На только что завершившемся «Послании к человеку» одна из самых любопытных программ — секция фильмов начинающих кинематографистов, выпускников Московской школы нового кино, Мастерской Сокурова, ВГИКа и других. Называлась она «Российское молодое. Продолженное настоящее».
В этом году я видела очень много отечественного короткометражного кино. Но на «Короче» — была скорее индустриальная жанровая зрительская программа.
Отборщики «Послания» собрали исключительно авторские высказывания. Каждое из которых по-своему любопытно.
И лишь отдельные — цепляют и трогают, примагничивают стремлением молодого автора понять свое предназначение.
Они оказались в воронке странного больного времени. Когда можно поплатиться за гуманитарные ценности, за саму мысль про то, что жизнь лучше смерти, что одному человеку не надо убивать другого человека. Что нежное прикосновение сильнее удара кулаком, в котором зажата зажигалка, — так удар больнее («Выдающиеся дни»).
И важно понять, зачем они.
Им хочется научиться снимать шоры с глаз, чтобы увидеть эту реальность и вытащить ее на экран. Стать не только ее участниками, но и свидетелями.
Причем формы выражения, киноязык для них столь же важен, как само кинопослание «до востребования».
Что удивительно: они не прячутся от боли времени. Но кино воспринимают как спасительный круг или способ понять: что со мной происходит.
«Че, обнимемся?» Анастасии Кузиной (ВГИК).
О семнадцатилетнем Степе, попавшем в колонию за убийство обидчика мамы. Теперь он мечтает об одном: о встрече с мамой. Но на свидания приезжают другие мамы — с пирожками, соленьями, с прикосновеньями, заботой. Мама Степы на письма не отвечает. А самого Степу нещадно ночью и днем избивают. За то, что деньгами за работу не делится. Маме отсылает. Бьют так, что мир вокруг красным туманом застилается. Мы увидим эту маму, с ее нелюбовью, колкими режущими словами: чтоб сдох — отвял —не мешал жить.
И скрючится на койке карцера эмбрионом Степа, укрытый красным маревом. Закроет голову окровавленными руками. И покажется ему, что голова его — на маминых коленях, она гладит голову и поет колыбельную (такой же финал был в «Волчке» Василия Сигарева про беспутную и безжалостную мамашу в исполнении Яны Трояновой). Там тоже был узкий просвет катарсиса в черном коридоре финала — мамина колыбельная.
«Айыы куо» выпускника мастерской Александра Сокурова Айаала Адамова уже побывал на фестивалях в Пусане, Торонто, Монреале и прочих.
Кадр из фильма «Айыы куо»
Айаал — прекрасный думающий человек. Снял не столько историю, сколько визуальные стихи, основанные на мифологии: о круговороте женской судьбы среди якутских снегов. О неразрывной связи с родным местом. Младшая сестра после смерти старшей приезжает из Петербурга домой в глухую деревню. В тот самый дом, где было тихое насилие, и она была жертвой. Теперь сестры с ее больным сердцем нет, и младшая станет матерью своей племяннице…
А потом ее место займет племянница. Замкнутый круг.
Кино проистекающее, как зимний ручей, из оледенелой «вселенной» олонхо, ее среднего мира, в котором среди людей (племени Айыы) живут иччи (духи). Старшая сестра после смерти превращается в такого духа. Вполне себе телесного. Героини общаются музыкальными монологами-речитативами в стиле традиционного якутского пения (тойук). Признаются друг другу в сокровенном: стыд, травма, невнимание, забвение, единение. Их не разлучит смерть.
Эта экзотическая на первый взгляд форма способствует погружению и в мифологию, и во вполне земные проблемы, в которых рядом насилие, прощение, любовь.
И белое-белое снежное море, в котором тонет лодка. И вязкий туман. И черная вода с утонувшим в ней светом желтка-фонаря. Ее плеск — как тихая жалоба небесам. И осознание героиней ее экзистенциального выбора, сегодня проживаемого миллионами соотечественников: «покинуть нельзя вернуться». Кстати, о том же был еще один фестивальный якутский хит этого года — «Кукушка» Евгения Николаева, он сейчас разворачивает эту историю в полный метр.
На дискуссии о молодом кино, которую я вела после показа, я спрашивала директора Фонда Сокурова Николая Янина, существует ли проблема зависимости учеников от сильного воздействия «примера интонации» их мастера Александра Николаевича Сокурова? Он рассказывал, что Сокуров запрещает до выпуска студентам смотреть его кино и всячески поощряет индивидуальный взгляд молодых авторов.
Но есть еще что-то поверх формальной школы. Не знаю, может, это облучение личностью, масштабом мировоззрения? Может, поэтому кино сокуровских учеников универсально и до сих пор востребовано в мире?
Случаются времена, когда автор, лишенный возможности называть вещи своими именами, ищет какие-то неожиданные формы выражения.
«Во сне меня ничто не потревожило» — необычное кино Геннадия Лебедева (выпускник МШНК).
