Прокуратура обжаловала слишком мягкий приговор водителю, сбившему насмерть на пешеходном переходе поэта Льва Рубинштейна (суд дал ему год и восемь месяцев условно).

То исключение, когда с требованием ужесточить приговор хочется согласиться — хотя Льва Семеновича уже не вернешь.

Исключение — потому что по другим делам прокуратура требует ужесточить вынесенные приговоры в отношении тех, кто не виновен ни в чьей гибели. Не уличен ни в каком насилии и никому не причинил вреда. И преследуется лишь за несогласие с государством и его политикой.

Условный срок за «оправдание терроризма» для социолога Бориса Кагарлицкого* после обжалования прокурором превратился в реальный.

То же самое произошло с условным сроком за «дискредитацию Вооруженных сил» для правозащитника Олега Орлова*.

Срок лишения свободы за «участие в экстремистском сообществе» для политика Лилии Чанышевой после обжалования прокурором увеличился на два года.

Есть и более ранний пример — причем с куда большим ужесточением: это дело историка Юрия Дмитриева, исследующего сталинские преступления, срок лишения свободы для него сначала с 2,5 года увеличился до 13, а потом и до 15 (!) лет.

И с полным единством следствия, прокуратуры и суда, полагающих, что обеспечивают интересы государства.

Непомерные — и никак не соответствующие тяжести «содеянного» — сроки характерны в последнее время для многих политических дел, фигуранты которых точно так же никого не убили, не насиловали, не избивали и никому не причинили вреда.

Это касается и художницы Саши Скочиленко, которая за замену четырех ценников в магазине получила шесть лет лишения свободы.

И политика Алексея Горинова, который получил семь лет лишения свободы за выступление на совете муниципальных депутатов.

И журналистки Марии Пономаренко, которая получила шесть лет лишения свободы за посты в социальной сети.

И архитектора и политической активистки Ольги Смирновой, которая за свои посты в социальной сети получила аналогичный срок в шесть лет лишения свободы.

И «яблочника» Михаила Афанасьева, который за свои журналистские публикации получил пять с половиной лет лишения свободы (это был первый приговор по делам о «фейках об армии» по статье 207.3 УК РФ).

И политика Владимиры Кара-Мурзы*, который получил 25 лет лишения свободы за свои критические в отношении российской власти и ее политики выступления.

Указанные сроки вполне сравнимы с теми, которые получают за тяжкие преступления против личности (в том числе и те, кто затем был помилован президентом в связи с участием в СВО), — при очевидной несравнимости тяжести содеянного с точки зрения обычной логики.

Обычной — но не логики правоохранительных органов, требующих одинаковое наказание за убийство и за пост в социальной сети, и не логики судов, эти наказания устанавливающих.

И те и другие хорошо знают (и видят на практике), что излишняя суровость в политических делах если официально и не приветствуется, то уж точно не наказывается.

Именно потому мы видим в судах очень похожих если не по внешности, то по манерам (часто — достаточно молодых) персонажей в синих прокурорских мундирах, которые без малейших колебаний требуют многолетнего лишения свободы за высказывание мнения, отличающегося от официального, которое предписано считать единственно верным. Или столь же непреклонно требуют месяцами держать в СИЗО тех, кто не может оказать никакого давления на давно допрошенных свидетелей и ничем не может помешать следствию. При этом никакое милосердие не стучится в их сердца (впрочем, посмотрев на «политические» процессы, в самом наличии у отдельных обвинителей этого органа начинаешь сомневаться)…

Точно так же именно потому мы видим очень похожих если не по внешности, то по манерам персонажей в судейских мантиях, которые без малейших колебаний отправляют людей за указанные «прегрешения» отбывать указанные многолетние сроки. Без малейших признаков стучащегося в их сердца милосердия…

То, что мы наблюдаем в «политических» делах, не называется правосудием.

Оно называется политическими репрессиями — преследованием граждан за их политическую позицию и несогласие с государством (что пока еще является их конституционным правом, но оказывается наказуемым).

Это реализуется при помощи государственных структур, которые я еще в 2017 году назвал «министерством репрессий» — объединяющим полицию, следственный комитет, прокуратуру и суд, согласованно решающих общую задачу: покарать «нелояльных». И охраняющих не право, а политический режим.

Одной из самых сложных задач будущего — когда наступят неизбежные перемены — будет кардинальная реформа всех указанных органов.

Возможно — с масштабной заменой персонала.

* Внесены Минюстом РФ в реестр иноагентов.