Остановимся на минуту. Обратите внимание, что было тогда значительно проще, чем стало: захотел человек (пусть заметный, «общественный и церковный деятель», гласит Википедия, сын министра при Александре Втором) пойти к Ленину и — пошел. Правда, не застал: Ленин оказался на каком-то заседании. Но приняла человека жена вождя, Крупская. Она сказала, что никакого «Комитета большевиков» не существует, и пообещала «принять меры против самозванцев».

«Конечно, мер никто не принял, угрозы продолжались, и отец поручил посыльному самому сторговаться на некоторой меньшей сумме, за что тот получил хороший «начай», — пишет автор дневника, тогда девятнадцатилетний Петр Ковалевский.

И тут же сообщает ряд иных подробностей послереволюционного быта.

Дальнейшая судьба «типографщика Смильго» осталась неизвестной (я смог обнаружить лишь «охранника Ленина» с такой фамилией, но тот оказался Эдуардом). Самому же Петру Ковалевскому в 1920-м удалось эмигрировать. В 1922 году он окончил Сорбонну, в 1926-м защитил диссертацию «Лесков, недооцененный бытописатель русской жизни» на степень доктора историко-филологических наук. В 1930 году ему было поручено чтение лекций по-русски и по-французски на русском отделении Сорбонны.

В Санкт-Петербурге в 2001 году издан первый том его «Дневников» (1918–1922 гг.).

Но я — о Ленине, благодаря которому Ковалевский и ему подобные оказались вне России. А в России, наоборот, было возведено (гласят справочники) 14 000 памятников «создателю первого в мире государства рабочих и крестьян». Сейчас, правда, некоторые уже снесены, но точные подсчеты, увы, невозможны.

Недооцененный писатель Илья Зверев в 60-е уже годы написал очерк, в котором, среди прочего, описал школьный класс, где на пионерском сборе умница пионервожатая постоянно всех призывала:

Даже в 60-е этот умный мальчик воспринимался как исключение. Да и что мы тогда знали о Ленине?

Был произведен в гении и титаны

Угадайте, кто опубликовал этот репортаж в газете «Гудок» 27 января 1924 года, ровно сто лет назад? Булгаков Михаил Афанасьевич, автор «Мастера и Маргариты» и «Собачьего сердца». Смею думать, относительно героя он не сильно заблуждался, но написал. Выполнил редакционное задание, внес свой вклад в создание мифа о «всенародном горе».

А что писали остальные?

22 января 1924 года «Объединенные литературные группы Москвы» приняли решение наряду с активным участием в погребальных торжествах издать однодневную газету «Ленин», посвященную его памяти. На последней странице некий Юрий Соболев в статье «Облик Ленина в письмах его современников» устраивает подлинный литературный парад восхвалений, поскольку, как он утверждает, «Ленин еще при жизни стал легендой». По его словам, Ленин вошел в современные художественные произведения в своем титаническом облике, в котором романтически-героические черты почти скрывают его живой, подлинный характер. Далее Соболев приводит несколько насыщенных метафорами характеристик Ленина.

В тот же ряд попадают цитируемые Соболевым Троцкий и Луначарский, утверждающие, что Ленин похож на смекалистого мужика, чья хитрость дорастает до «гениальности», «вооруженной последним словом научной мысли». Сам же Соболев резюмирует: «Ленин ждет еще своего Гомера и Толстого».

А Горький, между прочим, 7 ноября 1917-го объявил в газете «Новая жизнь»: «Ленин не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата». А в эссе «Владимир Ильич Ленин», написанном в 1920-м в честь юбилея, под видом славословий Горький фактически перешел на оскорбления, назвав Ленина «гильотиной, которая мыслит» и заявив: «Я снова пою славу священному безумству храбрых. Из них же Владимир Ленин — первый и самый безумный».

Кстати, в 1918-м большевики «Новую жизнь» закрыли, самого Горького выдавили в эмиграцию. И вот к 1924 году он прозрел…

«Величие» и «гениальность» Ленина, его роль как творца революции, открывателя новой эпохи и всего нового вообще — вот что, оказывается, притягивало в нем писателей и побуждало отдать ему должное.

