На прошлом заседании свидетель — актриса Наталья Горбас — практически опровергла рассказ «патриота» Карпука, который якобы купил билет на спектакль «Финист Ясный Сокол» на входе в Боярские палаты и не заметил раздачу зефира в ходе спектакля. Поэтому сегодняшнего допроса свидетелей все ждут с воодушевлением и гадают: когда же судья согласится наконец посмотреть видеозапись спектакля, которая развеет все недоразумения, как в сказке.

Спрашиваю адвокатов, почему в этом же зале Михаила Кригера судила тройка судей, а у девушек судья один. Оказывается, это выбор подсудимого — коллегия судей или один (суд присяжных для части 2 статьи 205 не предусмотрен). Адвокат Сергей Бадамшин говорит, что «наш» судья очень и очень опытный, процессуально безупречен.

Ждем судью Массина. Помощник ставит на высокий судейский стол тома дела, на этот раз не в коробке, а как корзиночку с ручкой из скотча.

Начинают с ходатайства о фото- и видеофиксации судебного процесса:

Свидетели обвинения не явились. Адвокат Карпинская предлагает допросить свидетеля защиты — театрального критика, председателя экспертного совета «Золотой маски» Татьяну Тихоновец. Но прокурор ходатайствует об исследовании доказательств из томов один и три. Что там?

Допрос из спектакля — подсудимой Марьюшки: как носить хиджаб, как приготовить блюдо халяль… Онлайн-брак по-мусульмански… Посадили в рейсовый автобус, потерялась сумка с паспортом… Села на серого волка — и только ее и видели, ребенок уже не плакал… Сроком на 8 лет 6 месяцев отбывания наказания (поет хор).

«Великая бездна сам человек, — запинается прокурор Денисова, читая слова пьесы. — Любовь не тюрьма, но сводит с ума, любовь не пожар: разгорится — не потушишь. Он прям в сердце глядит, потому что любит, а дома мимо меня глядели. Ты не видела, что тебя вербуют разве? Временный брак… У белого барашка растут кудряшки…»

Вместо этого прокурор, монотонно произносящая стенограмму читки пьесы с таймкодами, могла бы озвучить и телефонную книгу или расписание автобусов. Но происходит странное. Истории уже известных нам героинь вдруг звучат повторно. И это не копипаст в материалах обвинения: адвокат Карпинская поясняет в перерыве, что в томах вслед за стенограммой читки пьесы оглашается расшифровка видеозаписи спектакля — той, анонимной, снятой на две трети камерой в потолок, как пояснила Евгения Беркович еще на первом заседании.

И вот мы слушаем (!?) видео в озвучке прокурора — вместо того, чтобы просто его посмотреть в зале суда.

«Знакомую до боли мелодию… Изменилось настроение и мелодия… Любое нарушение все ломает… Привела меня в музыкальную школу… Глубокий смысл — правила не могут быть выше любви…» — история героини-певчей, изнасилованной регентом своего храма и обратившейся в унынии к знакомствам в интернете.

А пристав закатывает глаза при втором заходе на рецепт халяльного шоколадного торта с миндалем и чем-то там еще.

Судья Юрий Массин (с явным интересом к происходящему) рассматривает людей в зале. На прошлом заседании на месте «элитного» слушателя (обычно на этом сидении родственники) сидел огромный, не знакомый никому человек в камуфляже с защитного цвета рюкзаком. Кто он? Художница рисует малиновые пятна на камуфляже пристава в берете… который мечтал о халяльном шоколадном торте.

Слушателем из-за включенного кондиционера почти не слышно.

«Великая бездна — сердце человека: загорится — не потушишь». Интонация прокурора становится актерской…

Час сорок перерыв для проветривания. «На самом интересном месте» — Бадамшин.

Не без ажитации спрашиваю драматурга Александра Родионова, проваливается ли прокурор в текст. Нет, говорит, но местами «она абсолютно как на качественной читке, не присваивала текст, не проваливалась, но, скажем, не халтурила там, где можно было бы схалтурить. Качественный текст читать полезно». — «Так почему бы не посмотреть видео вместо этого?» — жалуюсь ему. Родионов возводит очи. Спустя несколько минут его чуть не выгоняют за съемку на телефон.

