Сегодня мы продолжим начатый в прошлую субботу разговор о латиноамериканской диктатуре — а поскольку тема очень богатая, этому разговору мы посвятим несколько ближайших колонок. В прошлый раз мы изучали мексиканскую гражданскую войну через призму романа «Сила и слава» — в этот раз посмотрим на нее совершенно другими глазами и через совсем другой жанр: мы почитаем «Убейте льва» Хорхе Ибаргуэнгойтии.
Этот автор с трудно выговариваемой латиноамериканской фамилией был мексиканским писателем, сатириком и драматургом, а «Убейте льва» — наверное, наиболее известный для русского читателя его роман. Сюжет очень простой: в некотором выдуманном государстве под названием Пончика жил да был тиран. Занимался он тем, чем и положено заниматься тирану — в частности, устранением своих политических оппонентов.
Хорхе Ибаргуэнгойтиа. Фото: сайт Somoselmedio
Так, в один не очень прекрасный день рыбаки выловили труп главы партии умеренных — единственной, считавшейся оппозиционной по отношению к партии прогрессистов (хотя оппозиция эта, конечно, «картонная»). Грядут президентские выборы. На место погибшего умеренные, оставшиеся без кандидата, зовут Пепе Куснираса, пятнадцать лет назад уехавшего с Пончики за границу, чтобы обучаться в лучших университетах. Однако откликнувшийся на зов Куснирас быстро приходит к выводу, что участвовать в выборах бесполезно: «Участие в выборах не даст результатов, этот человек умело ведет страну к катастрофе. С ним надо кончать. Любыми средствами». Все оставшиеся страницы романа герои заняты именно этим: поиском средств и попытками «убить льва».
На первый взгляд, сюжет довольно банальный — и стоит ли уточнять, что «убить льва» оказывается так же сложно, как «убить дракона»: на месте отрубленной головы вырастают две новых, на месте одного пожизненного президента тут же появляется другой пожизненный президент. В этом смысле автору удивить нечем — но соль его романа не в сюжете, а в том, как он сделан.
Главная и самая точная догадка Ибаргуэнгойтии в том, что диктатуру со всеми ее необходимыми атрибутами вроде подковерной борьбы, подкупленных оппонентов, поклоняющихся подчиненных, казненных внутренних врагов и проч. он выстраивает как комедию положений.
Автор полностью стирает индивидуализм режима и его жертв, обобщает его в лучших традициях классицизма — и даже имена героев он делает говорящими, что, кстати, сохраняется в русском переводе Былинкиной. Индивидуальные черты героев тоже почти полностью стираются, а авторское вмешательство в повествование больше напоминает драматургические ремарки. В итоге получается даже не роман, а, скорее, сценарий, который проигрывается любым диктаторским режимом любой страны мира — и высвечивает все нелепости этого режима.
Возьмем для примера одно из «положений»: скажем, самое начало, сцену убийства главы партии умеренных. Полиция ищет причастных к этому преступлению:
«— Нам поручено найти убийцу доктора Спасаньи.
Гальвансо открывает рот. Глядит на своего начальника, ничего не соображая.
— А разве это не он? — кивает на портрет маршала.
Хорохорес смотрит в сторону, ежится и делает вид, что не слышит».
Согласимся, что сцена эта до боли знакома не только мексиканцам. И нетрудно догадаться, чем закончится следствие:
«Обвиняемые в убийстве доктора Спасаньи являют собой весьма жалкое сборище: две проститутки, один педераст и два мелких карманника. В своей камере пыток Гальванасо строит их за загородкой в шеренгу и поучает:
— Сейчас у вас возьмут интервью представители прессы. Для вас это дело весьма почетное и ответственное. Вы уже знаете, в чем каждый из вас сознался и что каждый должен сказать. Если кто-нибудь забудется, мы его живо приведем в чувство. Ясно?
Насмерть запуганные обвиняемые отвечают утвердительно. Гальванасо открывает дверь и впускает журналистов».
Это, конечно, далеко не единственное «положение», которое русский читатель узнает как родное. Ибаргуэнгойтия, например, очень точно описывает обстоятельства введения «пожизненного президентства», отменяющего ту статью Конституции, которая запрещает переизбираться президентом более четырех раз:
«Фаусто Агентейда, в грязном белом костюме, откидывает сальные волосы, падающие на темный лоб, взбирается на бочку и надрывно орет:
— Все эти двадцать лет маршал Бестиунхитран отстаивал права бедняков! Все эти двадцать лет он вел нашу страну по пути прогресса! Попросим его не бросать нас! Попросим его быть нашим кандидатом в пятый раз!
Толпа безработных пончиканцев кричит «ура».
А уж до чего родными кажутся слова самого президента, объясняющего свое решение оставить за собой свою должность пожизненно:
«— Стране необходим прогресс. Чтобы достичь прогресса, нужна стабильность. Стабильность у нас будет, если ваша собственность и мое президентство станут неколебимы. Все вместе, все довольны и — вперед, к победе».
Но, наверное, самой знакомой — и самой актуальной — мыслью романа является та, что устранение одного исполнителя роли мало что значит для постановки в целом: сорвешь маску с одного — ее тут же наденет другой. Ведь диктатура — это не театр характеров, где важна личность каждого актера. Диктатура — это театр, где нет незаменимых актеров, а насилие всегда самовоспроизводимо. Ибаргуэнгойтия не дает ответа, что же в таком случае делать; наверное, единственный способ выйти из игры в таком театре — это доиграть пьесу до конца.
— Друг мой Простофейра, — говорит Куснирас, — я неудачник. Пытался трижды его прикончить. Первый раз это стоило жизни умеренным, второй — моей невесте и третий — моему мажордому, который был самый удивительный человек на свете, а также моему другу детства. Я, заваривший эту кашу, спасаюсь, оказываюсь в хибарке, впервые в жизни вижу бедняков, плохо сплю и убеждаюсь, что вопреки всему бедные так и останутся бедными, а богатые — богатыми. Если бы я стал президентом, я бы многое сотворил, но никогда бы не догадался, что им надо дать деньги. А в таком случае не все ли равно, какой в стране президент — злодей или не злодей?
— Я никогда правителем не интересовался, — говорит Простофейра, с вниманием следящий за рассуждениями собеседника.
— Вы мудрец, — говорит Куснирас, — самое плохое, — продолжает он, — что я, пожалуй, больше не отважусь на него покушаться. Не могу отделаться от глубокого страха, который я испытал той ночью, когда всадил в Бестиунхитрана шесть пуль, а он стоял как вкопанный. Сейчас-то я понимаю, что на нем был, наверное, защитный жилет, но тогда это показалось мне колдовством. Я больше не хочу с ним связываться. И даже не помню, что заставило меня с ним конфликтовать. А посему отныне я выбрасываю из головы всякие злые умыслы. К несчастью, слишком поздно. Потому что остаться в Пончике — значит умереть от скуки, а если попытаться уехать, меня убьют… но самое плохое то, что я не хочу умирать. Я трус.
— Нет, не говорите так, Инженер. Вы самый смелый человек, какого я знаю.
<…>Куснирас смотрит на него и повторяет:
— Не хочу я умирать.
Простофейра говорит ему в утешение:
— А вы вспомните, Инженер: в этой стране никто не откажется от тысячи песо.
(Пер. М. Былинкиной)