Одни общие слова, прошу заметить.

Статья того же Эренбурга озаглавлена «Об обыкновенном и необыкновенном». Она написана в типичном для того времени стиле репортажа: Эренбург представляет, будто он еще совсем недавно, по свежим следам, встретился с консьержкой парижской квартиры, где некогда в эмиграции жил Ленин, и попросил ее поделиться своими воспоминаниями о нем. Ничего примечательного вспомнить она не может…

Поскольку там, где, по словам Эренбурга, в жалких серых домишках краснобаи без конца пустословят о свободе и личности, «нет ни героев, ни зодчих, ни вождей, потому что там нет жизни».

И чтобы довести этот контраст до предела, Эренбург приводит воображаемый диалог между рабочим социал-демократических убеждений и рабочим-коммунистом. Это происходит после подавления гамбургского восстания (спровоцированного Коминтерном). Социал-демократ говорит о бессмысленности восстания, аргументируя это тем, что, по его словам заседающие в сенате социал-демократы все-таки пообещали рабочим полкило маргарина. Коммунист же, указав на висящий в его комнате портрет Ленина, просто отвечает: «А у нас есть он».

А та «жизнь», к которой он стремится, выражает себя в советском типе созидания, «живой пирамиде», то есть в новом обществе и культуре. В противоположность ей все, что идет с Запада, представляется Эренбургу декадентским, а порожденные им индивидуалы — разложившимися: это та «европейская ночь», которую Ленин давно разглядел. Вождь, у которого была «только одна мысль», стал катализатором «жизни».

Эренбург, надо сказать, в Ленине тоже ничуть не заблуждался, знал его, что называется, «с младых ногтей», в эмиграции на собраниях злые карикатуры на него рисовал, за что был Лениным беспощадно отринут. Да и к «застывшему, формальному, банальному» Западу и его «разложившимся индивидуалам» отношение у Ильи Григорьевича было… сложнее, скажем так.

Культ был в общих чертах сформирован в 1923–1924 годах основными кандидатами на роль преемника Ленина — Зиновьевым, Каменевым, Сталиным и Троцким.

• вывешивание портретов (иконы),
• демонстрации и уличные шествия также с портретами (крестные ходы),
• публикация романтизированных биографий (жития святых),
• «ленинские уголки» («красные углы» русских изб, в которых размещались иконы)
• и, конечно, тело Ленина в Мавзолее (нетленные мощи).

При этом «товарищи» пренебрегали всем, О ЧЕМ говорилось, обращая внимание исключительно на точность и выверенность цитат.

Крупным примером «войны цитат» стал содоклад Зиновьева к Политическому отчету ЦК на XIV съезде ВКП(б) в декабре 1925 года; доклад был построен на обширных ссылках на различные высказывания Ленина. Однако вместе с тем сам Зиновьев был вынужден признать, что «война цитат» как таковая вызывает среди значительной части партии скепсис:

Выступавший после Зиновьева и на тот момент противостоявший ему Бухарин привел противоположные высказывания Ленина и также противоположные толкования тех цитат, которые привел Зиновьев:

К концу следующего десятилетия расстреляют и Бухарина, и Зиновьева; в том числе — за неуважение к Ленину.

А стенограммы XIV съезда по вполне понятным причинам будут на десятилетия спрятаны в спецхранах. А из всего противоречивого наследия почившего вождя его верные ученики сообща быстро сформировали следующие строки своих манифестов. Ленин рожден из недр рабочего класса и унаследовал от него стойкость, силу и могущество — он является прирожденным вождем рабочего класса, он есть воплощение пролетариата.

Классовый враг, который, скорее всего, и погубил Ленина, сделав это, довел пролетариат до состояния крайнего бедствия.

Сплоченность общества, вызванная внешними угрозами, требует для себя руководства со стороны Коммунистической партии как воспитанницы и наследницы Ленина.

Набор слов. Абсолютно бессмысленный.

Но все с этим вроде бы соглашались. Оставалось только уточнить, что имеется в виду под «пролетариатом» и его интересами, и что есть Коммунистическая партия «как «ленинская воспитанница» и наследница. И отчего это они друг друга так скоро перестреляли, присовокупив заодно сотни тысяч сограждан?

