Зал суда с велюровыми креслами

Вместе с другими журналистами сижу в мягком велюровом кресле за деревянным барьером — там, где обычно присяжные заседатели. Напротив нас — адвокаты. За ними — стеклянный «аквариум» для подсудимых.

За стеклом — Женя и Света. Женя — в черном, смотрит на всех, иногда улыбается, собранна и, кажется, готова сражаться за свой спектакль. Светлана Петрийчук — в розовой тонкой рубашке. Она иногда переговаривается с Женей, но за весь этот день я ни разу не слышала ее голоса, она не задала свидетелям ни одного вопроса. Пока наблюдает. Слушателей — полный зал. Они сидят как бы в амфитеатре, только у них не кресла, а мягкие, обитые зеленым велюром лавки.

Публика — коллеги, артистки, друзья Жени и Светы, а также обычная «судебная» публика, посещающая резонансные судебные процессы, искренне сочувствующая фигурантам политически мотивированных дел.

Адвокатов четверо — Ксения Карпинская и Елена Орешникова защищают Женю Беркович, Мария Куракина и Сергей Бадамшин — Светлану Петрийчук.

Прокурор Екатерина Денисова — блондинка в больших очках, в ожидании судьи оживленно переписывается с кем-то.

Входит судья Юрий Массин, высокий, с короткой модной стрижкой, загорелый. Судье, кажется, нет и сорока.

Он сообщает, что несколько изданий попросили о видеосъемке судебных заседаний, и интересуется мнением участников процесса. Все единодушны: и подсудимые, и прокурор, и адвокаты. Все против видеосъемки.

Всего в обвинительном заключении заявлено 17 свидетелей обвинения. И одна свидетельница защиты.

На третий день были допрошены две актрисы, участвующие в спектакле: Ольга Шушлебина (ее еще называют Совой) и Леоника Константинова.

Ольга Шушлебина играла в спектакле Блаженного Августина. Молодая девушка с длинными волосами, собранными в хвост, и с серьезным лицом — кажется, что она очень сосредоточена и напряжена. Прокурор Денисова просит актрису рассказать в свободной форме о спектакле и о своем знакомстве с подсудимыми.

Вообще в этом процессе не так важно, что говорят свидетели, как важно то, какие вопросы им задают участники процесса.

Шушлебина рассказывает, что ее персонаж как раз и «пытался уберечь девушек, направить на христианский путь». Но прокурора интересует информация, которая бы подтверждала обвинение: присутствовала ли Светлана Петрийчук на репетициях, снималась ли читка пьесы и сам спектакль на видео, изменялся ли текст монологов артисток, утверждала ли тексты Петрийчук.

— Есть ли в спектакле оправдание терроризма? — спрашивает прокурор.

— Нет, конечно, я бы тогда в нем не участвовала, — объясняет актриса. Адвокат Карпинская уточняет, видела ли свидетель дома у Беркович какие-то религиозные символы, когда там проходили репетиции. И «исповедует ли Беркович идеологию насильственного воздействия на органы государственной власти» (цитата из обвинения).

Актриса отвечает отрицательно. И тогда защитница спрашивает, знакома ли она с приемными дочерьми Беркович.

Ольга Шушлебина хорошо знает дочек Беркович и готова о них рассказать в суде. Адвокат Карпинская просит временно закрыть процесс: она собирается огласить медицинские документы о состоянии здоровья девочек.

После оглашения медицинских документов подсудимых выводят из зала, разрешая им пообедать, то есть передохнуть и съесть сухой паек, который им выдают в СИЗО. Для этого девушек отводят в конвойное помещение суда.

«Просила ли я тебя играть Варвару Караулову?»

И это происходит как маленькая «спецоперация»: трое судебных приставов в черных балаклавах, в пятнистых костюмах, с дубинками на боку буквально отгораживают собой публику от коридора, по которому поведут подсудимых. Потом медленно открывается дверь судебного зала, и четвертый судебный пристав загораживает спиной другую часть коридора, чтобы никто из публики не смог прорваться вперед. Все эти движения похожи на какой-то странный танец. И когда конвойные выводят девушек из зала, мы видим только их головы.

Допрашивают вторую актрису — Леонику Константинову, которая в спектакле играла одну из Марьюшек. Рассказывает, что Женя Беркович попросила ее написать монолог своей героини, и она скомпилировала текст из разных источников: нашла историю одной из обманутых вербовщиками девушек в интернете, посмотрела сериал Первого канала (видимо, «На краю»), написала монолог и показала Беркович.

Режиссер этот монолог одобрила.

Женя спрашивает: «Говорила ли я тебе когда-либо, что надо играть Варвару Караулову?»

«Нет, никогда», — отвечает актриса. Это еще один из повторяющихся вопросов. Дело в том, что в материалах дела есть так называемая автороведческая экспертиза, в которой сравниваются показания Карауловой на суде с репликами персонажей спектакля. Что эксперт хочет доказать этим сравнением, непонятно, но имя Карауловой постоянно звучит в этом процессе.

Женя спрашивает Константинову, какие костюмы были в спектакле, похожи ли они на одежды радикального ислама? Константинова отвечает, что у всех актрис были открытые платья с разрезами по бокам.

Судья интересуется внезапно: «Вы читали сказку «Финист Ясный Сокол»? Можете ли вы сопоставить сказку и спектакль по содержанию?»

«Я не думала об этом», — отвечает свидетель.

«В этой сказке папа был заботливый», — подсказывает судья. Константинова молчит.

