Темная, уставленная советской мебелью комната в поселке дома отдыха «Озера» недалеко от Москвы. В кресле — 84-летний мужчина. Его зовут Валерий Астафьев. Он признается, что сам не знает, как дожил до своих лет, и говорит, что медики, обследовав его, могли бы написать не одну диссертацию.

15-летним мальчиком Астафьев попал под ядерный взрыв.

Эту историю он не выдумал. Все произошло в Оренбургской области, в селе Тоцкое, 14 сентября 1954 года. Операцию со сбросом ядерной бомбы в густонаселенной местности назвали красиво — «Снежок». В тот день СССР, чтобы устрашить западные страны, испытал оружие массового поражения — 40-килотонную бомбу с ураново-плутониевым зарядом — на собственных гражданах, взорвав ее в 10 километрах от населенных пунктов.

С февраля прошлого года российские чиновники и пропагандисты более 200 раз вспоминали о наличии у нашей страны ядерного оружия. А некоторые, включая зампреда Совбеза Дмитрия Медведева, даже прямо говорили о возможности его применения. 21 февраля 2023 года, выступая с посланием к Федеральному Собранию, президент Владимир Путин заявил, что страна должна быть готова к возобновлению ядерных испытаний, которые не проводились в России с 1990 года.

Корреспонденты «Новой» отправились в Республику Коми и Оренбургскую область — туда, где проходили советские испытания оружия массового поражения и где люди до сих пор страдают от их последствий, — чтобы узнать, как местные относятся к возобновлению взрывов и кажущейся все более возможной ядерной войне.

Часть I.

Остров сотни взрывов

Новая Земля — суровый и практически безлюдный архипелаг в Северном Ледовитом океане. Здесь располагаются всего два поселка — Белушья Губа и Рогачево. В них проживает чуть больше трех тысяч человек, преимущественно военных. Чтобы попасть на Новую Землю, до сих пор нужно специальное разрешение властей — на архипелаге находится Центральный полигон Министерства обороны. В советское время здесь провели 132 испытания ядерного оружия.

21 февраля 2023 года, спустя 68 лет после описанного Лукой Горбатовым первого взрыва на Новой Земле, государственное информагентство ТАСС сообщило, что Центральный полигон Минобороны готов к возобновлению ядерных испытаний.

«У людей нет работы, и они едут туда»

В непосредственной близости от Новой Земли находятся города и села Архангельской области, Ненецкого автономного округа и Республики Коми. В советские годы они попадали в радиоактивный след, но здоровьем местного населения также никто не озаботился.

Неудивительно, что после заявления Владимира Путина о возобновлении испытаний, наиболее активные местные жители забили тревогу. С обращением к властям выступил «Комитет спасения Печоры» — одна из старейших экологических организаций в Коми: «Ранее испытания на Новоземельском полигоне проводились <…> при направлении ветра в сторону Ненецкого округа и Коми АССР, с выбросом радионуклидов на наши территории, — писали экологи.

Ижма — село на севере Коми. Здесь, по данным последней переписи населения, живут 3917 человек, а всего в Ижемском районе — 16 469 человек. Одним из тех, кто поддержал обращение экологов, стал ижемский депутат Госсовета Коми Николай Братенков.

— Когда я узнал, что ядерные испытания хотят возобновить, реакция моя была эмоциональной, — рассказывает он. — Потому что в 1992 году мы с «Комитетом спасения Печоры» требовали провести в республике референдум, в том числе — о запрете ядерных испытаний на Новой Земле. И даже предварительно здесь, в Ижемском районе, репетицию этого референдума провели — чтобы понять, как оно будет, когда выйдем на уровень республики. Так вот: на голосование пришли более 50% избирателей! Мы были ошеломлены. Люди ответили, что ядерные испытания не нужны. Потом к нам в Верховный совет республики приезжали генералы, правительство Коми долго не могло этот вопрос решить, но в конце концов наши предложения были учтены, ядерные взрывы прекратились.