И другая речь Зиновьева, самого, на мой взгляд, отвратительного из всех — тоже не больно симпатичных — «вождей революции», более ранняя — на II съезде Советов, 26 января 1924 года. Зиновьев пытается превратить Ленина в «легендарную фигуру», при этом сопровождает ее вычурное описание перечислением выдержек из наивных писем «простых людей из народа» — такие письма часто печатались тогда в газетах.

Зиновьев утомительно подробно зачитывает эти письма, чтобы продемонстрировать всему траурному собранию, «какие чувства испытывает к Ленину настоящий народ, рабочая масса и как они его ценят». Один из отрывков звучит так:

Лекарство от оппозиционности

В Горках исполнители почетной вахты сменялись по 4 человека каждые 10 минут. Вахта почетного караула у гроба Ленина была продолжена и после перенесения его тела в Колонный зал Дома Союзов. Число участников почетной вахты пришлось сначала удвоить, потом их стало втрое больше, а смена их сократилась с 10–15 минут до пяти, а иногда и трех минут.

По отчету Комиссии, в почетной вахте приняли участие 9300 человек, из которых 82% — рабочие и крестьяне. Для каждого района был выделен один уполномоченный, который следил за прохождением делегаций. По данным похоронной комиссии, с 23 по 26 января мимо гроба Ленина прошло от 900 000 до одного миллиона человек. Десятки тысяч людей вынуждены были часами ждать на улице при 30-градусном морозе. Многие падали без сил. В Колонном зале развернули пункт по оказанию скорой помощи, который за несколько дней обслужил около тысячи человек.

Всего до 23 января была получена 951 телеграмма с выражением соболезнования. После проведенной детальной классификации (разумеется, секретной) особо были выделены 172 общих собрания общественных, партийных и профсоюзных организаций. Соответственно, было зарегистрировано 140 соболезнующих посланий от собраний рабочих и работниц. Некоторые из подробностей не оставляют сомнения в том, что так называемый народный порыв по своей направленности, структуре и организации подчинялся детально разработанному плану.

Комиссия по организации похорон Президиума ЦИК Советского Союза была учреждена в ночь с 21 на 22 января. В ее состав были включены Дзержинский (председатель), Ворошилов, Енукидзе, Зеленский, Молотов, Муралов, Лашкевич и Бонч-Бруевич. Сама комиссия дополнительно кооптировала в свой состав Аванесова и Сапронова.

Это она, эта комиссия, и приняла решение «о Мавзолее». Германский историк Бенно Эннкер написал об этом книгу, изданную в России в 2011 году под названием «Формирование культа Ленина в Советском Союзе».

Сначала, по сообщению комиссии, проведенное профессором Абрикосовым

Абрикосов взял слово, чтобы сделать небольшое сообщение по вопросу о бальзамировании. Произведенное действие над останками Ленина, сказал он, имело своей целью всего лишь исключить возможность их разложения. В случае необходимости дальнейшего сохранения внешнего облика покойного потребуется 14-дневная обработка телесных останков. Применяя использованные Абрикосовым «обычные» методы обработки, можно было обеспечить их многолетнюю сохранность, если бы не было первоначального вскрытия. Но поскольку оно уже состоялось, он, Абрикосов, не может ручаться за возможность длительного эффекта от проведенного бальзамирования; в настоящее время можно рассчитывать лишь на сохранность останков в течение всего лишь нескольких месяцев.

Возникла дискуссия.