Прокурор сообщает суду, что некоторые вызванные ею свидетели не явились, и предлагает просто огласить их показания. Читает — показания Жанайдарова, который вместе с Юрием Шевхатовым, мужем Петрийчук, был администратором сайта «Любимовки». Он говорит, что именно Шехватов опубликовал 8 мая 2023 года видео спектакля «Финист Ясный Сокол». Но, согласно обвинению, это Петрийчук и Беркович «распространяли спектакль в сети Интернет». Защита же настаивала на том, что они не могли этого сделать, потому что 8 мая 2023 года уже находились в СИЗО.

Прокурор зачитывает допрос ассистентки Беркович Миндияровой, с которой режиссер советовалась по поводу того, не «оскорбляются ли в спектакле чувства верующих». Миндиярова окончила Казанский институт культуры, в 2019 году работала в Казани, в музее исламской культуры, до этого пять лет училась в Казанском высшем мусульманском медресе. Она отправляла текст пьесы имамам. По словам Миндияровой, представители мусульманского духовенства посещали спектакль, оставляли положительные отзывы и воспринимали его как «наглядное пособие об опасности терроризма и экстремизма».

Еще два допроса. Оба свидетеля — Малич А.М., из Александринского театра в Санкт-Петербурге, и Умникова Е.Л, директор Екатеринбургского театра юного зрителя, рассказывают следствию о том, как спектакль «Финист Ясный Сокол» показывался на театральных фестивалях: в Санкт-Петербурге на фестивале «Особый взгляд» и в Екатеринбурге на фестивале «Реальный театр». Оба свидетеля ничего не слышали о том, чтобы зрители или кто-либо воспринимал «Финист Ясный Сокол» как «оправдание терроризма».

У прокурора на среду свидетели «закончились».

«Философский и поэтичный спектакль»

И тогда адвокат Карпинская просит суд допросить свидетеля защиты — профессора театроведения из Санкт-Петербурга Николая Песочинского, который в этот день специально приехал в Москву. Суд соглашается.

И вот Николай Песочинский, худощавый человек в темно-сером костюме, необыкновенно артистичный, привыкший выступать перед студентами, в течение часа читает суду лекцию о спектакле, анализирует его содержание и значение, говорит о нем в самых высоких выражениях.

Николай Песочинский — не только один из самых известных и авторитетных российских театроведов, он также один из 12 членов жюри премии «Золотая маска», которое в 2020 году присудило приз «за лучшую драматургию» Светлане Петрийчук и «за лучшие костюмы» художнику спектакля.

«На нас никакого давления никогда не оказывалось», — заговорщически сообщает он суду. И подробно рассказывает, как устроена премия «Золотая маска», как 15 экспертов отбирают спектакли по всей России, потом жюри отсматривает лучшие и путем тайного голосования определяют «лучшие из лучших».

Николай Песочинский объясняет, что актрисы не демонстрируют симпатии к своим персонажам, они как бы отстраняются от них, исповедуя так называемую «ноль-позицию». Профессор эмоционально говорит о поэтичности и трагичности спектакля, о том, что в спектакле показаны крушение иллюзий, ошибочная любовь к виртуальным мужчинам, которая лишает героинь разума, они совершают трагическую ошибку, ломают свои жизни…

«Это путь в никуда, катастрофа», — восклицает профессор, попеременно обращаясь то к суду, то к залу, то к подсудимым.

«Это сложный философский и одновременно поэтичный спектакль, в нем ничего нет о политике, интерес к исламу у героинь ограничивается лишь традиционными ценностями, домом, семьей. Идея закрытой одежды женщины, это идея защищенности, элемент культуры», — увещевает он суд.

И судья, выслушав профессора театроведения, наконец задает вопрос: о какой культуре говорит театровед и какое у него вообще образование: есть ли психологическое и филологическое.

Профессор терпеливо объясняет, что речь идет об исламской культуре, что же касается его образования, то он изучал и психологию, и филологию.

У прокурора Денисовой свои вопросы, ее интересует «Золотая маска»: чем она так важна и единственная ли это театральная премия в России. Она спрашивает, знает ли свидетель, что эта премия была реорганизована и почему, слышал ли свидетель, что заместитель министра культуры до реорганизации заявлял о том, что в этой премии были элементы русофобии.

Николай Песочинский парирует: в России есть и другие театральные премии, но «Золотая маска» — самая главная, это как «Оскар» в кино. По его мнению, после реорганизации «Золотая маска», по сути, не изменилась, а он все также состоит в жюри. Что же касается критики в адрес премии, то «всегда есть недовольные».

Женя Беркович уточняет у профессора, а не является ли он сам русофобом. Песочинский с улыбкой отвечает: «Я — патриот, 50 лет изучаю русский театр».

Допрос заканчивается. Подсудимых уводят в том же порядке, что и приводят на суд, «исполняется» тот же «балет» приставов с отсечением публики, чтобы не допустить никакого общения.

И вот их увели, а мы остались. На заседании было много эмоций, много информации, но ощущение абсурда происходящего не оставляет. Как судья может судить спектакль, если он его, скорее всего, не видел? Да и театроведение — это не та область знаний, которую судья военного суда обязан понимать и знать. К тому же еще не наработана судебная практика — в России подобных процессов о «криминальных спектаклях» еще никогда не было. И есть ощущение, что для судьи — это как бы китайская грамота. Но не хотелось бы думать, что после этого абсурдного процесса судебная практика будет-таки наработана, и следующим судьям окажется проще разбирать «уголовные» дела режиссеров, актеров, драматургов, костюмеров и осветителей.

* Организация признанная террористической и запрещена в РФ.