Семь лет колонии за милосердие

И здесь очень важное слово «суд», потому что доктор Кравченко вместе с врачебной комиссией СИЗО «Матросская тишина» выдавал медицинские заключения, но решения по ним принимал суд. Преображенский суд Москвы. Судьи этого же суда освободили этих четырех тяжелобольных заключенных, и их решения не были отменены вышестоящим судом.

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, что такое российская пенитенциарная система, как она связана со следствием, с оперативными сотрудниками и какую роль во всем этом играют тюремные врачи.

Не секрет, что на следствии обвиняемых часто шантажируют их болезнями, то есть предлагают им дать показания в обмен на получение медицинской помощи. Именно оперативники СИЗО могут запретить тюремным врачам госпитализировать того или иного обвиняемого, дать указания о том или ином медицинском диагнозе.

По свидетельствам заключенных и правозащитников, именно по таким правилам в московском СИЗО «Матросская тишина» функционирует больница, которая принимает заключенных из Москвы. Главные врачи в этом заведении надолго не задерживаются. Не все могут и хотят играть по таким правилам. Это в очередной раз доказывает и «казус доктора Кравченко». Сам он в письме правозащитнице и журналисту Еве Меркачевой из СИЗО подтверждает эту аксиому:

Это Кравченко цитирует слова одного из бывших начальников московского СИЗО.

Доктор Кравченко пришел в тюремную медицину, проработав несколько лет участковым терапевтом в поликлинике, но он был не согласен с реформами в здравоохранении, проводимыми в 2005 году господином Зурабовым (министр здравоохранения. — «Новая»), и ушел из гражданской медицины. С 2008 года с небольшим перерывом он работал врачом в разных СИЗО. Отвечая в письме на вопросы «Новой», Александр Кравченко объясняет:

Осенью 2018 года доктор Кравченко перешел на должность заместителя начальника ФКУЗ МСЧ-77 ФСИН России, то есть стал вторым лицом в системе пенитенциарной медицины Москвы. Он курировал психиатрическую больницу в «Бутырке» и больницу «Матросской тишины». Тогда в очередной раз уволился главный врач этой больницы, и Александр Кравченко вызвался ее возглавить сам, чтобы попробовать там обустроить все наилучшим образом. Он думал, что на это ему хватит двух-трех лет. Вникая глубже в проблемы больницы, обнаружил, что ремонт в палатах и медицинских кабинетах не проводился с 2000 года, постоянный некомплект, да и во многом — бардак. Начался ковид, и, как рассказывают правозащитники, Кравченко налаживал в больнице лабораторию — и в связи с этим практически жил в своем кабинете полтора месяца. За ударную работу мэрия наградит его грамотой Собянина.

«Неверно понял указания руководства»

А кроме того, за время своей работы доктор Кравченко нажил себе врагов и среди подчиненных, которых он заставлял работать, и среди оперов, хотя пытался ладить со всеми.

Больше всего его возмущала несправедливость в оплате труда. С 1 января 2018 года все гражданские врачи, которые работали в тюремной больнице, стали получать доплаты согласно указу президента о поддержке медицинских работников. Медики с погонами, такие же как и сам Кравченко (до осуждения он был подполковником ФСИН. — «Новая»), таких доплат не получали. И оказалось, что, например, гражданский хирург получает 140 тысяч рублей, а хирург в погонах — примерно в три раза меньше.

Доктор Кравченко инициировал письмо президенту России на эту тему, объяснял, насколько это дискриминационно. Под коллективным письмом его подпись стояла первой, и поэтому ответ на обращение к президенту России пришел ему.

Имеется в виду, будто бы он освобождал тяжелобольных людей, чтобы разгрузить СИЗО и «получить от руководства похвалу и поощрение, продвижение по службе, а также иное покровительство, посредством исполнения любыми способами ложно понятого им указания руководства по снижению количества спецконтингента».

Впрочем, те четверо осужденных, которые при участии врача Кравченко получили от врачебной комиссии «добро» на освобождение, в случае отказа в суде все равно уехали бы в колонии, поэтому в любом случае СИЗО бы они покинули.

«Казус доктора Кравченко»

Судя по всему, обвинение против главного врача больницы «Матросская тишина» готовилось в спешке, потому что его сначала обвиняли и во взятках, а когда доказательств не нашли, стали развивать абсурдную тему «злоупотребления» и «превышения полномочий».

Об этом мы писали в статье «Злоупотребление освобождением».

