«Посылаю вырезку из газеты «Рабочая Москва» за № 61 от 15.III.35 г., иллюстрирующую, с одной стороны, те чудовищные формы, в которые у нас в Москве выливается хулиганство подростков, а с другой — почти благодушное отношение судебных органов к этим фактам (смягчение приговоров наполовину и т.д.).

Тов. Вуль (начальник управления милиции по Москве и Московской области), с которым я разговаривал по телефону по этому поводу, сообщил, что случай этот не только не единичен, но что у него зарегистрировано до 3000 злостных хулиганов-подростков, из которых около 800 бесспорных бандитов, способных на все. В среднем он арестовывает до 100 хулиганствующих и беспризорных в день, которых не знает куда девать (никто их не хочет принимать). Не далее как вчера 9-ти летним мальчиком ножом ранен 13-ти летний сын зам. прокурора Москвы т. Кобленца.

Что касается данного случая, то я не понимаю, почему этих мерзавцев не расстрелять. Неужели нужно ждать, пока они вырастут еще в больших разбойников?»

«Вариант Вышинского отличался определенной умеренностью и обтекаемостью формулировок. Его первый пункт гласил: «К несовершеннолетним, уличенным в совершении систематических краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий и т.п., применять, по усмотрению суда, как меры медико-педагогического воздействия, так и меры уголовного наказания». Сталина такие формулировки не удовлетворили, и он внес в текст изменения, после которых первый пункт звучал так: «К несовершеннолетним, начиная с 12-летнего возраста, уличенным в совершении краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий, в убийстве или в попытке к убийству, привлекать к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания». Именно в таком виде постановление было утверждено Политбюро и 8 апреля 1935 года опубликовано в газетах».

Из письма писателя В.Г. Короленко:

«Многоуважаемый товарищ Петровский (член ЦК КП(б) Украины. — Ред.).

Теперь решаюсь обратиться к вам. Дело это — ходатайство относительно малолетней дочери крестьянина Евдокии Пищалки, приговоренной полтавской ЧК к расстрелу. Двенадцать человек по этому делу уже расстреляны. Пищалка пока оставлена до решения ее участи в харьковских центральных учреждениях. Я не могу поверить, чтобы в этих высших инстанциях могли одобрить расстрел малолетней, в чем уже усомнилась даже здешняя Чрезвыч. комис. Сестра Пищалки едет к вам с последней надеждой. Неужели возможно, что она вернется без успеха и эта девочка, пережившая уже ужас близкой казни и агонию нескольких дней ожидания — будет все-таки расстреляна?»

Выписка из протокола № 1 заседания комиссии по делам о содержании детей-заложников в концентрационно-полевых лагерях Тамбовской губернии:

«27 июня 1921 г.

Ввиду большого наплыва в концентрационно-полевые лагери малолетних, начиная с грудных детей, и неприспособленности этих лагерей к длительному содержанию детей, последствием чего явились заболевания желудочного и простудного характера, — признать необходимым в самом срочном порядке принять нижеследующие меры к улучшению положения детей, заключенных в качестве заложников в концентрационно-полевые лагери Тамбовской губ.

а) Детей-заложников до 15-летнего возраста включительно содержать отдельно от взрослых в особых помещениях, жилых домах или бараках, отнюдь не в палатках — по возможности в черте лагеря. В крайних случаях, с согласия местных органов особого отдела, дети могут содержаться в прилегающих к лагерю строениях, обязательно охраняемых стражей.

Сведения о количестве детей, содержащихся в концлагерях Тамбовской губернии на 1 августа 1921 г.

ВСЕГО: 1155 человек».

«Изложенные в известном ЦК и крайкому письме тов. Величко… факты в основном подтвердились, — читаем в докладной записке комиссии. — Нами обнаружена была группа в 682 чел. трудпоселенцев, присланных 14/IX.31 из Томской пересыльной комендатуры для размещения в Колпашевской комендатуре. Группа состояла из детей до 14 лет — 250 человек, подростков — 24 человека, мужчин — 185 и женщин — 213 человек. Эта группа была размещена частью в холодном полузакрытом сарае, а частью прямо под открытым небом около костров. Среди них было много больных, и за 13 дней уже умерло 38 человек… Мы посетили остров Назино. При осмотре его мы там нашли 31 братскую могилу. По заявлению местных работников комендатуры и райкома партии, в каждой из этих могил зарыто от 50 до 70 трупов. Вообще же учета, какое точно количество людей похоронено на острове Назино и кто именно по фамилиям, — таких сведений нет».

Секретная записка наркома внутренних дел Берии — Сталину и Молотову:

«С момента издания постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР о ликвидации детской беспризорности и безнадзорности и постановления ЦИК и СНК СССР о мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних прошло уже около 5 лет. Но количество безнадзорных и осужденных за совершение преступлений несовершеннолетних возросло; так, например, судебными органами осуждено несовершеннолетних в возрасте от 12 до 16 лет:

• В 1935 г. — 6725 чел.
• В 1936 г. — 15 031 чел.
• В 1937 г. — 17 234 чел.
• В 1938 г. — 20 166 чел.
• В 1939 г. — 13 286 чел.