Кадр из фильма «Во сне меня ничто не потревожило»
Кино как внутренний монолог. Про то, как странно и сложно находиться внутри сдвинутого (или спятившего) мира. Молодой герой в подавленном состоянии переезжает на съемную квартиру. В своей «одиночной камере» снимает свой дом и мир вокруг. С помощью кинообъектива пытается понять, что же происходит? Например, с этими людьми, которые как подорванные лезут на крыши и воюют со снегом. А еще ему не дает покоя красный ковер, который ему доставили 24 февраля, и теперь ковер мучает его своими сюрными, словно зашифрованные послания, узорами. Что он ему хочет сказать? Во дворе нескончаемая стройка. И крановщик работает днем и ночью. Может, от того, что, как герой, не может заснуть? Может, в кабине крана, далеко от земли, он чувствует себя в безопасности? Ведь крановщик героя пытается предупреждать об угрозе: делает какие-то знаки руками.
«Тонок 47». Фильм-сон Егора Лебедева, ученика экспериментатора и кинохудожника Артура Аристакисяна.
Кадр из фильма «Тонок 47»
Главный герой — человек особенный. Как говорит автор, «гость нашего времени». И однажды гость покинет свой интернат, чтобы увидеть «неособенный» мир вокруг. Идет своей нарушенной походкой. И мир «неособенный» — не такой уж привлекательный.
Но все же зависит от оптики? И оптика в фильме — исключительная. Как герой. Субъективная оптика. Кадр словно растворен в импрессионистических мазках, словно самим солнечным светом и смазанными пятнами смягчены линии, углы, лица.
Как и его учитель Артур Аристакисян, режиссер старается рассмотреть за видимой картиной мира что-то еще, предлагая зрителю для расшифровки образные метафоры, сопоставления киноязыка документа, немого кино, современной фотографии, фильмов 60-х годов и живописи.
Автор интересно работает со звуком, который аккумулируется в дыхание героя, и этот внутренний звук — контрапункт внешней какофонии мира с грязной, грубой речью его обитателей, которые не умеют дышать.
В главной роли Вадим Гулаков — актер, журналист и литератор. Человек, который, несмотря на свой диагноз — ДЦП, остается в актерской профессии. Впервые Вадим вышел на сцену, когда ему было три года. С тех пор он сыграл более 20 ролей.
Зрителям больше всего понравился фильм «Кавказ» Элины Беликовой и Лики Ятковской.
Кадр из фильма «Кавказ»
Света приезжает из мегаполиса в маленький городок, спрятанный меж гор Северного Кавказа. В гости к подруге. Но подруга звонит каждый день с объяснениями, почему они не могут увидеться (то аврал на работе, то семейное торжество, то похмелье после торжества). Ее постоянная присказка «Привет, мой хорошая» уже вызывает смех в зрительном зале. А Света остается наедине с собой и с этим удивительным местом. С черной коровой у панельной многоэтажки. С белым снегом. Фуникулером с лыжниками. Конным цирком. И артистом местного театра Аликом, которому пытается прозвониться. Все это как еще одна — пусть короткая, — но другая, незнакомая жизнь, которую она здесь за неделю проживет.
В фильме Антона Ермолина (автора авангардной полюбившейся критикам «Ниши») «Кроны нагнетают ветер» — про странный любовный треугольник.
Муж, жена и ветер. Когда ветер поднимается, Зою не удержать, она волю теряет, готова отдаться невидимому ветреному любовнику немедленно. Порой сама возлюбленного призывает. И снято все это страсть как красиво. Особенно сцена в бане. Как интимное таинство, как старая живопись.
В «Скорой» Михаила Нилова снимались непрофессиональные актеры. И фильм снят, как документальный.
О фельдшере скорой помощи Оле, которой позарез нужна крупная сумма денег, чтобы близкого человека из беды вызволить. Вот она и обзванивает, обходит знакомых. Прежде всего, идет к подруге, которая ей денег должна. Но у подруги самой столько проблем и бед. Режиссер складывает кино из мелких подробностей, выцарапанных у реальности, как мозаика из стеклышек. Без морали и нравоучений. Все как в жизни.
«Выдающиеся дни» Артура Григорьева — про гопников, весело и проводящих лето.
Кадр из фильма «Выдающиеся дни»
Один из них только что отнятый у обеспеченных школьников телефон дарит своей новой девушке. И даже когда менты его увозят в дали несветлые, на его лице блуждает улыбка. Как мимолетная улыбка подстреленного проходимца Мишеля Бельмондо, перед тем как он сам закрыл себе глаза.
В этих авторских работах — радикальное новаторство, поиск своего киноязыка — и впитывание, переосмысление уроков учителей. Интересные находки и повторы давно пройденного. Микрооткрытия и ошибки.
Не столько самопрезентации (этого как раз много в жанровом индустриальном короткометражном кино), сколько гигантские вопросы:
куда идти? как сохранить себя? как поймать в объектив камеры этот неуловимый и безумный, как красный ковер, «текущий момент»?
Лариса Малюкова ведет телеграм-канал о кино и не только. Подписывайтесь тут.
