Часть I.

Дорога к больнице

То 14 июня выдалось жарким — воздух раскалялся до 40 градусов. Это был 187-й день первой войны в Чечне.

К 11 утра никто в Буденновске не знал, что колонна боевиков за минувшую ночь проехала 52 блокпоста, выдавая себя за российских военных и полицейских, везущих груз-200. Местами боевики просто давали деньги, чтобы три их КамАЗа не проверяли.

Около полудня колонну у села Прасковея, что в четырех километрах от Буденновска, остановили сотрудники ГАИ. Они оказались единственными, кто принципиально потребовал показать, что находится в грузовых автомобилях, а получив отказ — приказали следовать за ними в буденновский отдел полиции. Так террористы и попали в 60-тысячный степной городок, не знавший до этого больших потрясений.

Да Буденновск, собственно, целью террористов и не был. Сам Басаев позже говорил, что они направлялись в Москву.

В 12.20 замыкающий колонну КамАЗ неожиданно остановился на перекрестке улиц Интернациональной и Ставропольской, немного не доехав до ОВД. Выскочившие из него вооруженные люди и расстреляли сопровождавший колонну автомобиль ГАИ. И начался один из самых кровавых терактов в истории России, унесший жизни 129 человек.

Евгений Ульшин работал тогда специалистом по ремонту телефонов. Мы встречаемся с ним в сквере с совсем не трагичным названием «Улыбка», с фонтаном и цветущими розами, рядом с городской администрацией. Это место стало одним из первых, где террористы начали набирать заложников.

— Когда все здесь началось, в этом парке, у меня был прием — приходили граждане, которым нужно было отремонтировать телефоны, — вспоминает он. — И в момент прихода боевиков у меня находился одноклассник. Боевики, честно сказать, просто выбивали двери. У меня дверь была открыта, чтобы ее не вынесли. Мы заранее открыли, они были удивлены. Зашел один, второй с пулеметом стоял в коридоре, третий был на лестнице второго этажа. Они сказали: «Если будете вести себя нормально, будет все хорошо». Поэтому мы просто молча вышли, нас довели до стоянки городской администрации. А там были трупы уже и расстрелянные машины.

Предприниматель Николай Каракулов, услышав автоматные очереди, попытался не попасться боевикам, но встречи с ними избежать не удалось.

— Я ехал домой на обед. И по пути, в районе горсада, услышал выстрелы. Чувство самосохранения заставило меня остановиться. Стрельба всех насторожила, но не испугала, потому что никто к ней не был готов. То есть люди выходили, смотрели, шальных пуль никто еще не боялся. Тем не менее я развернулся и поехал по параллельной улице, — рассказывает он. — Уже впоследствии я узнал, что расстрел гаишников произошел в 10 метрах от моего дома. То есть практически я ехал в эпицентр. Но поехав по другой улице, я все равно нарвался на остатки группы, которая взяла штурмом ОВД, — на трех-четырех боевиков. Они наставили автомат, заставили остановиться. И, наверное, в этом и мое счастье, что я среагировал, не нажал на газ, а увидев людей в камуфляже, остановился и вышел из машины. Таким образом, они остановили три автомобиля. И вот от ОВД они нас уже пешком повели. По пути расстреляли одного дедушку, который на велосипеде ехал и, к несчастью, не среагировал на ту опасность — отказался бросить велосипед и следовать за ними. Тут же был расстрелян на наших глазах.

Николай вспоминает, что когда его привели на площадь, там уже было около 70 человек.

— Целью террористов было собрать всех, кого они по пути встречали, случайных прохожих, людей, не понимающих, что происходит. Потом, как в фильмах показывают, как пленных ведут, нас повели в городскую больницу. В этой колонне, наверное, было уже под 200 человек. И мы уже видели убитых на улицах. Около ЗАГСа стоял автобус-гармошка с убитым водителем. Нас заставили его вытащить. Когда мы его достали, автобус покатился дальше, потому что, вероятно, водитель ногой держал тормоз. Не знаю, где этот автобус остановился.

— Были попытки бегства из колонны. Двух человек застрелили. После этого никаких поползновений ни у кого не было. Подвели нас к площадке возле больницы, там посадили. Стали проверять документы, собирать, выявлять милиционеров и военных, которых потом расстреляли, — добавляет Евгений Ульшин.

— Начали нас сортировать. Поступила команда всем сдать паспорта и любые документы, которые есть. Затем — команда выйти в очередной раз милиционерам и представителям всех силовых структур. Порядка 20 человек. На наших глазах отделили этих ребят. Я из них процентов 60–70 знал: город маленький, поэтому мы всех знали. Живыми мы их больше не видели. Их потом расстреляли, — говорит Каракулов.

Часть II.

