовут «космосом».

Да, качинские лодки тоже решают снести. Вместе с мачтами, которые все-таки не сбылись — лиственницы определили к вырубке. Из-за чего? Вы не поверите. В борьбе за ту самую экологию города. Здесь будет пролегать «воздушное» метро, которое Владимир Путин предложил Красноярску как спасение от экологического кризиса.

***

Подвозил однажды старуху с сумками — дачную соседку. Когда ехали по косогору, поднимаясь на Караульную (Покровскую) гору над лежащим внизу историческим центром Красноярска и тем самым двадцатым микрорайоном, она кивнула вниз: «Мой-то весь этот микрорайон распланировал» (раньше тут была затапливаемая пойма Качи, в СССР ее застроили). Спрашиваю: «Архитектор?» — «Да какое, — смеется, — бульдозерист. Сидел он, но дали ему право такое». Сама она отпахала на лесоповале, не говорила сколько.

Как там, у Юрия Кузнецова: «На площадях, на минном русском поле, / В простом платочке, с голосом навзрыд, / На лобном месте, на родной мозоли / Федора-дура встала и стоит».

Это я не столько к тому, что деревья в назначенном к вырубке сквере старые, с той еще «планировки», нет, они немного помладше, но это действительно большие уже деревья, а таких в городе с его лозунгом «Миллионному городу — миллион деревьев» уцелело совсем немного. И не к тому, что чувствую с этими деревьями, стоящими неколебимо, родство больше, чем с кем-либо из уехавших людей (хотя понимаю всех; просто, когда стоишь рядом с этими деревьями, ты по-прежнему одинок, но есть чувство, что нас под небом много). Нет, я это к тому, что все в конце концов делает эта Федора-дура или ее муж-бульдозерист. Он — распланирует. Она будет рядом. Встанет и будет стоять…

Надо бы извиниться за длинный заход к сути всей этой истории, но иначе ее не понять. Как бы то ни было, заход закончен. Суть проста. 13 июня в 20-м микрорайоне на пути рабочих, приехавших вырубать вот эти вставшие и стоящие деревья, встали еще и люди. Приехала полиция. Пока разошлись. За пару часов до этого на меня вышла одна из руководящих (среднее звено) работниц муниципального предприятия, получившего задание «по-тихому снести на выходных сквер» (это ее слова). Ни она сама, ни рабочие, ни руководители этого делать не хотят. Но и без работы остаться не хотят тоже. Поэтому желают поднять гражданский протест.

В ответ мне впору было бы горько заржать, ведь понятны же бесполезность затеи, да и фактическое отсутствие граждан и общества. Крикунов, глашатаев, общественных деятелей, способных на организацию публичных протестов, не осталось, по тюрьмам-психушкам, под подписками, да и ни один блогер, ни одни СМИ местные об этом не напишут (и не написали — на момент, когда передаю эти строки в редакцию).

Но вот же: Федора-дура здесь. Стоит на русском минном поле. Диалектика и метафизика этих пространств остается с ними.

Проверяю информацию еще у одного человека, близкого к благоустройству города и всем этим сносам. Подтверждает слова — до запятой.

В тот же день невидимой миру борьбы, но позже, та же работница из муниципального предприятия дает знать: листвяг в лодках отстояли, лодки с мачтами вроде не тронут, хотя в плане стояли, но к вырубке/уничтожению точно назначено: остальные 17 лиственниц, 26 кленов (все это, повторю, взрослые деревья; на высоте 1,3 метра меряют — для рабочих — диаметры их стволов, и это существенные цифры, но здесь их приводить не буду), 18 берез, 2 черемухи, 11 яблонь, 1 ясень (к нему ходили спрашивать), 2 тополя, 1 липа, 3 рябины, 1 ель, 18 свободно растущих кустарников без указания вида, 85 погонных метров кустарника в живых изгородях, 3200 квадратных метров газона. Ну и к ликвидации — всё сопутствующее этому единственному в округе зеленому уголку, все радости.

***

В этот же день, с семи вечера 13 июня, в Красноярске ввели на трое суток режим неблагоприятных метеоусловий (НМУ) первой степени опасности. Это привычные сообщения Среднесибирского управления федслужбы по гидрометеорологии и мониторингу окружающей среды. Неблагоприятны эти метеоусловия для рассеивания вредных примесей в воздухе. То есть для всех штиль и солнце — это нормально, а Красноярск лучше всего ощущает себя при штормовом ветре, уносящем вместе с чихухуа, йорширскими терьерами, сусликами острова Татышева и прочими мелкими животными вонь крупнейшего в мире алюминиевого завода (КрАЗ, «Русал») и угольных ТЭЦ (СГК). Смог также укрывает город и пропитывает, когда не штиль, а северо-восточный ветер: как раз с КрАЗА на город. И как раз в эти три дня сообщают о северо-восточном ветре.