• Муралов (командующий Московским военным округом; впоследствии расстрелян) посчитал необходимым и политически выгодным сконструировать склеп таким образом, чтобы «широкие массы пролетариата и крестьянства могли видеть своего любимого вождя», а если появится опасность разложения, гробницу всегда можно будет закрыть.
• Ворошилов предостерег от опасности священной канонизации ленинского праха — это, по его словам, будет проявлением «эсеровщины». При таком случае, сказал он, мы перестанем быть марксистами-ленинцами. И, наоборот, «культурные люди» должны предать останки вождя огню и захоронить их в специальной урне. В конце своего выступления он представил, на какие мысли может навести крестьян вид забальзамированного вождя: «Они, мол, наших богов разрушали, посылали работников ЦК разбивать мощи, а свои мощи создали». Таким образом, по его мнению, этот проект ничего, кроме политического ущерба, за собой не повлечет.Ворошилова принято считать недалеким подголоском Сталина, но в этом вопросе он был абсолютно прав.
• Дзержинский же в конечном счете поддержал проект создания «открытой гробницы», которое не имело бы ничего общего с «мощами», поскольку в прошлом они были связаны с чудесами. А «у нас никакого чуда нет». И это не культ личности. Далее Дзержинский посчитал неуместным сравнивать это бальзамирование с бальзамированием умерших царей, поскольку, как он сказал, они удостоились этого только потому, что были царями: «Мы же делаем это потому, что это был великий человек, подобного которому нет».

«Дискуссия шла наперекор сложившемуся в это время фракционному раскладу политических сил, — пишет Бенно Эннкер. — Здесь противостояли друг другу два совершенно различных типа рассуждения: один — идеологический, отвергающий названный проект, ссылаясь на большевистские принципы, или, другими словами, на авторитет самого Ленина, и другой — прагматически-утилитарный, подчиняющий нормативные условия так называемой «воле народа». При этом последний опирался на типичный для идеи вседозволенности аргумент: «А почему бы и нет?»

Впрочем, народ никто и не спрашивал.

Газета «Рабочая Москва», сразу занявшая определенную позицию, из номера в номер печатала разговоры в Колонном зале Дома Союзов, звучавшие следующим образом:

Очень убедительно, чего уж там!

Но прежде всего необходимо определить количественный состав «Писем трудящихся», значимость которых в советской историографии подчеркивалась тем фактом, что они поступали «тысячами». Как теперь выясняется, общее число «писем и телеграмм с просьбами о сохранении и бальзамировании тела Ленина», собранных в особой папке в архиве Комиссии по организации похорон, составляет всего примерно… пятнадцать (15) единиц. Временами даже делались попытки перевезти из Лондона на Красную площадь останки Карла Маркса. Возможно, эта инициатива представляла собой самую тщеславную из попыток особым образом освятить забальзамированное тело Ленина и построенный для его хранения Мавзолей.

25 мая 1924 года в ходе XIII съезда партии в центральной печати появилась следующая новость: «По сообщению «Дейли Экспресс», советская делегация в Лондоне возбудила ходатайство перед английским министерством внутренних дел о разрешении перевезти тело Карла Маркса с Хайгетского кладбища в Лондоне, где оно было похоронено в 1883 году, в Москву. Тело Маркса предполагается похоронить с подобающими почестями на Красной площади рядом с Владимиром Ильичом».

Леонид Красин (еще один горячий сторонник бальзамирования) заявил, что, если это удастся, Москва станет «центром мировой революции». По словам функционера Коминтерна Васила Коларова, такое событие могло бы иметь колоссальное революционное значение и одновременно стало бы «страшной пощечиной меньшевикам и всему Второму Интернационалу».

Тем не менее тот же Красин опасался, что при реализации этого плана может появиться серьезное препятствие, которое, как видно, не было предусмотрено его инициаторами. Он писал:

После сообщения о начале переговоров по вопросу о переносе праха Маркса прошел почти месяц, когда из Лондона с категорическим опровержением выступил полномочный представитель СССР Раковский. Он объявил, что предшествующие сообщения были ложными и основанными на «слухах», а эти «газетные утки» попали в британские газеты «из белогвардейских источников». Кроме того, он сослался на открытое письмо «французского соглашателя Лонге», в котором тот «как внук Карла Маркса выразил протест против этого плана (переноса праха Маркса)».

А в это время искусствовед Яков Тугендхольд «осмелился предложить»

Упаси бог от таких защитников!

23 мая 1924 года в связи с посещением только что открытого Мавзолея делегатами XIII съезда партии в их присутствии 10 000 пионеров поклялись перед гробом Ленина в верности его заветам. 29 мая на этом священном месте в присутствии 1500 собравшихся в Москве учителей народный комиссар просвещения Луначарский произнес «профессиональную клятву».