Читка продолжается. Рация приставов шуршит помехами, фонами каналов, как на киносъемочной площадке.

…По второму кругу идет корабль, севший на мель. Письмо от Финиста в спаме… Аврелий Августин… Участие в террористической организации… Штаны в зависимости от колонии, рубашка на голое тело…

«Все, Ваша честь». Прокурор говорит, что выполнила заявленный на сегодня объем работы.

Разрешение ходатайства защитника Карпинской о допросе свидетеля Тихоновец, председатель экспертной комиссии «Золотой маски» в 2021–2022 годах (когда номинировали пьесу и спектакль «Финист Ясный Сокол»).

В зал входит прекрасная дама.

Судья: Какая организация?

— Никакая. Я работаю по договору с театрами и фестивалями. Светлану не знаю, только ее пьесы. С Женей виделись несколько раз.

Ксения Карпинская спрашивает, из кого состоит экспертный совет «Маски» и как они отбирают и оценивают произведения.

— В жюри входят люди всех театральных профессий: режиссеры, актеры, критики. Утверждаются все они только секретариатом СТД (Союза театральных деятелей). В течение всего сезона эксперты вживую отсматривают все, что возможно из российского театра. Московские и питерские премьеры смотрим вживую. Нас 10 человек в экспертном совете, каждый день ходим в театр практически на протяжении года. Что касается иногородних спектаклей, то смотрят видео и решают, куда ехать и что смотреть. Что касается «Финиста Ясного Сокола», у нас был особый интерес к нему.

Карпинская: Вы смотрели спектакль в Москве. Можете рассказать, о чем он, какая задача у него была?

Тихоновец: У него очень точная сверхзадача — та телеграмма, которую хочет режиссер послать зрителю. Он предостерегает женщин, которые уловлены представителями ИГИЛ (запрещенной в РФ организации), кого заманили… Смысл этого спектакля — предостеречь. Люди, которые смотрят (я всегда наблюдаю за зрителями), оказывается, не думали, не одна я, о том, какая это серьезная проблема. Из огромного количества пьес это была самая яркая, самая убедительная и самая талантливая, которая раскрывала общественную позицию, имевшую политическое значение.

— Должна ли совпадать позиция автора и альтер-эго героя?

— Андрей Болконский был альтер-эго автора, но это крайне редко бывает. Практически всегда не совпадает. Особенно в пьесе. У нас нет таких примеров. Что делает драматург? Он слышит язык мира, улицы, среды. Он вылавливает и конструирует из этого художественный мир пьесы.

— Этот спектакль оправдывает или пропагандирует терроризм?

— Нет. Он не оправдывает и не пропагандирует. Он предупреждает о страшной опасности. Точно, внятно и понятно.

— А кто в жюри «Маски» принимает окончательное решение о присуждении премии?

— Я работала пять раз в жюри, поэтому могу рассказать. Спектакли привозятся в Москву, люди смотрят месяц-полтора. Бывают промежуточные заседания с обсуждениями. После просмотра последнего спектакля «уходим в ночь» — обычно мы в 6 утра заканчиваем это голосование, и нас не выпустят из комнаты, пока мы не выдали имя лауреата. Сначала открытое голосование проходит. Потом, когда в каждой номинации остается по два кандидата, начинается закрытое голосование. И никто из нас не знает до конца, кто победит.

Женя Беркович:

— Навскидку: по каким признакам зритель в зале может понять, что девушки в опасности?

— Это дает понять, во-первых, текст судьи, которая, с одной стороны, является голосом разума, с другой стороны, это голос закона. Безумные Марьюшки… Я честно скажу, мне не было очень жалко их, да что ж за дуры такие! Ты видишь судью, которая говорит и о законе, и о разуме, говорит: что ты сделала — и вот что тебя ждет потом. Из-за фундаментализма? Нет, из-за зефира. Очень точно актриса, играющая судью, работает в разных планах. Показывает, где ты, Марьюшка, перешла красную черту.

Женя: Спасибо! И наивный вопрос, но ужасно важный. Вы сказали, что в театре слова, позиция персонажа не равны позиции автора. Что есть тогда «телеграмма» зрителю. Где она живет, как залу определить ее?