И само дело, и сам приговор — явно «заказные». Теперь вряд ли тюремные врачи будут спешить с рекомендациями по освобождению тяжелобольных заключенных. Как, впрочем, было и до прихода Кравченко. Но раньше тюремная система «своих не сдавала».

Мы знаем о «стрелочниках». Например, несколько лет назад посадили медсестру, которая носила в московское СИЗО героин, а вот главного врача «Бутырки» Дмитрия Кратова, где намеренно не лечили Сергея Магнитского, аудитора компании Hermitage Capial, скончавшегося при не выясненных до сих пор обстоятельствах, в декабре 2012 года оправдали по обвинению в «халатности», хотя доказательств его некомпетентности на суде было предостаточно.

* * *

35 заключенных столичных СИЗО скончались за 2022 год. Эту цифру озвучила на заседании Общественного совета при Уполномоченном по правам человека по Москве начальник медуправления столичного ФСИН Галина Тимчук. Смертность в московских СИЗО выросла почти на 40% по сравнению с 2021 годом. Так, в 2021-м скончались 22 человека, в этом — уже 35. Абсолютное большинство из них умерли от заболеваний. На первом месте — сердечно-сосудистые недуги, на втором — инфекционные (ВИЧ и другие).

Еще факт: 8 ноября 2022 года в Мещанском суде Москвы прямо во время заседания умер обвиняемый в мошенничестве бизнесмен Евгений Пчелкин. Он больше года находился в СИЗО «Матросская тишина», неоднократно жаловался на ухудшающееся состояние здоровья. По словам его адвокатов, ходатайствовать о переводе под домашний арест Пчелкина следователь была готова, только если бы обвиняемый признал вину. Заболевания Пчелкина, уверены адвокаты, подходили под перечень заболеваний об освобождении из-под стражи, но тюремные медики не направляли его на освидетельствование.

Напомним, доктор Александр Кравченко был арестован в январе 2022 года.

«Из сотни освобождены… трое»

Журналист и правозащитница Ева Меркачева рассказывает на страницах «Московского комсомольца» разные истории из жизни пациентов «Матросской тишины», которым она была свидетелем как член ОНК Москвы. В августе 2022 года в больнице «Матросская тишина» в терминальной стадии рака скончался заключенный Дмитрий Петров, обвиняемый в «нанесении телесных повреждений, повлекших смерть». Врачи московской гражданской больницы поставили ему смертельный диагноз, но к освобождению не рекомендовали. А после ареста врача Кравченко тюремные медики в «Матросской тишине» боялись как-либо спорить с этим вердиктом гражданской больницы, да и вообще боялись кого-либо направлять на комиссии об освобождении.

Экс-сенатор Борис Шпигель (он содержался в соседней палате с обвиняемым Петровым) показал Еве Меркачевой документ из МВД: «Ему (Шпигелю в освобождении. — «Новая») отказали три раза, несмотря на перенесенный острый инфаркт и документально подтвержденное заключение, что ему требуется круглосуточный уход (сам не может даже помыться). Шпигель показывает интересную справку за подписью старшего следователя по особо важным делам ГСУ СК».

Если в двух словах: это поручение МВД выполнить комплекс оперативно-разыскных мероприятий по сбору сведений о противоправных действиях Шпигеля по изменению меры пресечения, в том числе при проведении медицинского освидетельствования. Есть ответ из полиции, где сказано, что поручение принято, ведется работа. «Как вы думаете, какой врач, увидев этот документ, напишет, что человек подлежит освобождению по болезни?» — спрашивает ее экс-сенатор. Ева Меркачева отмечает: «Возможно, именно появлением таких справок можно объяснить тот факт, что

«Если надо для помощи человеку превысить полномочия, я бы превысила…»

Основатель фонда «Вера» Нюта Федермессер в своем телеграм-канале пишет о знакомстве с врачом Кравченко:

Знакомые с Кравченко говорят: он — человек верующий, воцерковленный — воспринимал свою работу в тюрьме как своего рода служение, часто советовался со своим духовником; не стоит ли ему вернуться в гражданскую медицину, видимо, это служение было чересчур уж тяжелым, слишком ответственным, «если не закрывать глаза на то, что люди умирают», если работать по-настоящему.

Трудно предположить, как в дальнейшем сложится судьба этого совершенно нетипичного тюремного врача, но

Провинциальная история

У каждого журналиста всегда есть несколько историй, за которые бывает стыдно перед самим собой. Стыдно за то, что ты плохо написал статью и не смог помочь человеку, который к тебе обратился за помощью. Хуже всего, когда уже ничего нельзя исправить, потому что твой герой умер. Одна из моих историй — история жительницы Мценска Марины Кольяковой.