Братенков полагает, что заражение ижемцев радиацией происходило в первую очередь через оленье мясо. Сама Ижма находится в 600 километрах от Новой Земли, а вот олени пасутся прямо у побережья Северного Ледовитого океана, на загрязненной радионуклидами территории.

— И сейчас еще бывает, что санэпидемслужбы запрещают нам есть печенку, где концентрируются радиоактивные элементы, — говорит депутат. По его словам, благодаря оленеводам ижемцы в советские годы и узнали, что на Новой Земле испытывают ядерное оружие.

Но выступят ли сегодня ижемцы, да и вообще россияне против ядерных испытаний? Братенков сомневается.

— Люди погрязли в кредитах, в безработице. Главная задача — выжить. Сегодня политикой занимаются единицы. Власти достигли в этом больших успехов. Еще людей интересует, что происходит на границах, в зоне СВО… Разговор о ядерных взрывах ведь напрямую связан со «спецоперацией». Я не смотрю телевизор, но я слышал, что Симоньян и другие угрожают ядерным оружием Соединенным Штатам, Европе. И сейчас довольно трудно [на борьбу] с этим поднять народ. Покуда идет СВО, эта истерика будет раздуваться.

Братенков отмечает, что ижемцы, как это ни печально, восприняли происходящее в Украине как возможность.

— У людей нет работы, и они едут туда. Одного знакомого спрашиваю: ты куда пошел? Он говорит: сказали надо — значит надо. Это деревенская натура: государство приказало, значит, надо идти. А другие говорят: «Надо заработать. Мы едем зарабатывать». Понимаете? Когда люди думают, как заработать и выжить, вопрос о ядерных испытаниях далеко на второй план уходит.

— Есть уже погибшие, — говорит он. — Привычка не сопротивляться, а подчиняться пока преобладает. Им куда деваться? В тюрьме ведь тоже не ахти. Тем более что и сидельцев уже увозят… Немало людей говорят: надо победить Украину. Но все-таки тех, кто за применение ядерного оружия, я не встречал.

Кто приказал напасть?

Вот и плотник Дмитрий Артеев задумывается над тем, чтобы отправиться в зону боевых действий. Хотя, казалось бы, зачем ему? Мужик в селе известный, рукастый, со своей мастерской и большим хозяйством: с коровами, овцами, недавно пчел завел.

— Честно сказать, я против (***), — замечает он, демонстрируя станки и сделанную своими руками табуретку. — Всегда нормальный человек будет против. Но на данный момент приходится воевать, значит, надо. Да, я думаю поехать. Но прежде надо сено заготовить, чтобы жена и дети хотя бы год не суетились. Подготовиться надо в хозяйственном плане.

Артееву 43 года. В поездке в Украину он видит, как ему кажется, возможность исполнить свое предназначение:

— По жизни не можешь сказать, на что ты нужен. Но вдруг хотя бы одного раненого вытащишь, чтоб он живой остался. Может, для этого ты и создан.

О смысле происходящего — рассуждает в неожиданном ключе:

— Сейчас идет не (***) за территорию, а экономическая война. Денежки отмоет мировое правительство, и все закончится. И снова будем жить без (***) какое-то время.

— И в мире с украинцами? — уточняю я.

— Не со всеми. Там людям мозги уже отмыли… Но это же братский народ, русскоязычный. Как Белоруссия, так и Украина. Мы из одних корней выходим. В любом случае в мире сможем жить.

— Но тогда почему все это началось?

— Это все решают Рокфеллеры, Ротшильды. Все на этих уровнях решается.

— Владимир Путин объявил о начале специальной военной операции…

— И он правильно сделал. Потому что, если бы он не начал, у нас в Москве уже сидели бы руководители этого Зеленского.

Воистину власть денег безгранична: трудно иначе объяснить, как миллиардер Рокфеллер, умерший шесть лет назад, смог отдать какие-то команды сторонам, участвующим в вооруженном конфликте. Но ижемских мужиков не проведешь.

Но ядерных испытаний и тем более ядерной войны Дмитрий не желает.