Удельный вес привлеченных к уголовной ответственности несовершеннолетних по отношению ко всему количеству привлеченных милицией к уголовной ответственности лиц в 1938 году по сравнению с 1936 годом вырос почти втрое».

«За последнее время в ряде трудколоний имели место массовые беспорядки среди воспитанников, явившиеся следствием полного развала работы в этих колониях.

• По Осташковской трудколонии Калининской области.

Длительное содержание в колонии более 100 чел. воспитанников, не нуждающихся в режиме колонии, подлежащих выводу на трудоустройство, к родным и общие места заключения…

• По Чепецкой трудколонии Кировской области.

Медицинское обслуживание воспитанников не организовано, поэтому из них 30% больны чесоткой и экземой. В общежитиях антисанитария; большинство воспитанников постельных принадлежностей не имеет…

Воспитанники колонии не снабжены бельем, одеждой, обувью и содержатся в антисанитарных условиях, в результате этого распространена вшивость и имел место ряд заболеваний сыпным тифом среди воспитанников.

Культурно-массовая и политико-воспитательная работа среди воспитанников почти отсутствует. Вместо этого воспитательский состав применяет недопустимые методы запугивания и грубость к воспитанникам.

Делу правильного политического воспитания этих детей и сохранения здоровой советской обстановки в указанных детдомах не уделяют почти никакого внимания, в результате чего в ряде детских домов имеет место враждебное отношение к детям репрессированных, переходящее в случаи прямого издевательства над ними.

Одновременно в ряде детских домов детям репрессированных родителей создают в сравнении с остальными детьми особые привилегированные условия в части питания, одежды, режима и т.д., выделяя на эти цели дополнительные ассигнования сверх бюджета, что совершенно недопустимо (это к вопросу, не попадались ли «другие» воспитатели и как к ним относились. — П.Г.).

Среди детей репрессированных родителей имеют место антисоветские, террористические проявления. Воспитанники Горбатовского детдома Горьковской области Вайскопф, Келлерман и Збиневич арестованы за проявления террористических и диверсионных намерений, как актов мести за репрессированных родителей.

• Воспитанники Черемховского детдома Иркутской области Степанов, Грундэ, Казаков и Осипенко за антисоветские выступления арестованы органами НКВД.
• В Федоровском детдоме Кустанайской области Казахской ССР имеют место массовые побеги детей репрессированных родителей. Дети не занимаются, так как их избивают школьники-хулиганы. Наблюдаются массовые дебоши. Дети репрессированных Кучина и Степанова были изнасилованы взрослыми воспитанниками. В столовой детдома на 212 детей имеется всего 12 ложек и 20 тарелок. В спальне — один матрас на три человека. Дети спят в одежде и обуви.
• В трудколониях НКВД для несовершеннолетних содержится значительное число несовершеннолетних, осужденных бывш. тройками НКВД, УНКВД без достаточных оснований.

Так, например:

• Воспитанник Валуйской трудколонии Мельников 12 лет, сирота, не судившийся, с первого дня пребывания в колонии прекрасно ведет себя, отлично учится, стахановец, общественник. Тройкой УНКВД по Горьковской области осужден к 3 годам лишения свободы, «как пребывающий без определенных занятий».
• Воспитанник Архангельской трудколонии Красников, 14 лет, имеет родителей, не судимый, хорошо ведет себя в колонии. Тройкой УНКВД по Алтайскому краю осужден к 5 годам лишения свободы «за систематическое бродяжничество».
• Воспитанник Ворошиловской трудколонии Павлов, 15 лет, имеющий родителей, осужден тройкой ЗСФСР к 3 годам лишения свободы «за нарушение паспортного режима».

Из писем детей репрессированных в «Мемориал».

• Новикова Мария Лукьяновна (Белгородская область, Шебекинский район, Большетроицкое п/о, с. Осиповка):

«В 37-м году отца опять забрали. А мать наша все эти годы, вместе с нами, сколько приняла страданий! Водила нас по чужим хатам, голых, голодных и страдавших от холода. Все у нас забрали и голых выгнали из хаты, выкинули, как котят. За все наши годы-странствия трое детей умерло… Когда умирали дети, мать уберет покойную и перекрестится: «Слава тебе, Господи, отмучилась…» — покойную уберет, а малютку на то место ложит. И как нам тяжко было жить каждый день! Мать где-либо разживется, сварит нам, а если не успеем поесть, то они выливают из чугуна и говорят: «Вы, кулацкие дети, жить не должны, вам все равно подыхать!» Даже карманы вывертывали и крошки вытряхивали, чтобы не досталось…

Когда кулачили, мне было четыре года, и я все помню с четырехлетнего возраста, как и что над нами делали, и, наверное, такого не забудешь никогда. Восемнадцать лет мы ходили по квартирам и даже по земле ходили с опаской, глупых людей очень много было. Идешь, а он встречается и тебе в глаза говорит: «Что, кулачка, ходишь?» — и мы вели себя тише воды ниже травы. Встречаешься со своим злодеем, кланяешься ему и называешь его по имени и отчеству, иначе нельзя… Мы же — враги! А рассудить: какой наш отец кулак, если он даже неграмотный и был большой трудяга, работал, себя не щадил?..»