Редкий случай: в одном и том же суде молодую женщину дважды оправдали, а в третий раз осудили на 12 лет колонии. Суд самый что ни на есть сермяжный — Мценский городской суд Орловской области. 8 мая 2001 года на берегу реки Зуши 20-летняя Марина Кольякова и 14-летний Стас Чекаленков нашли труп старика Бориса Смелкова, известного в Мценске вора-карманника. Накануне старик получил пенсию и угощал Марину со Стасом вином. Марина потом ушла с приятелем гулять в городской парк, а Стас остался. Как часто бывает, подозрение пало на тех, кто нашел труп.

Сначала следователи требовали от Марины оговорить Стаса, а потом он сам оговорил ее. Его показания то и дело менялись: то он говорил, что Марина избивала старика глушителем от автомобиля, то — выхлопной трубой от мотоцикла. А на суде и вовсе отказался от своих слов. Судебно-медицинская экспертиза показала, что при таком способе убийства вся одежда Кольяковой должна была бы быть в крови. А судебно-биологическая экспертиза свидетельствовала: никаких капель крови на одежде молодой женщины не обнаружено. Марина свою вину не признавала. Показания других свидетелей подтверждали ее алиби.

Мне об этом деле рассказала правозащитница Людмила Альперн, которая долгие годы посещала женские колонии, познакомилась с Мариной Кольяковой в Шаховской колонии Орловской области, узнала ее историю и попросила меня написать. Я ездила в Мценск, встретилась с Марининой мамой Ниной, которая воспитывала Маринину дочку. Простая женщина, добрая и переживающая за свою непутевую дочь и внучку. Встречалась я со следователем, но он стоял на своем: Кольякова виновата, она и убила старика-карманника. Почему убила? Ни доказательств, ни мотива в деле нет. Но труп-то есть…

Встречалась я тогда и с экс-судьей Мценского городского суда Евгенией Масленниковой, ее вынудили уйти в отставку после дела Кольяковой, и она работала адвокатом. Объясняя, почему на третий раз был вынесен обвинительный приговор, Масленникова сказала:

«В этом деле как в капле воды отразилась вся наша система. Если оказался в поле зрения суда — будешь сидеть, как картофель на грядке. Два оправдательных приговора — брак в работе. Марину осудили, потому что боялись, что она потребует компенсацию за месяцы, проведенные в тюрьме».

Да, и добавим: просто потому, что кого-то надо было наказать, городок маленький, все друг друга знают, и

Меня тогда это дело сильно зацепило. Вместе с моей подругой, известным московским адвокатом, мы пытались обжаловать несправедливый приговор в Верховном суде, но ничего не вышло. Я переписывалась с Мариной Кольяковой и уговорила ее подать на помилование. Марина написала ходатайство, хотя в колонии ее отговаривали: президент-де милует только тех, кто признает свою вину, и только тех, кто сидит за незначительные преступления.

В ходатайстве о помиловании Марина вину не признала. Она лишь просила пожалеть ее 11-летнюю дочь, которая не знает, что мать в тюрьме. Ее ходатайство поддержал Владимир Петрович Лукин, который тогда был уполномоченным по правам человека. Ходатайство поддержала Орловская комиссия по вопросам помилования и губернатор Орловской области.

Без милосердия

Прекрасно помню тот день, когда мне позвонила Нина, мама Марины. Она буквально кричала в трубку: «Ее вызвали из цеха в оперчасть колонии. Все с ней прощались, думая, что ее помиловали. Но ей зачитали отказ президента России». Президентом тогда был юрист Дмитрий Медведев. И он, очевидно, совсем не знал, что такое милосердие.

И все-таки Марину отпустили на свободу раньше срока. Она трижды подавала на УДО — и в конце концов удалось пробить эту стену. Не отпускали ее и потому, что не признавала себя виновной, и потому, что работала она на «швейке» лучше других, была чуть ли не ударницей труда. Получив два отказа в УДО, она развила бурную деятельность: написала письмо председателю Верховного суда Вячеславу Лебедеву, уполномоченному по правам человека Владимиру Лукину, депутатам Госдумы. Во всех этих письмах Кольякова говорила о том, что у осужденных женщин нет никакой мотивации работать и «исправляться». Условно-досрочно в Орловской области почти никого не отпускают. Она писала, что под ее письмами готовы подписаться десятки женщин. Когда я незадолго до ее освобождения приехала в Орловскую колонию и спросила, почему она не хочет признать себя виновной, ведь тогда точно отпустят досрочно,

И вот вроде «справедливость» восторжествовала, казалось бы, живи в свое удовольствие. Марина пошла работать в швейную мастерскую, пробовала заниматься дочкой, мечтала стать юристом, читала журнал Esquire, где, как сейчас помню, на обложке был Алексей Навальный.