Самая опасная сторона

Буденновская больница — восемь корпусов на окраине города. Сегодня на их стенах висят траурные таблички, а вдоль аллеи среди деревьев — стоят памятные камни с именами погибших.

Больше чем за час до прихода террористов медсестре терапевтического отделения Тамаре Соколовой позвонил муж.

— Звонит и говорит: «Уходите с работы, в городе орудует банда Басаева». А он у меня юморист. Я думаю: ну, придумал чего-то Соколов! И положила трубку. Минут через пять он опять звонит: «Я ранен, что-нибудь предпринимайте».

Мужа Тамары задела случайная пуля, влетевшая в окно их квартиры, куда он пришел пообедать.

Вера Чепурина тогда работала в больнице хирургом, и работает до сих пор — заведующей хирургическим отделением.

— Для нас это было полной неожиданностью. Обычный рабочий день, операционный. И вдруг — сообщение: в центре города перестрелки, мы сейчас получим большое количество раненых. И их стали подвозить, вместе с ними были люди с автоматами. У одного из них — тоже были тяжелые ранения. Это был террорист, мы его прооперировали. Но он умер. Боевики следили за нами, и мы боялись, что они нас убьют. Но у него было очень тяжелое ранение. Я вышла и тем, кто сидел с автоматами, я им объяснила, что тяжелый, крайне тяжелый, может умереть, и все — умер. Спустя часа полтора заявились террористы вместе с заложниками, целой толпой заложников.

Террористы заняли корпуса больницы, теперь в плену у них были все пациенты и персонал: вместе с людьми, схваченными на улице, — больше 1200 человек. К медикам боевики относились лояльно, потому что те оперировали и перевязывали всех — и заложников, и самих террористов.

— И когда нам требовалось переливать кровь — запасов крови у нас не было — мы ходили по больнице и спрашивали: «Нужна такая-то группа крови, у кого?» Предлагали все буквально. И те, кто был в заложниках, тоже, — говорит Вера Чепурина.

Происходившее в больнице — с трудом поддается осмыслению.

— Мы выносили тело одного армянина, который неизвестно как попал в больницу, когда уже все было оцеплено. Он искал свою жену. На попытки его утихомирить — это я точно помню, семь раз ему сказали: «Успокойся» — он не отреагировал.

вспоминает Евгений Ульшин. Он говорит, что когда боевики отпускали заложников за пределы здания: вынести трупы или даже сходить в ближайший киоск за сигаретами, никто не пытался сбежать. — А как сбежать, когда 40 человек расстреляют, если ты не вернешься? Каково себя чувствовать, когда тебе это говорят?

— Возле моего кабинета сидел старик небольшого роста, из Нефтекумска. Говорит: «Мне так плохо». Я ему вынесла стул, дала капли, дала ему таблетки. Смотрю, он какую-то котомочку к груди прижимает и говорит: «Я был у сыночка, он мне дал денежку, а я не знаю, куда мне теперь эту денежку деть». Я говорю: «Ничего, прижимайте к себе, у вас никто не заберет». И этого старика увели и расстреляли. Потом привели к нам в отделение на пост, где сестры сидят, двух 17-летних ребят, поставили на колени. Они окончили школу — как раз же выпускные — и у одного из этих ребят мама лежала в травматологии. Он приехал порадоваться, что успешно школу окончил. А им говорят: «Да вы лазутчики». Они были, правда, красиво одетые, молодые. Белые рубашечки, брючки. И они простояли ночь, и потом их тоже расстреляли, — говорит Тамара Соколова.

По телевизору, по словам заложников, сначала вовсе говорили, что атака террористов отбита. Потом — что в заложниках не более 200 человек.

— Мы сидим, смотрим это: «Здрасьте вам». А боевики: «Ха-ха-ха». Информации из больницы не было.

И потом мы, группа докторов, ходили в штаб на переговоры, чтобы власти выполнили их требования, иначе они пригрозили, что будут дальше расстреливать, — вспоминает Вера Чепурина.

Она говорит, что когда она с другими медиками пришла в штаб контртеррористической операции, там творился хаос.

— Полный раздрай был, если честно. С нами никто практически разговаривать не хотел. Мы метались по кабинетам, возмущались. Потом, в конце концов, сказали: да, хорошо, будут вам корреспонденты.

Но вперед корреспондентов власти решили пустить в дело спецназ и внутренние войска.

В ночь на 17 июня был предпринят штурм больницы, в ходе которого погибли 30 человек, 70 — получили ранения. И по большей части это были заложники… Террористы поставили их к окнам: с одной стороны в сторону людей стрелял спецназ, а из-за их спин — отстреливались боевики.