— Кто-то из великих сказал: «Не знаю, чем будет воевать человечество в Третью мировую, но в Четвертую — будет воевать палками». Если ядерное оружие применить, точно палками воевать будем. Никаких испытаний ядерных не надо, это все вред для природы. В Ижме, не в Ижме — будут последствия. Я в детстве слышал, как оленеводы между собой общались и говорили, что целыми стадами оленей в тундре хоронили.

«Подарок с Новой Земли»

Старых оленеводов, видевших испытания ядерного оружия, в Ижме теперь осталось немного — время берет свое. Местные смогли припомнить лишь Якова Чупрова, которому идет уже 96-й год. Говорить мужчине тяжело, но соглашается встретиться он охотно: признается, что страдает от одиночества.

— Гон оленей (брачный период. — Ред.) начинается примерно с 1 сентября и идет до середины октября, — рассказывает он. — Точно не могу сказать, было ли это в 1957 или в 1958 году, но где-то в эти годы. Мы стояли со стадом недалеко от океана. В один из дней пошли на речку ловить рыбу. И вдруг земля дрожать начала. Мы испугались — что такое? Несколько секунд это продолжалось. Потом пастух из шестой бригады к нам пришел, говорит: олени все в клубок собрались и крутятся (олени действительно собираются в круг и начинают двигаться в «хороводе» при опасности. — Ред.). Мы пошли в поселок за 40 километров, где была метеостанция. Спрашиваем начальника станции: «Вы чувствовали?» Он: «Чувствовали! Там Северный флот. Играют они, тренируются». Он ничего не знал.

После того случая, вспоминает Чупров, к ижемским оленеводам стали часто приезжать ученые из Сыктывкара, отбирали мясо оленей для проб. Но есть его и сдавать государству — не запрещали.

— А в 1973 году я работал председателем сельсовета. И у нас были курсы гражданской обороны. Мне дали какой-то прибор, я его включил, и у меня стрелка начала резко двигаться… Полковник какой-то сзади стоял, говорит: «Ну-ка, ну-ка, давай еще раз…» Я еще раз прибор включил — опять стрелка задвигалась. Он спрашивает: «Ты откуда приехал?» Говорю: «Из Ижмы». Он: «Это тебе подарок с Новой Земли…»

«Была у страны такая необходимость…»

Свою хроническую патологию суставов бывшая педиатр Ижемской районной больницы Галина Сметанина тоже связывает с ядерными испытаниями.

— Я работала в системе здравоохранения с 1978 по 2001 год и имею кое-какое представление о заболеваемости. Ближе к девяностым у нас резко участились случаи бронхоспазма, ларингоспазма и судороги. Ларингоспазм больше характерен для детей раннего возраста, до года. Но тут возрастная планка увеличилась, и судороги стали появляться у детей более старшего возраста. Увеличилось число анемий. Я как участковый педиатр даже вынуждена была носить с собой комплект медикаментов для оказания неотложной помощи. Шла ли я в баню или в гости, я обязательно брала его с собой, потому что необходимость в этом была большая.

Онкозаболеваемость в Ижемском районе, по словам Сметаниной, выше, чем в среднем по Республике Коми. При этом здесь нет никаких вредных производств, которые могли бы служить тому причиной.

— У детей, которых я наблюдала, были множественные аномалии. Врожденные уродства: сращение пальцев, заячья губа, волчья пасть, порок сердца. Информация о ядерных испытаниях среди врачей ходила, мы знали, что такое радиация и как она влияет на человеческий организм. У меня на участке состояло намного больше детей с серьезными заболеваниями, чем, допустим, в Сыктывкаре. И когда мы сдавали отчеты, коллеги удивлялись. Что касается взрослых, то

Однако вопрос о том, стоит ли возобновлять ядерные испытания, Сметанина называет «двояким».

