Представление о том, что «Россия создана для авторитаризма и «жесткой руки», и другой быть не может», владеющее сегодня умами неких, упомянутых Пастуховым представителей «либеральной общественности» (как я понимаю, эмигрировавших) и западных политиков из «центров принятия решений», появилось отнюдь не сейчас.

Оно появилось 25–30 лет назад и было весьма популярным как у ельцинских реформаторов (называвших себя либералами, но на самом деле ими никогда не бывшими), так и у предшественников нынешних западных политиков.

Первые, сделавшие ставку на конкретного президента — Бориса Ельцина, проводившего реформы, весьма непопулярные у граждан, выстраивали российскую политическую систему как авторитарную и самодержавную. Потому что только она могла обеспечить как Ельцину, так и им самим возможность реализовывать задуманное, оставаясь у власти, каковы бы ни были общественные настроения. Демократические же институты, позволяющие сменить непопулярную власть на выборах, им чрезвычайно мешали и последовательно уничтожались.

Именно тогда и возник (и широко пропагандировался в российских СМИ) миф о необходимости и полезности того, что называется «авторитарная модернизация».

О том, что для успешного проведения реформ надо «развязать руки президенту», освободить исполнительную власть как от необходимости ждать, пока парламент примет (если вообще примет) «реформаторские» законы, так и от парламентского контроля построить жесткую «вертикаль» (это слово появилось вовсе не при Путине, а при Ельцине — весной 1993 года) и ни в коем случае не допускать смены власти.

А все, кто против этого, — те «противники реформ», консерваторы и ретрограды, а то и «красно-коричневые»…

Я им отвечал словами Галича — «бойся единственно только того, кто скажет: «я знаю, как надо!» — и напоминал, что в 1989–1990 годах мы боролись за то, чтобы все вопросы жизни страны решала выбранная гражданами власть, а не за то, чтобы ЦК КПСС возглавлял прогрессивный Генеральный секретарь. И что единожды отказавшись от демократии, к ней можно потом и не вернуться. Как в воду глядел, что называется…

Что касается вторых, западных политиков, представлявших вполне демократические страны, то они — за редкими исключениями — и бровью не повели, когда Ельцин осенью 1993 года разогнал парламент и практически все представительные органы власти в стране. И точно так же они не повели и бровью, когда Ельцин начал войну в Чечне, официально названную «наведением конституционного порядка».

В 1996 году, будучи в Германии, я задал местным политикам (достаточно высокого уровня) вопрос: «Почему, что бы ни делал Ельцин, вы продолжаете поддерживать его курс, закрывая глаза на любые безобразия? Неужели вы не видите, что система, которую он строит, вовсе не демократическая, а авторитарная, с монополизацией власти в руках президента и его администрации, нечестными выборами, подавлением политической конкуренции, коррумпированностью и безнаказанностью высших чиновников?»

Ответ был прост: «Потому что он обеспечивает стабильность!»

Я спросил: «Правильно ли я понимаю, что вы поддержите любого правителя нашей страны, который ее обеспечит?» И немедленно получил утвердительный ответ.

Собственно,

К равнодушию, с которым Запад отнесся и ко второй чеченской войне, и к операции «Преемник», и к уничтожению НТВ, и к «делу ЮКОСа», и к, мягко говоря, сомнительным по честности выборам 2003 года, после которых в парламенте России не осталось оппозиции, и к отмене выборов губернаторов, и ко многому другому в последующие годы.

Путин, с их точки зрения, обеспечивал «стабильность»? Обеспечивал. А все остальное — мелочи. А как будет вести себя тот, кто придет ему на смену, еще неизвестно, как бы не стало хуже: Путин, по крайней мере, контролирует ситуацию. Так что, если кто и придет, то ради сохранения «стабильности» целесообразно сохранение и жесткого авторитарного режима…

Увы, очень немногое в этом плане изменилось за тридцать лет.

…Теперь — о «неизбежности путинского авторитаризма», который, по мнению Владимира Пастухова, «восстановился после горбачевско-ельцинской революции как выморочный, декадентский авторитаризм, не способный к размножению».

Для начала: не было никакой «горбачевско-ельцинской» революции.

Борис Ельцин, сменивший Михаила Горбачева, получил от него «в наследство» свободу слова и демократию, рыночную экономику и частную собственность, конкурентные выборы и многопартийность, ослабление цензуры и освобождение политзаключенных. И что-то уничтожил сам, а что-то «доверил» уничтожать (или превращать в фикцию) Путину.

При этом,

И именно при нем (много раз писал об этом в «Новой») была построена авторитарная система, а Путин ее лишь сохранил и усилил.

Да, появились дополнительные элементы, ужесточилась «вертикаль», меньшими были масштабы политических репрессий, не в такой степени в декорацию были превращены выборы и поставлены под контроль государства средства массовой информации. Но все базовые «блоки» уже были уложены в фундамент здания к началу 2000 года, и большая часть стен возведена, и большая часть крыши построена, и немалая часть мебели расставлена.

Так что, путинский авторитаризм не «восстановился», ибо не исчезал, а продолжился. И не как «выморочный», ибо был унаследован от вполне здравствующего Ельцина, и тем паче не «декадентский», ибо не демонстрировал признаков упадка.