• Петрова Людмила Ивановна (г. Нарва):

«Мне было двенадцать лет, брату — восемь. В первую очередь нас наголо остригли, на шею повесили дощечку с номером, взяли отпечатки пальцев. Братик очень плакал, но нас разлучили, не давали встречаться и разговаривать. Через три месяца из детского приемника нас привезли в город Минск, в детдом имени Калинина. Там я получила первую весточку от мамы. Она сообщила, что осуждена на десять лет, отбывает срок в Коми АССР. В детдоме я находилась до войны. Во время бомбежки потеряла брата, всюду его разыскивала, писала в Красный Крест, но так и не нашла».

• Н.А. Завьялова:

«Мать мою, Завьялову Анну Ивановну, в 16‒17 лет отправили с этапом заключенных с поля на Колыму за собранные несколько колосков в карман… Будучи изнасилованной, моя мать 20 февраля 1950 г. родила меня, амнистий по рождению дитя в тех лагерях не было. Так началась моя жизнь вообще и жизнь «ЗК» в детских бараках, куда матери ходили кормить детей в отведенное для этого время. Это была единственная радость общения. Мать не отдала меня на воспитание жене начальника лагеря, которая не имела своих детей и очень просила отдать меня, сулив матери разные льготы».

• Савельева Наталья Леонидовна (г. Волгоград):

«Метод воспитания в детдоме был на кулаках. На моих глазах директор избивала мальчиков постарше меня, головой о стену и кулаками по лицу, за то, что при обыске она у них находила хлебные крошки, подозревая их в том, что они готовят сухари к побегу».

• Барамбаев Георгий Александрович (хутор Вербовый Лог, Ростовская обл.):

«Никогда больше матери я не видел. Нас троих поместили почему-то в школу для глухонемых. Так случилось, что я попал в больницу, а когда вернулся, братьев уже не было. Мне сказали, что Толю и Вову отправили в Одесский детский дом. Может быть, они живы? Если не отец и мать, то братья? Кто-нибудь из них? Ведь не должно же быть так, чтобы, кроме меня, не осталось на земле ни одного родного человека?»

• Михаил Яковлевич Беззубиков:

«Мать арестовали 1 августа 1937 года. Я остался с тремя младшими братьями… Мне было двадцать лет. Меня постоянно вызывали на Лубянку, Кузнецкий Мост, но чаще всего — на Мясницкую, 11. Это был чистый ад — в 30‒40-метровую комнату вызывали к 9 утра сразу человек 300 тех, чьи родственники были репрессированы.

Моих младших братьев сначала на «черном вороне» отвезли в Даниловский монастырь, приспособленный под детприемник, а затем распределили по разным спецдетдомам, находящимся в ведомстве НКВД. Старшему из них — Александру — вскоре дали 5 лет и отправили в Карелию на лесоразработки. Там его уголовники изнасиловали. Он убежал ко мне в Москву. Шестнадцатилетним ушел на фронт. В семнадцать стал командиром взвода и погиб смертью храбрых.

Второму брату, Анатолию, было 9 лет. В детском доме его травили, называли не иначе как врагом народа. Он плакал. Убегал, его ловили. Били, сажали в карцер (подвал), не давали есть. В конце концов брат с таким же, как он «врагом народа» убежал в город Энгельс к его родным, а родных тоже пересажали. Беспризорничал, работал в совхозе. В 1943 году ушел на фронт. Из-за боязни, что его разоблачат как «врага народа», сменил фамилию, имя, отчество, год рождения, терял документы. Так все с испуга запутал, что и сам уже не может распутать.

Прошел через Даниловский монастырь и младший брат — 6-летний Володя. Всю жизнь скитался по чердакам да общежитиям и сейчас стоит в очереди на жилье. Да кто ему даст!

Мой старший брат — Иван, живший в Москве, после ареста отца и матери три года не мог устроиться на работу, а ведь у него было уже двое детей…

Семеро из восьми детей «врагов народа», родители которых были уничтожены властью, защищали родину. Четверо погибли на войне. Трое получили увечья.

И таких семей, как наша, было очень много».

• Т.Е. Фролова (г. Ставрополь):

«В семье моего отца было семеро детей… В живых остались два брата и я. Все остальные — отец, два брата и сестра — погибли в 1937 году. А младший брат отбыл 10 лет. Никогда не забыть, как наша мать металась по стране и искала своего мужа и детей по всем лагерям… И напрасно — их уже не было на свете. Теперь на руках у меня 5 реабилитаций и свидетельство о смерти матери. Иногда думаю — как можно было все это вынести!»