— Как человек, как врач, я, конечно же, против. Потому что от этого пострадают люди… Но, с другой стороны, я понимаю, что без ядерного оружия не обойтись. Ведь Запад применит его против нас, не сомневаясь. Как медик — я против, как политически мыслящий человек — понимаю, что без этого обойтись нельзя. Несколько лет назад я сама себе задала вопрос: «Обижена ли я на то, что из-за ядерных испытаний у меня хроническое заболевание, что я с трудом хожу?» Прислушалась к своим ощущениям и поняла: нет — у меня нет обиды. Да, я пострадала. Но, значит, была у страны такая необходимость…

«Скажут копать — будем копать»

Глава Ижемского района Игорь Норкин на встречу соглашается охотно. Больше того — прерывает ради этого свой отпуск.

— Вопрос с этими ядерными испытаниями, вы знаете, такой непростой, — объясняет он. — Потому что если об этом говорит глава государства, значит, назревает необходимость. С другой стороны, если говорить о последствиях — да, я слышал, что они есть. И обеспокоенность граждан меня тоже касается. Поэтому я нахожусь на некоем перепутье. С одной стороны, обсуждать мнение президента я не собираюсь, а с другой — думаю, что и мнение людей имеет значение.

— Есть ведь какие-то лабораторные или другие виды испытаний. Существуют всякие военные и другие НИИ. Прежде чем давать лекарство человеку, его же испытывают на мышах или на кроликах… С ядерным оружием, думаю, то же самое. Наверное, надо посмотреть все варианты: какой ущерб будет нанесен, — говорит он, а потом замечает: — Вы знаете, вы ведь сейчас общаетесь с человеком, который не выбирает ни место, ни время, ни способ выполнения задачи. Сказано будет копать — пойдем копать, сказано будет не копать — пойдем не копать.

Часть II. Эксперимент

«И висит гриб»

Астафьев — один из немногих доживших до сего дня очевидцев тоцкого ядерного взрыва. От его села до полигона — 10 километров.

— С мая военные готовились. Я в тот год окончил школу, и после выпускного мы вместе с друзьями пошли в лес. Вдруг нас останавливает солдат: «Стой, куда идешь?» А мы всегда здесь бегали, ягоды собирали. Он: «Все, проход запрещен. Больше вы в лес ходить не будете».

— Лишь за двое суток по селу стали ходить солдаты, которые объясняли, что нам нужно заготовить трехдневный запас продуктов, а в день учений — раскрыть все окна и двери и в установленное время залечь на огородах. В день взрыва мы с соседом Геной пришли на огород и залегли недалеко от колодца. На каждые десять дворов было приставлено по солдату. Лежим. Солдат начинает кричать: «Двадцатиминутная готовность», «Пятиминутная готовность». Мы на животах, голову прикрыли руками, в легкой летней одежде. Вдруг земля заходила, а затем — послышался звук, и горячий воздух прошел над нами. Заложило уши. Я рот раскрыл, орал, кричал, потом все отошло, потому что взрывная волна ушла. Мы встаем, все в дыму, все горит, ярко-красное, горячее над нами полыхает. И висит гриб. Солдаты сказали: «Бегите домой». А что домой? Окна раскрыты, двери раскрыты. Вся ядерная пыль в квартире находится. И солдат, который зашел вместе с нами, начал маме жаловаться, что у него глаза режет. Оказалось — посмотрел на вспышку. Мама дала ему крепкий чай, чтобы промыть глаза, и ему вроде легче стало. А я залез на крышу и все смотрел, что дальше происходило. Как самолеты летели и бомбили это ядерное облако.

Многие женщины и дети, по словам Астафьева, сначала плакали. А потом, когда открылись магазины — наоборот, пошло веселье.

Вскоре люди в Тоцком начали умирать. Астафьев вспоминает своих одноклассников и совсем еще молодых мужчин и женщин, которых похоронили через полгода-год после взрыва:

— Уже был рак у всех. Особенно у людей с улицы Самарской, которая поближе к эпицентру. У отца моего рак был.