Красноярск — город астматичных детей, согласно госдокладам (Роспотребнадзора и Минприроды), растут раковые заболевания, болезни органов дыхания, системы кровообращения. В Красноярске — затянувшаяся экологическая катастрофа. Город травят. Все виновники и бенефициары смога, все рецепты спасения известны и очевидны. Но краевые и городские власти упорно десятилетиями доказывают, что это не Дерипаска и Мельниченко, что это не «Русал» и не Сибирская генерирующая компания (СГК), а сами горожане с их печным отоплением, с их рыдванами и дрыслами (машинами), с их шашлычными и неучтенными автосервисами, что виноват горный ландшафт и резко континентальный климат, слишком плотная застройка и т.д.

В эту чушь не верят даже те, кто ее произносит, но это уже столь же ритуальное действо (клятва на верность алюминщикам и угольщикам), как регулярное обрезание деревьев до трехметровых столбов. Этот чуть не религиозный акт называется Посадка На Столб. В народе помягче: стрижка под чурочку. Так, видимо, побеждают страх перед стихией, тайгой, так победим постороннее, так утвердим человеческое превосходство.

Обрубки для эстетики и праздничного настроения обвивают китайскими гирляндами, а срезы замазывают веселенькой краской. А то и вовсе в центре Красноярска на месте вырубленных деревьев устанавливали пластиковые светящиеся сакуры и яблони. Китайские чучела. Иногда идеальная флора била током, но все же — всегда бодрая, зеленая. Ощущение отвоеванного плацдарма, иллюминация, и этот праздник — каждый вечер.

И вот каким-то чудом на берегу Качи в самом центре Красноярска сохранились эти настоящие деревья.

13 июня директор Института экологии и географии Сибирского федуниверситета Руслан Шарафутдинов объяснил (не покраснев) городу, что в сегодняшнем смоге виновато солнце. К печке бабы Мани и «жигуленку» деда Васи добавление. Дескать, дымка над городом — не что иное, как «фотохимический смог», под воздействием солнечных лучей образуются фотооксиданты.

***

Владимир Путин брался победить экологическую катастрофу в Красноярске еще к Универсиаде-2019, прилетал и проводил совещания. Местные власти его убеждали, что все дело в дымящем транспорте и частном секторе. Что ж, раз вы настаиваете. И вместо закрытия/переноса/перевода на современные технологии КрАЗа и перевода ТЭЦ с угля на газ, Красноярску в очередной раз (с 1983 года!) зачем-то пообещали вместо воздуха — метро. Каким образом одно может заменить другое, как метро будет снижать выбросы канцерогенов от печей, плавящих металл?

Если б метро добавило городу бомбоубежищ, которых здесь почти нет (мол, середина страны, ничего до нас не долетит), это еще можно было бы как-то понять, но подземных сооружений будет не так много, как ожидалось: городу теперь уже обещают метротрам, то есть поезда пойдут в основном по поверхности. Вот под такое «воздушное» метро в 20-м микрорайоне и вырубают сквер.

То есть больному чумой предлагают задорого подстричь ногти. Навезли уже техники. Но особых работ за огороженными заборами площадках пока не видно. Хотя не сомневаюсь: они идут. Еще раз: в задыхающемся городе хотят вырубать последние деревья, причем не обрубки, а нормальные.

Больному, конечно, ногти подстричь совсем нелишнее (метро — это прекрасно), но, может, сначала его все же вылечить? Ну, хотя бы начать лечить?

***

Красноярское метро — это затянувшийся анекдот, давно уже никому не смешной. Во главе последней посаженной обоймы проворовавшихся чиновников идет Олег Митволь, московский политик и бизнесмен, бывший замруководителя Росприроднадзора, он возглавил в свое время совет директоров Красноярского треста инженерно-строительных изысканий, актуализировал проект из советских 80-х годов строительства метро в Красноярске, в итоге получил 4,5 года за хищение почти миллиарда (954 млн) из суммы, выделенной на этот проект. Сейчас судят по этому же делу (непонятно, почему их в ОПГ не оформили) Юрия Лапшина, на тот момент председателя краевого правительства, с учетом его болезни прокурор запросил ему 6 лет общего режима, а главе краевого транспортного предприятия Константину Мандрову — 12 лет. Министр транспорта Красноярского края Константин Димитров заключил досудебное соглашение с прокурором, ему дали 3 года и 2 месяца — за приемку фактически невыполненных работ на 742 млн рублей при строительстве красноярского метро. И это я перечисляю только те фигуры, что в Красноярске на слуху, посаженных или готовящихся больше.

14 июня бывший краевой премьер Лапшин выступил с последним словом. Конечно, метро придумал не Лапшин. Но это он подписывал все бумаги, это он стелился ковриком под финпромгруппы, уничтожающие Красноярск и на этом разжиревшие.

Это с его подачи и помощи Красноярску изобразили борьбу за чистый воздух с помощью метро. Теперь защита Лапшина говорит о раке четвертой стадии у него — поэтому ему в тюрьму нельзя.

Разумеется, нельзя.