— Мы стояли, а они прятались за спинами. У нас сотрудник погиб. Одного убило, другого ранило. А еще мы видели, что они при нас закладывали взрывчатку. И нервное напряжение говорило: вы или врывайтесь, или взорвите здание уже. Терпение лопалось, — вспоминает Евгений Ульшин. — Я сидел на подоконнике. Голову поднимаешь, а в притолоке торчит пуля, которая пройди немножко ниже, и твои бы мозги были бы там. Самая плохая точка, где во время обстрела можно находиться, — это противоположная сторона от окна, потому что она простреливается. Лучше находиться под окном…

— Окна открыты, и за этими окнами никак невозможно спрятаться, потому что проем очень маленький. И вот открытые окна, жара ужасная, они нас гонят к окну: «Кричите». Мы белые простыни выставляли и кричали до хрипоты пять часов: «Не стреляйте, не стреляйте!» — чуть не плачет Тамара Соколова.

Стреляли все равно.

К 11 утра штурм закончился. Группе «Альфа» удалось вывести часть заложников из травматологического отделения. Но главный корпус, где все еще находилось больше тысячи мирных жителей, так и не был освобожден.

Тогда-то и настала очередь корреспондентов, а за ними — и правозащитников.

Часть III.

Спасение

Бывший военный корреспондент «Известий» Валерий Яков работал в Буденновске в дни теракта. Он говорит, что в Москве война в Чечне совсем не ощущалась: столица жила так, будто ничего не происходит. Да и в Буденновске до 14 июня люди тоже думали, что трагедия происходит где-то далеко.

— Люди на улицах были в панике, в полуистерике, потому что… ну, мирный городок, довольно далеко находящийся, как они полагали, от войны. Сейчас тоже так многие полагают, что далеко находятся. А война вдруг раз — и оказалась у них на улицах.

После неудавшегося штурма власти согласились допустить в больницу журналистов. Якова не было в составленных штабом контртеррористической операции списках, но он пробрался в машину с корреспондентами тайком.

— Я пришел на пресс-конференцию и попросил у Басаева разрешения остаться на ночь в больнице среди заложников. И он разрешил: «Одним больше, одним меньше — оставайся». Я спросил, почему именно Буденновск? Какой-то никому не известный городок, а уж тем более больница с беззащитными совершенно людьми. Он сказал, что они собирались попасть в Москву. Думаю, если бы они проехали Ставропольский край, они бы спокойно доехали до Москвы, потому что они прошли самый сложный отрезок от Чечни до Буденновска, с огромным количеством блокпостов. А дальше-то, после Ставрополья, этих блокпостов не было.

В больнице, по словам Якова, после неуспешной попытки штурма царила атмосфера всеподавляющего страха.

— Никто не спал до утра, потому что все ждали повторного штурма. Там было страшно, ощущение страха просто жило в этом коридоре, все вжались там в стены. Мне тоже показали, где сесть лучше, чтобы не садиться в проем двери. Потому что если будут штурмовать, то как бы этот проем простреливается, что лучше сесть у стены, пониже. И мы там разговаривали тихонечко с врачами. Они мне рассказывали, как начинался штурм, как их выставляли боевики в окна, чтобы они кричали «Не стреляйте, здесь больные, не стреляйте», заставляли махать простынями. Естественно, основные погибшие в больнице были во время этого штурма, потому что из-за их спин стреляли боевики, по боевикам стреляли штурмующие. А погибал этот живой щит. И вот они рассказывали мне эти истории. А уже когда наступило утро — все выдохнули, что нового штурма не случилось.

Надежда на спасение появилась днем 18 июня.

— Басаев сказал, что должны прийти депутаты. В больнице все очень их ждали, потому что было понятно: если они придут, то уж точно пойдет переговорный процесс о спасении людей. И поэтому когда пришли депутаты и правозащитники — Сергей Ковалев, Валерий Борщев, Олег Орлов — это была двойная радость, — вспоминает Валерий Яков. —

Не просто пришли депутаты, а пришли люди, которых ты уже знал по этой войне: с Сергеем Адамовичем мы не раз ездили в Чечню, Олег Орлов участвовал в освобождении пленных танкистов Кантемировской дивизии, которые пошли на штурм Грозного в 1994 году. И сразу всем спокойнее стало, даже в этих условиях, несмотря на убитых, лежащих вокруг, потому что было понятно: с этими людьми пришел шанс на спасение.

Я сидел в кабинете главврача и наблюдал переговоры Басаева с Ковалевым, Борщевым и Орловым. Вел разговор Ковалев, он все-таки был руководителем. Он вел разговор с Басаевым, требуя, чтобы тот отпустил женщин. В больнице оставалось еще очень много женщин с детьми. Часть уже были освобождены в обмен на журналистов, на пресс-конференцию, на какие-то продукты. Но еще очень многие оставались в больнице, и Ковалев требовал их освобождения и оговаривал условия, на которых Басаев мог бы отпустить всех.