У самого Астафьева проблемы со здоровьем проявились в 1957 году: начались сильные головные боли и кровотечения. Врачи не верили, что это может быть следствием ядерного взрыва, а многие не верили и в сам взрыв. В качестве лечения предлагали анальгин.

— У моей старшей внучки случился выкидыш. Это было связано со щитовидкой. Я в 1979 году тоже попал в больницу со щитовидкой, лежал 43 дня. Чуть концы не отдал, похудел где-то килограмм на 18, — вспоминает он. — И с 1991 года, когда Ельцин подписал закон о социальной защите пострадавших от Чернобыльской катастрофы, я добиваюсь, чтобы меня и других жителей Тоцкого тоже признали пострадавшими от радиации. Я по всем инстанциям пишу, и мне одно и то же отвечают: «Был опробован такой заряд, который не вызвал выхода поражающих факторов за эпицентр взрыва». Министр МЧС Пучков мне это пишет, понимаете? Такую чушь. При ядерном взрыве «не вышли поражающие факторы за эпицентр».

— Вот этот Владимир Соловьев иногда кричит, что надо бросить. Хорошо стоять за трибуной и это говорить. А ведь ты на себе попробуй испытать, побыть под этим делом. Мы-то там побыли, знаем, что это такое. А он грозит — просто разжигает ненависть к нам, я так считаю.

«Только в отпуск приезжают. Или погибшими»

Тоцкое — большое, почти на 8000 жителей, село в Оренбургской области, районный центр. Рядом с ним находится сопоставимое по размерам село Тоцкое-2 с военным городком. Провозя нас мимо КПП к полигону, где в 1954-м взорвали ядерную бомбу, таксист Грант рассказывает, что, когда был лесничим, много времени проводил на полигоне. Говорит, что

— Бабушка моя видела этот взрыв, но ее уже в живых нет. Она рассказывала, что в их селе в Сорочинском районе все окна повылетали. В деревнях, которые за 20 километров были, все повылетало. Такой удар был. Страшное это дело…

На Тоцком полигоне в эпицентре взрыва сегодня установлено два памятника: советская стела со значком атома и монумент-колокол, установленный в 1994-м. И там, где 69 лет назад взорвался ядерный снаряд, действительно прорастает ковыль. Уровень радиации — 0,15 микрозиверта в час — не превышает допустимых значений (0,2 мкЗв/час). Позже ученые объяснят нам, что радиационное загрязнение сохранилось фрагментарно, и на отдельных участках может превышать безопасную дозу в десятки раз, но эти участки нужно искать, а государство — не выделяет на это денег.

— Раньше по юбилейным датам на полигоне памятные мероприятия проводили, автобусы для жителей выделяли, а сейчас в 2024 году должно быть мероприятие, но будет ли? Не знаю. Сейчас у нас в другом месте (***) идет, — замечает Грант. Сам он в Украину ехать не хочет: вообще считает, что военное дело — не его. Но если придет повестка — пойдет, потому что «как иначе?».

Мы приезжаем в Тоцкое накануне 9 мая. Село готовится. Вдоль главной сельской улицы вывешены флаги. У школы выставлен стенд с фотографиями пяти выпускников, погибших в Украине.

Это другое…

Само празднование, предупреждает нас местный полицейский, дежурящий на центральной площади, пройдет без военной техники и контрактников: «Все на СВО. Будут только срочники и юнармия».

К началу митинга и парада в центр Тоцкого приходит около тысячи местных жителей.

А следом действительно — по площади начинают маршировать призывники и дети. Последние идут нестройно, не попадая в ногу. Кто-то прикладывает руку к берету, кто-то — нет. Кто-то вовсе смотрит по сторонам. Сдается, у многих здесь в этот день должны были пройти отцы…

На лавке рядом с площадью скучает мужчина в камуфляже. Андрей — мобилизованный из Челябинской области. Его забрали в армию в сентябре прошлого года. Съездил под Сватово, был ранен, в Тоцкое распределили после лечения. Скоро — снова на передовую. Дома остались жена и дети.