— Определяется всем художественным строем спектакля. Режиссерский рисунок: каждая актриса раскрывает сущность этих Марьюшек. Вот эта сеть, которая перед ними расставлена. И они в нее все попадаются. Но образ судьи все время предостерегает голосом разума.

Прокурор:

— Вы являлись членом жюри и других фестивалей. Имеет ли «Золотая маска» преимущество перед другими фестивалями?

— Конечно. Это несравнимо с другими премиями. Это премия всего театрального сообщества, а была придумана Михаилом Александровичем Ульяновым. Она сначала была московской премией, потом расширилась с 90-го года. Премия стала невероятно большой. Она стала включать в себя всю театральную Россию. Это нацпремия сообщества.

Прокурор задает «вопрос дня» (и, судя по всему, предположения наблюдателей оправдываются: суд над «Финистом» и его авторами преследует еще одну цель: «отжать» главную театральную премию):

— А в связи с чем прошла реорганизация премии «Золотая маска»?

Карпинская возражает, просит прокурора пояснить связь обвинения с реорганизацией премии.

Прокурор:

— Проходила критика чиновников Министерства культуры.

Тихоновец:

— Я не знаю. Критика всегда была и будет. Во всех областях. Это всегда задевает чьи-то интересы.

Прокурор:

— Считаете ли вы, что до 2023 года спектакли были русофобские, скандальные, эпатажные…

— Сначала про русофобские. У Женовача сосчитать невозможно количество премий. Сколько у Додина. Сколько у Гергиева. Бочкарев получал. Можно открыть сайт «Золотой маски» и посмотреть всех лауреатов. Это оскорбительно говорить такое. Это неправда. Жюри выбирается по очень сложным критериям. Туда входят очень уважаемые люди. Художники-сценографы, режиссеры, народные артисты. Невозможно, чтобы все эти люди собрались и дали премию русофобскому спектаклю. Это же не спорт — прыгнул на 3 см выше, пробежал…

Дальше судья подробно расспрашивает Татьяну Николаевну, как формируется «афиша «Золотой маски». Поняв принцип создания расписания показов фестиваля. В итоге все узнают, что афиша формируется экспертным советом. Жюри их отсматривает и голосует. Эксперт-отборщик не может потом участвовать в составе жюри.

Массин поражается объему работы — громадное количество спектаклей в год плюс видео. Знаток театра поясняет, что и два спектакля в день, и четыре — в радость. Но «бешеная нагрузка, многие ее страшатся, не представляют, на что идут, с ума сходят».

— Вы наговариваете…

— Не на себя. Мне привычно.

Обсуждается организация работы «Маски», роль менеджера, который помогает всем все успеть, заключение договора и гонорара. Упоминается, кто был директором «Маски» — Бочков, Бояков, Мария Ревякина.

— Был кто-то, кто оценивал содержание?

— Кто же это может быть? Мы эксперты!

— А был кто-то, кто следил за соответствием нормативно-правовым актам?

— Не может быть такого должностного лица. Еще никому судья не делал столько комплиментов, не выражал открыто восхищение профессионализмом, как Татьяне Николаевне. Кажется, он с трудом смог завершить разговор с таким интересным человеком.

Прокурор просит отложить заседание до 11 часов утра.

— Нам приглашать свидетелей? — спрашивает Карпинская.

— Как будто если я скажу, что нет, то вы не будете их вызывать.

«Растопили лед и победили хаос, внесли ясность, вам надо срочно записать курс на ютьюбе», — не сдерживается публика перед экспертом в коридоре. Говорят о полной смене состава премии «Золотая маска». Конец и этой эпохи. «Мы не в театре, оваций тут нет», — орет пристав в берете, когда мы благодарим Татьяну Николаевну аплодисментами.

Перед зданием суда почти никого, только маленькая группа поддержки и две девушки, одна из которых, студент-медик с практикой в детском хосписе («У нас все хорошо, все жив сегодня»), празднует свое двадцатилетие вольнослушателем в суде над незнакомыми женщинами. Она — в нарядном длинном платье — задувает с подружкой огонь черной зажигалки вместо свечи.

А я все думаю, почему лучший стих о нынешней волне русской эмиграции (из того, что я читала) написан Женей Беркович под Новый год в СИЗО «Печатники».