Скрываясь за фасадом клятвенных формул, наследники Ленина сражались между собой за право определить смысл его заветов. В этой связи мне кажется замечательным «Письмо» объемом в 357 листов, над которым уже опальный к тому времени Молотов работал несколько лет и отправил в ЦК КПСС. Оно хранится в архиве под названием «Записка по проблеме культа личности И.В. Сталина и о программе КПСС». Документ разбит на пять разделов: вступление, тема культа Сталина, вопросы внутрипартийной борьбы, критика программы КПСС, принятой на XXII съезде партии, и критика хозяйственной деятельности Хрущева.

Рукопись была засекречена и опубликована в 2021 году коммунистическим издательством, на мой взгляд, не разобравшимся, ЧТО они печатают. Для них просто главным доводом в любом споре оставалось соответствие сказанного ленинским цитатам.

Но Вячеслав Михайлович обращается к партии, которая, как он считает, по-прежнему остается верховным судьей происходящему. Но беда в том и заключается, что эта мысль рассыпается в ничто, стоит только заподозрить и партию, и совершенную ею революцию в, скажем так, недостаточном благе для России и человечества в целом.

Вот только несколько молотовских доводов только по одному из вопросов: мира между народами. Он, похоже, до самого конца думал, что ленинские слова по этому поводу — аксиомы, не нуждающиеся в доказательствах.

Он цитирует Ленина:

В этих высказываниях В.И. Ленина дана цельная марксистская постановка вопроса о борьбе с войной, считает Молотов. И задает вопрос: «Чему учит Ленин?»

• Тому, что без революционного низвержения власти капитала не может идти и речи о возможности предотвращения новых войн;
• тому, что «вне связи с революционной классовой борьбой пролетариата борьба за мир есть лишь пацифистская фраза»;
• что лозунги мира без пропаганды революции, ссылки на возможное соглашение с империалистами на выступление пролетариев всех стран, на волю народов и т.д. — пустые невинные пожелания;
• тому, что нет ничего вреднее этих фраз и пожеланий, так как они внушают массам «обманчивую мысль о неглубоком противоречии капитализма и социализма», сеют иллюзии, развращают пролетариат внушением доверия к гуманности буржуазии, — то есть тому, что объективно все эти невинные фразы и пожелания в конце концов уводят пролетариат от борьбы революционной к борьбе реформистской и, следовательно, объективно помогают не предотвращению войны, а ее приближению.

По В.И. Ленину, «единственное средство спасения человечества от новых войн — социалистическая революция, революционное низвержение власти капитала».

Молотов очень удачно ловит тогдашних руководителей КПСС на явных противоречиях с высказываниями вождя, чьим именем они продолжают клясться. Только вооруженной рукой пролетариат завоюет власть! Только!

Но насколько надо это (война!) «пролетариату», у Ленина с Молотовым вопроса не возникает.

И массу других несуразностей (ленинскими цитатами!) защищает Молотов. Но достаточно перестать смотреть на эти цитаты, как на откровение свыше, и вся конструкция немедленно разваливается.

Что, собственно, и произошло; Россия, между прочим, из-за этого век уже потеряла.

***

Народ сочинил такую присказку: «Дедушка умер, а дело живет. Лучше бы было наоборот».

В Самарском художественном музее несколько лет назад проводили выставку экспонатов сталинского времени — из запасников. У одной картины я задержался. Товарищ Жданов выступает перед советскими композиторами; относительно небольшая аудитория, рояль стоит, слушатели все узнаваемые, внимательно воспринимают слово партии, сам Жданов, отечески улыбчив, за ним, за столиком молодой еще Суслов с карандашиком, тщательно конспектирует… А за его спиной… «Что это у вас Ленин какой-то странный?» — спросил я. Директор музея довольно рассмеялась.

Оказывается, там, естественно, бюст Сталина был. И в 1956-м картину из-за Сталина — убрали. А тогдашний директор бюст в меру таланта поправил.

Но потом картину все равно убрали, уже из-за Жданова.

Сталин — это Ленин сегодня. Фразу, оказывается, можно вертеть, как захочется. Повод для размышления, однако.