— Я не думаю, что Великая Отечественная война и то, что в Украине, — похоже, — качает он головой. — Не знаю, как это сформулировать.

Андрей, конечно же, не сторонник мира любой ценой, и считает, что все должно закончиться победой России.

— Думаю, что к сентябрю украинцы сдадутся, — говорит он, замечая, что так предрекал Жириновский. — У них ни людей, ни техники уже особо не осталось. Им поставляют-поставляют, а что толку? Это все разбомблено в итоге. У нас с техникой все более-менее нормально. Я честно скажу: у меня нет ненависти к украинским мужикам, которые против нас воюют. Но зачем они это делают? Неужели их деды воевали [с нацизмом], чтобы они сами сейчас воевали против нас? У нас же нет к ним агрессии.

По словам мобилизованного, он не мнит себя героем: «Просто работа временная такая». А использование ядерного оружия считает недопустимым: «Это же химия, заражение. От этого все пострадают».

По главной улице Тоцкого идут две женщины: пожилая мать и ее дочь. Тамара Сергеевна была очевидцем ядерного взрыва в 1954 году, ей было тогда 14 лет.

— Под родником нас всех разложили. Боялись мы до смерти. Помню, лежим, и вдруг земля как будто на метр прогнулась и поднялась. Зарево и белый-белый дым, — вспоминает она.

— У маминого дедушки рак глаз был. Мама тоже всю жизнь болеет. Никому не дали ни инвалидности, ни льгот, — замечает ее спутница.

На вопрос о том, нужно ли снова проводить ядерные испытания, женщины отвечают по-разному. Тамара Сергеевна, побывавшая под взрывом, говорит однозначное «нет». Ее дочь, чуть помешкав, отвечает: «Вы знаете, в связи с современной политикой…

Оренбург — Чернобыль

Последствия Тоцкого ядерного взрыва в 1990-х исследовала группа ученых, среди которых был доктор медицинских наук и бывший ректор Оренбургской государственной медицинской академии Виктор Боев. Мы встречаемся с ним на кафедре общей и коммунальной гигиены ОрГМУ, которой он теперь заведует.

— Мы выяснили, что после взрыва поднялся ветер, и образовавшееся над полигоном облако ушло на северо-восток. Потенциально радиоактивные осадки стали выпадать на территории Шарлыкского, Сорочинского районов, а потом где-то в Сибири, под Красноярском, — рассказывает Боев. — Мы реконструировали след и начали проводить обследование детей, взрослых и экосистем. Мы не обнаружили превышения содержания радионуклидов в питьевой воде — показатели были на уровне фона, а вот в почве были локальные заражения. Нашли плутоний, фоновый показатель по нему был превышен в два-три раза. Цезий и стронций тоже находили — пятнами, не сплошным ковром. И тоже превышение в два-три раза. Но когда мы проанализировали онкопатологию в населенных пунктах на контрольных территориях, мы увидели превышение средних показателей в два, три, пять, десять раз.

— Когда мы докладывали результаты своих исследований в Москве, встретили мощное сопротивление, там мне заявили в кулуарах: «Вы что, хотите из Оренбурга сделать второй Чернобыль?» Да мы не хотим, мы констатируем факт. В 96-м году финансирование наших исследований было прекращено.

Испытания ядерного оружия Виктор Боев называет злом, а его применение — «путем в один конец для всего». Тем более что от последствий использования такого оружия трудно будет уберечь и российских военных, а у Боева там — сын.

— Уехал добровольцем, а ведь он — ни много ни мало — заведует кафедрой медицины катастроф, доктор медицинских наук, доцент. Вот сразу и у меня все окружение всполошилось: «С чего бы ему?» А он говорит: «Я должен на практике посмотреть, что преподаю студентам-медикам, и побыть в той атмосфере». Он прав. Хотя, как отец, я его отговаривал. В медсанбате служит. Надеюсь, ему хватит шести месяцев этой командировки. За ним кафедра остается, все как положено.