Но новой жизни не получилось. Видимо, те девять лет, которые она отсидела, те унижения, которые пережила, ее доконали-таки: она не смогла с этим свыкнуться, внутри Марины что-то сломалось, разрушилось, то, о чем ни она, ни ее близкие не догадывались.

«Подпольный рай оказался так недалек от ада»

В ее жизни тогда появился хороший мужчина, он предлагал выйти за него замуж, но Марина выбрала другой путь. Она влюбилась в молодого наркомана, сама пристрастилась к наркотикам и, несмотря на то, что удалось ее положить в специальный реабилитационный центр, от зависимости не излечилась до самой смерти.

Некоторое время мы не общались. Мне кажется, Марине было неудобно передо мной за то, что она не оправдала моих ожиданий. Ее телефон не отвечал, я позвонила ее матери и узнала, что Марина снова в колонии. Ее осудили на три года по «наркотической» статье. До конца срока ей оставался один день, и она очень хотела успеть на свадьбу дочери, но ее не отпустили. Отсидев, она вышла, но завязать с наркотиками не смогла. И довольно быстро ее втянули уже в серьезнейшую аферу, связанную с покупкой и продажей наркотиков по интернету.

Мы стали переписываться по электронной почте ФСИН-письмо. И однажды Марина написала мне, что очень тяжело больна: у нее туберкулез, цирроз печени, панкреатит, проблемы с легкими и много чего еще. Все эти заболевания вместе подходили под «актировку» — освобождение. Ее мама просила о помощи уполномоченного по правам человека, члены ОНК приезжали к Марине в колонию, куда ее отправили, осудив на 12 лет. После жалоб ее все-таки повезли в больницу, но там занизили стадию заболевания, чтобы не освобождать. Проверить такие вещи в тюремных условиях практически невозможно. Я много раз слышала подобные истории, когда у больных с разными диагнозами — что туберкулез, что ВИЧ — занижают диагнозы. Тем более когда у осужденного больший срок или тяжкое обвинение.

В случае с Кольяковой руководство женской колонии, уставшее от разных жалоб и писем, решило перевести осужденную в Мордовию, в туберкулезную больницу. Стало понятно, что от нее хотят избавиться. Освобождать ее по болезни не собирались, но и не хотели, чтобы она у них умерла. Испортила бы статистику. Бывший член ОНК Михаил Денисов старался помочь с актировкой, связывался с действующими членами ОНК, с местной уполномоченной. Но Марина Кольякова лежала в колонии в отдельном туберкулезном боксе. И, я так понимаю, что никто особо не горел желанием ее навещать. Она писала мне:

В начале октября ее — практически смертельно больную (она писала, что часто из горла идет кровь, она не может ходить, все время лежит) — отправили в СИЗО Орла, потому что 12-летний приговор отменили, прокуратура требовала еще добавить срок.

«Страшно умирать вдали от близких…»

23 октября повторный суд в Орле не состоялся. Врач СИЗО сообщил, что Марина Кольякова в тяжелом состоянии и что на суд ее привезти нет никакой возможности. Вероятно, слушания придется приостановить. Между тем Нина, мама Кольяковой, только со второго раза смогла ей сделать передачку. Первый раз она простояла в очереди у СИЗО пять часов и уехала ни с чем — оказалось, что родственники обычно занимают очередь с ночи. Второй раз матери повезло, правда, взяли не все — только трусы, носки, колготки и шапку. А уже через неделю, 2 ноября, Марину перевезли-таки в туберкулезный диспансер. Матери сообщили, что у дочери отказала почка и из горла хлещет кровь. Решили ее наконец актировать. Но не успели.

Марина умерла 16 ноября. Ей было всего 43 года. Умерла, так и не повидавшись ни с дочерью, ни с матерью. У меня перед глазами строчки из ее последнего письма:

Но кто виноват, что в жизни Марины Кольяковой «все сложилось не так, как хотелось бы»? Кто-то скажет: «Сама виновата, ей дали шанс, освободив по УДО, она могла начать новую жизнь…» А ведь дело как раз в том, что ей не дали никакого шанса — тогда, в 2001 году, когда ее арестовали за то преступление, которого она не совершала. Не дали все те же «звенья гребаной цепочки»: следствие — суд — тюрьма.

И это только одна история. А у каждого журналиста и правозащитника таких историй — тысячи.