Напротив, путинский авторитаризм год за годом усиливался и укреплялся. Все меньше становилось политической конкуренции и демократических процедур, все больше «придатком» президентской администрации становился парламент, все больше становилась политическая и экономическая централизация, все меньше — самостоятельность региональных властей и местного самоуправления, все меньше — возможность граждан влиять на власть.

И «очень высокая нестабильность», которую усматривает Владимир Пастухов, для этого авторитаризма вовсе была не характерна. Не случись СВО — так еще не один год система бы оставалась вполне стабильной. Накопленные запасы позволяли бы решать возникающие социальные проблемы «вбрасыванием» нужного числа денег; заметных брожений в «элите» никто не наблюдал (да и малозаметные попадались крайне редко); избирательная система была заточена на воспроизводство власти и отсечение конкурентов; крупный бизнес лоялен и покорен; содержание силовых структур усилено; независимых СМИ почти не осталось; возможности и влияние политической оппозиции невелики…

Да, после 24 февраля 2022 года ситуация изменилась — но лишь количественно, а не качественно. И вывод о том, что такой режим «очень быстро падает в вооруженное противостояние, выходом из которого рано или поздно будет революция», представляется ни на чем не основанным. Конечно, есть история с бунтом Пригожина, но она явно недостаточна для доказательства.

…А теперь — о будущем.

«Дело не в Путине, а в централизованной системе власти, на которую все продолжают молиться как в самой России, так и на Западе. И этот замкнутый круг можно разорвать, только предложив альтернативу сверхцентрализованной модели политической системы», — пишет Пастухов.

Соглашусь: дело и вправду не в Путине, а в системе, и ее менять надо, как говорил тот легендарный советский сантехник.

Но централизованная система власти (во многом превращающая в декларацию закрепленный в российской Конституции федерализм) — только один из элементов «путинского авторитаризма».

Да, ее, конечно, надо менять. Но как? И зачем?

Представим себе (теоретически), что, как предлагает Пастухов, образованы «суперрегионы»: например, в границах федеральных округов или на меньших по площади территориях. При этом существующие регионы — со своей властью — остаются.

• Во-первых, сразу же возникнет множество крайне трудно решаемых проблем: как разделить полномочия между ними, регионами и федеральной властью?

Где те задачи, которые нужно решать именно на уровне «суперрегионов», незачем решать на уровне «центра», но никак нельзя решить на уровне региона? Как выстроить налоговые и бюджетные взаимоотношения? Ввести уже не три, как сейчас (федеральные, региональные, местные), а четыре уровня налогов (чтобы все запутать окончательно)? Как их обоснованно распределить между уровнями? И так далее и тому подобное.

• А во-вторых — зачем? Что это улучшит в государственном механизме?

Его проблема не в том, что нынешние регионы — это «нежизнеспособные соты», как полагает Пастухов, а в том, что он не решает (или плохо решает) проблемы граждан.

Есть уверенность, что новое построение системы приведет к тому, что эти проблемы будут решаться лучше? У меня — ни малейшей.

И разве это «альтернатива сверхцентрализации» — введение еще одного уровня управления?

Альтернатива «сверхцентрализации» — децентрализация.

Передача «вниз» полномочий и ресурсов (а не команд и обязанностей, не обеспеченных деньгами, как сегодня).

При этом нет необходимости что-то выдумывать в построении Федерации.

Необходимость есть в том, чтобы сделать ее действительно Федерацией.

Восстановить конституционный принцип федерализма — в том виде, который был заложен в Конституции тридцать лет назад.

Перевернуть «бюджетно-налоговую пирамиду», которая сейчас (в отличие от той, что была еще в 1994 году) выстроена так, что большинство налогов уходит в «центр», а меньшинство — остается в регионах и муниципалитетах. Притом что конституционно закрепленный объем полномочий (соответственно — обязанностей и ответственности) федеральной власти и властей регионов за эти годы почти не изменился.

Между тем если большинство налогов уходит «наверх» и большинство регионов оказываются в положении, когда им необходимо получать помощь от «центра», они оказываются в очевидной экономической (а значит, и политической) зависимости: какая уж тут самостоятельность? Не могу в связи с этим не заметить, что

А есть еще многочисленные законы, которые устанавливают многочисленные цепочки подчинения «сверху вниз», делают губернаторов подчиненными президента, дают ему право снимать их просто по «утрате доверия», дают президенту право распускать региональные парламенты, дают право «высшим» уровням власти устанавливать налоговую базу для «низших» и для местного самоуправления, ну и так далее.

Вот где непаханое поле для изменений, которые действительно необходимы.

Но есть еще более важная проблема сегодняшнего российского политического устройства — и она не в его «сверхцентрализации».

Она в том, что государство (вопреки Конституции) не является ни демократическим, ни правовым.

Что в нем или ликвидированы, или выведены из строя, или неработоспособны те части «государственной машины», которые обеспечивают сменяемость власти и политическую конкуренцию, верховенство закона и равенство всех перед законом.

Если эти «двигатели прогресса» так и останутся «заглушенными» — никакое изменение «сверхцентрализованной системы» в принципе не поможет. Как ни переставляй квадратики на карте и как ни выкладывай из них новые фигуры.

А если они заработают — так и нынешняя система будет вести себя радикально иначе.

Вот в каком направлении необходимо двигаться в первую очередь.

* Внесен Минюстом РФ в реестр иностранных агентов.