Официально

В минздраве Оренбургской области иной взгляд на проблему заболеваемости в Тоцком районе. Точнее говоря, в ведомстве считают, что особой проблемы и нет. Заместитель министра Андрей Шатилов предоставил «Новой газете» статистику, согласно которой с 1999 по 2021 год в Тоцком районе на 100 тысяч населения приходилось от 188,5 до 383,8 случая онкозаболеваний, в то время как в соседнем Сорочинском районе (к слову, также находящемся по соседству с эпицентром взрыва) — от 241,1 до 598,5 случая.

«Представленные данные по уровню онкологической заболеваемости населения Тоцкого района указывают на отсутствие отдаленных последствий атомного взрыва, — сообщил замминистра. — В то же время необходимо отметить неуклонную тенденцию в Оренбургской области роста онкологической заболеваемости: прирост с 1999 года, то есть за 20 лет, составляет 65,6%. Показатель заболеваемости злокачественными новообразованиями в области значительно превосходит показатели по РФ и ПФО. Рост онкологической заболеваемости характерен для Российской Федерации и мира в целом».

Часть III.

«Ученые все это в гробу видали»

В четырех километрах от Сыктывкара есть окруженный лесом комплекс советских зданий. На картах он обозначен так: «Местечко радиобиология». Никакой загадки или секретности здесь нет — в «местечке» работают вполне себе мирные радиобиологи. Один из них, Илья Велигжанинов, до начала военных действий в Украине был руководителем российско-канадско-французского проекта, искавшего методы повышения устойчивости человеческих клеток к радиации. После 24 февраля 2022 года проект пришлось свернуть, потому что Илья не смог оставить пожилых родителей и уехать из России.

— Последствия испытаний на Новой Земле мне лично неизвестны, — предупреждает он. — Но я могу рассказать, к чему приводят испытания в принципе. Что известно из исследований. Общие данные.

Во-первых, естественно, люди, которые непосредственно участвовали в испытаниях или, как ни странно, живут недалеко от полигонов — они получают ущерб для здоровья. Те, кто непосредственно участвовал в советских испытаниях, в некоторых случаях получали лучевую болезнь.

Что касается отдаленных последствий, то все очень спорно. Потому что, с одной стороны, они не так выражены и ярки. Но они есть. Они могут быть слабыми, неочевидными. Но это не значит, что они безопасны. Мы не знаем, во что это выльется со временем.

Есть работы эпидемиологические, где изучаются последствия ядерных испытаний для человеческой популяции. И есть исследования экотоксилогические, где изучаются последствия для целых экосистем или отдельных видов животных и растений, которые подвержены радиоактивному воздействию.

Эта территория должна быть каким-то образом изолирована в ветровом плане. Ну и она должна быть очень удаленной, ближайшие населенные пункты должны быть очень далеко — речь о сотнях километров. И при этом все равно об абсолютной безопасности говорить будет невозможно: при взрыве может сформироваться какое-нибудь облачко, его куда-то понесет, и последствия могут наступить очень далеко от места взрыва.

Вообще принцип действия ядерного оружия и то, что оно работает, — все это давно уже экспериментально проверено. Мощности предельные, которые даже физики описать боятся, были достигнуты еще в 1960-е годы. Смысл проводить эти испытания сегодня?

Я молекулярный биолог, я, мягко говоря, далек от этого всего, но если вдруг случится ядерная война, то ничего хорошего из этого не выйдет. Я не сторонник теории, что наступит ядерная зима. Думаю, пострадают преимущественно территории тех государств, которые в эту войну ввяжутся. Но, естественно, территории, которые будут поражены ядерным оружием, они не пригодны для жизни будут очень долго. Количество погибших тоже будет очень большим. Причем большим будет и исходное количество погибших, связанное с прямым поражением ядерным оружием, и еще в течение нескольких лет будут тянуться шлейфом последствия уже радиационной составляющей.

Но ракета, которая летит и пукает радионуклидами*, извиняюсь, это безумие.

* Речь идет о межконтинентальной ракете с ядерным двигателем, о разработке которой было заявлено официально.