Соответственно, Басаев выдвигал свои требования: остановить боевые действия в Чечне, вывести войска, и наконец — выделить им колонну автомобилей, дать возможность его отряду вернуться в Чечню.

Олег Орлов этот жесткий разговор уравновешивал. Потому что он системный, очень спокойный и, в отличие от вроде улыбчивого, но довольно жесткого Ковалева, он казался более мягким, обаятельным. Поэтому вызывал больше доверия. И, наверное, было легче вести переговоры с ним, чем с не очень уступчивым Ковалевым.

В итоге они все это сформулировали, записали. И после этого связались с Черномырдиным. Сергей Адамович был на связи телефонной с Егором Гайдаром, и Гайдар организовал прямой разговор Черномырдина с больницей. И это был довольно интересный разговор — по обычному городскому телефону, который стоял на столе главврача.

Это было видно по его поведению. Он, видимо, понимал, что перегибать ему сложно, потому что все может сорваться.

Результатом переговоров стало освобождение более тысячи заложников. Власти взамен пообещали боевикам прекратить военные действия в Чечне и разрешили выехать обратно в республику. Но террористы поставили последнее условие — 139 человек должны были отправиться в Чечню с ними, в качестве живого щита.

Часть IV.

Добровольцы

Тех, кто поедет в Чечню, набирали из добровольцев.

— Из докторов поехали Магомедали Исламалиевич Абдуллаев. Он и сейчас у нас работает, хирург. Врач-анестезиолог Шендрик. Врач-анестезиолог Дятлов. Врач-стоматолог Бедаидзе. Медсестры некоторые тоже поехали. И кроме этих медиков — журналисты, представители городской администрации, группа Ковалева, — рассказывает Вера Чепурина. — Вы знаете, это очень смелые люди. Они знали, что могут обратно не вернуться. Их могли по дороге «накрыть» [российские военные]. И они ехали в неизвестность и неизвестно, как их в Чечне могли встретить. Поэтому, конечно, это очень смелые люди, это люди, которые выполняли свой гражданский долг. Они жертвовали собой, чтобы освободить всех остальных и освободить город от террористов.

— Чтобы сесть в автобус к террористам, нужно просто быть человеком. Не надо каких-то особых качеств, никакого геройства. Ну сами подумайте: если не ты, то кто? Вы думаете, все такие были здоровые и герои? Все, наверное, в душе боялись. Журналисты, которые ехали в автобусе, — да, они боялись, видно было, что боятся. Но они же ехали, — вспоминает Евгений Ульшин, сам ставший добровольным заложником. — Я не могу это объяснить. Это не какой-то геройский порыв. Просто понимаешь: если ты не поедешь, остальные не выйдут. Ответственность хотя бы за людей, которые вокруг тебя, наверное, так и должны все жить.

В автобус к террористам сел и предприниматель Николай Каракулов, и журналист Валерий Яков. И Олег Орлов.

— Олег вызвался поехать в составе этой колонны вместо одного из заложников. Притом что было понятно, что риск возможного штурма этой колонны и возможной гибели — был достаточно высок. Тем не менее он на это пошел, сел в автобус. И это, с одной стороны, была одна реальная совершенно спасенная человеческая жизнь, а с другой стороны — это был очень важный психологический фактор для тех заложников, которые поехали в автобусе, — отмечает Валерий Яков. — Потому что рядом с ними был человек, представляющий Москву, власть и правозащиту. Его присутствие было очень важно психологически: людей это успокаивало, и было меньше страха, отчаяния от того, что они едут неизвестно куда, неизвестно на что, и весь автобус забит боевиками с оружием.

Автобусы с террористами выдвинулись из Буденновска в сторону Чечни 19 июня в 16.00. Дорога до мятежной республики заняла два дня. Ни один из добровольных заложников не пострадал.

— На мой взгляд, людей в Буденновске спас Черномырдин и группа Ковалева: сам Сергей Адамович, Валерий Борщев, Олег Орлов, — заключает Валерий Яков.

— Я считаю, что ребята совершили акт патриотизма. Они ехали, не зная, что их ожидает. Писали заявление, что за их жизнь никто не отвечает, — вздыхает медсестра Тамара Соколова.

В Буденновске — три памятника жертвам теракта, ставшего центральным событием в истории города. На них — 129 имен. После возвращения из Чечни у Евгения Ульшина родилась дочь, сейчас он работает завхозом в городской администрации; Евгений Каракулов продолжает заниматься бизнесом, Тамара Соколова вышла на пенсию, у нее большая семья, а Вера Чепурина — заведует хирургическим отделением больницы, где провела пять дней в плену. Девять из десяти заложников в июне 1995 года были спасены. Олег Орлов — продолжает защищать право других на жизнь, рискуя собой.

* Властями РФ признан иноагентом и ликвидирован