Евгения Беркович и Светлана Петрийчук. Фото: Светлана Виданова / «Новая газета»
На минувшей неделе судили Светлану Петрийчук и Женю Беркович. Абсурдное обвинение, абсурдный процесс. Приговор тоже будет абсурдным. А если он вдруг (хотя с чего бы?) окажется справедливым, то это тоже ведь своего рода абсурд. Потому что справедливые приговоры сейчас начали именно так и восприниматься.
Помните, были времена, когда «двушечка» рассматривалась как неслыханный произвол? Как через одного кричали, что это «37-й год»? Как на защиту девушек встала общественность, деятели культуры, мировое сообщество? Между нами, к Pussy Riot у меня лично никаких симпатий не было, но когда власть стала превращать их в мучеников — деваться было некуда. Глупость — не уголовное преступление, судить и сажать их было не за что.
Время шло.
Мы незаметно подошли к моменту, когда как оправдательный приговор начали рассматривать условные сроки. По делам, в которых не было ни состава, ни самого события преступления, — радовались, что человека просто не посадили, а дали условный.
То есть все равно признали виноватым невиновного. Но ведь это лучше, чем тюрьма? С позиции здравого смысла-то?
Время шло дальше, и наступил февраль 2022 года, который много чего поделил в нашей жизни на то, что было «до», и то, как стало «после». Условных сроков больше не было — и, видимо, не будет. Как акт милосердия воспринимается домашний арест. Когда «первым ласточкам», таким как Алексей Горинов, давали 7 лет за слова, мы только поначалу возмущались. Но потом поняли, что семь лет — это теперь, как прежние условные приговоры. Семь лет — это хотя бы обозримый срок. Даже не самые молодые и не самые здоровые узники имеют шанс выйти через семь лет. А выйти из тюрьмы — просто выйти — это же хорошо!
Потому что когда ученомуАнатолию Маслову дают 14 лет за госизмену, а ему самому 77 — ты понимаешь, что это фактически смертный приговор.
Казнить в России формально нельзя, но подсудимые получают такие приговоры, которые просто исключают возможность выйти на свободу живыми.
Оглашение приговора ученому Анатолию Маслову. Фото: Андрей Бок / Коммерсантъ
Хотя время удивительная штука. Скопинский маньяк Виктор Мохов вышел и снова оказался среди людей, отсидев 17 лет. В середине июня выйдет, отсидев 22 года, Юрий Гриценко. Первый раз севший за жестокое убийство еще в 1993 году, но вышедший всего через семь лет, а через полгода начавший убивать снова! 5 женщин убил, 10 покалечил. Ему доставлял удовольствие сам звук молотка, разбивающего голову. Гриценко из 22 лет 13 провел в карцере. Потому что он просто безумец, нападавший на людей даже в заключении.
И вот этот гражданин скоро тоже окажется таким же членом свободного общества, как и мы с вами. Почему я про него говорю? Потому что он отсидел 22 года за запредельный кровавый садизм. Его назвали «Зеленоградский Чикатило». И вот он получил 22 года. А Володя Кара-Мурза-младший*, который пальцем не тронул никого в своей жизни, получил 25 лет. Потому что, как когда-то в нашей истории, настоящим врагом для власти становится «политический». А уголовник, маньяк, садист — классово близким. Вы же помните, кстати,
что каннибалы и расчленители имеют право завербоваться на СВО, получить помилование и даже посещать школы с «разговорами о важном», а «иноагент» права на привилегию «Родину защищать» лишен.
…И вот идет процесс над постановщиками спектакля «Финист Ясный Сокол», и мы чувствуем бессилие. Потому что всему происходящему невозможно помешать. Когда людей обвиняют одновременно в исламизме и феминизме — какие доводы можно привести против? Правосудие в нормальном обществе опирается на закон, логику и здравый смысл. Что из этого осталось в наших судах?
Зато в суде всегда будет эксперт, который подтвердит любую ересь. В крайнем случае изобретут аж целую науку деструктологию, которая так же научна, как теория о плоской Земле. Но если суду будет очень нужно, он и Землю признает плоской. Наши суды не видят ни в чем никаких противоречий. Что можно принимать на высшем уровне талибов и при этом в то же самое время наказывать людей за пропаганду терроризма, за тексты про «Талибан», официально признанный в РФ террористической и запрещенной организацией. Что с этим делать? Чем заниматься адвокату? Кого и в чем убеждать?
Как быть подсудимому? Ведь всякое оправдание становится похожим на метание бисера. Самые пламенные речи, самые яркие «последние слова» тонут в косноязычии приговоров.
Но тонут они не только в этом. Мы просто перестаем реагировать на кошмар правосудия. Когда была «двушечка» — еще реагировали и реагировали бурно. А потом суды, приговоры, обвиняемые — все слилось в одно сплошное полотно, и мозг начал защищаться от этого, просто игнорируя происходящее. 15 лет, 18 лет, 25 лет. Шпионаж, госизмена, оправдание терроризма.
Мы уже не успеваем запоминать имена и вникать в фабулу. Разобраться, есть хоть какая-то вина человека (или даже полная и совершенная вина!), или гражданина осуждают от начала и до конца по ложному обвинению?
Исход ясен — осталось уточнить срок. Прокурор просто зачитывает бумаги. Судья просто зачитывает приговор. Мы даже не знаем, кто настоящий автор этих документов. Все участники процесса превращаются из живых людей в искусственные интеллекты, встроенных помощников, с которыми мы тоже постепенно привыкаем общаться. Они неутомимы, бесстрастны, даже вежливы. Но вы не можете их разжалобить и вызвать человеческую эмоцию. Они — на работе.
Вот на процессе Беркович и Петрийчук все удивились, что судья искренне интересуется, поели ли обвиняемые, как они там вообще, в этой клетке? Вот такое теперь милосердие, и такому мы радуемся в своей уже выученной беспомощности.
Но если «от нас ничего не зависит», то зачем тогда ходить на суды, зачем писать и говорить про них?
Чтобы люди в клетках и аквариумах российской Фемиды не чувствовали, что про них забыли все, кроме близких. Не чувствовали себя титрами в конце фильма ужасов. И чтобы мы сами не чувствовали, что промолчали, когда еще была возможность сказать. Иначе наступит день, когда и про нас самих уже никто не скажет.
* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».
