— Катя, скажите, недавний случай жестокого обращения с девушками в ОВД Братеево это эксцесс или уже норма?

— Во всяком случае, это меня не удивляет. Трудно сказать, чего тут больше: установки сверху на «жесткость» или усталости рядового состава полиции. Они первые оказываются жертвами агрессии со стороны своих командиров, но не могут им ответить, и канализируют злобу на тех, кого задерживают. Конечно, здесь и то и другое, но этот случай не единственный и не только московский. Более высокая, чем даже неделю назад, жестокость при задержаниях и оформлении протоколов заметна и у нас в Санкт-Петербурге, и в других городах, в том числе в Екатеринбурге, где «винтить» демонстрантов вышли подразделения вообще без опознавательных знаков — такое возможно только по приказу непосредственного командования. Это говорит о том, что поступила некая вводная с самого верха. Но я должна оговориться, что использую старый багаж — в последнее время нам исследования проводить уже не удавалось.

— Тогда скажите вкратце, когда и какие вы проводили исследования?

— С 2007 года сначала в Казани, где я тогда жила, а затем в других городах в рамках программ Института проблем правоприменения Европейского университета в Санкт-Петербурге я объехала довольно много низовых подразделений полиции — в том числе, в средних и малых городах. Это были так называемые полевые выезды и включенное наблюдение: интервью с полицейскими, присутствие на приемах граждан, в том числе, у участковых, выезды с патрульными машинами — в процессе работы удавалось многое спросить и понять.

Сначала МВД самому были интересны результаты нашей работы, но постепенно они закрывались. В 2012 году был издан приказ, по которому сотрудники не имеют права давать интервью, в том числе, социологам, без санкции руководства. Приказ как бы секретный, но они сами на него постоянно ссылаются. Раньше можно было договориться с разумным начальником на уровне области или города, а с тех пор они стали нам все чаще отказывать. В основном программа исследований была свернута пять лет назад.

— Насколько эти данные сегодня релевантны?

— Многое из того, что нам удалось понять к 2016 году, релевантно. Кроме того, ко мне по старой памяти обращаются те, кто уволился из полиции, рассказывают, что там мало что изменилось. В отличие от технологий, которые активно осваиваются в полиции,

в первую очередь, это централизованная бумажная отчетность и крайняя иерархичность, когда полицейские подчиняются не только своему непосредственному начальству, но и обязаны выполнять приказы и установки, спускаемые из самого центра.

— В письменной или в устной форме?

— Что касается отчетности, конечно, в письменной и даже нормативной форме, а что касается жесткости при задержаниях, которую мы обсуждаем, — в устной. Ведь это прямые установки на нарушение закона, кто же будет под этим подписываться.

Строго говоря, в подразделениях ОМОНа мы интервью не проводили, но что-то об этих сотрудниках я, разумеется, тоже могу сказать. Надо только учитывать, что в обиходе так называют все силовые подразделения, но они разные и разной подведомственности. Есть собственно полицейский ОМОН, который заточен на работу на массовых акциях гражданского населения, он был передан в 2016 году Росгвардии; есть специальные оперативные полки, которые МВД было вынуждено создавать, когда его ОМОН переподчинили Росгвардии — они работают, например, с футбольными болельщиками; есть ОМОН системы ФСИН, он наиболее заточен на грубую силу при работе с заключенными, но его, по идее, нельзя привлекать для работы на гражданских акциях.

— Что за люди служат в таких подразделениях?

— Вот это важный вопрос. В патрульную службу, ГИБДД и в участковые может попасть любой — как правило, после срочной службы в армии, в том числе, с высшим образованием, а в силовые подразделения обычно отбираются те, кто в армии служил в десанте и тому подобных войсках, в том числе, с опытом боевых действий или серьезной боевой подготовкой. Чаще всего это ребята из малых городов или сельской местности, для которых армия была социальным лифтом. В отличие от обычных подразделений они живут в казармах, целые дни проводят тренировки, чаще всего силовые, и хотя получают отпуска в выходные, близких там, где они служат, у них нет, и досуг они проводят только друг с другом.

Кроме того, их подразделения могут перебрасываться из одного города в другой.

— В самом деле, «космонавты» — они из какого-то другого мира.

— Да, они оторваны от гражданского общества, причем систематически и в течение длительного времени. Представление об обществе они получают от своих командиров и из телевизора и, конечно, верят, что те, кого они «винтят», — какие-то враги и «иностранные агенты». Они ненавидят журналистов. Но и общество их не понимает и не хочет понимать, а им несладко. Перед нами они испытывают чувство превосходства, а перед своими командирами — страх.

— Постоянные столкновения с гражданским населением, девушками и бабушками вообще никак не меняют их картину мира?

— Как ученый я не могу ответить на этот вопрос, надо проводить специальные исследования. Думаю, что их картина мира в какой-то степени начинает меняться, потому что к работе на массовых акциях привлекаются и другие сотрудники, в том числе, участковые и даже следователи, которые более образованы и гораздо ближе к тем горожанам, на которых они составляют протоколы.

Мне известно, что сейчас подано довольно много заявлений об увольнении из МВД, так как мало кто хочет рисковать и ехать в Украину, но в такие периоды мобилизации их заявления могут остаться без движения. С другой стороны, из МВД безжалостно выгоняют тех, кто увлекается, например, поиском альтернативной информации в интернете, а за всеми сотрудниками постоянно осуществляется так называемый кадровый контроль. В моей записной книжке много действующих и бывших сотрудников полиции, и вот Телеграм мне в последнее время постоянно сообщает, что они устанавливают на свои смартфоны этот мессенджер. За это влетит не только самому сотруднику, но и его командирам, тут действует круговая порука, коллективная ответственность по принципу «не доглядел».

Бунтовать не готовы — максимум будут требовать компенсации за сверхурочные и выходные. Они часто повторяют в интервью и частных разговорах такую мысль-надежду: «Работа у нас всегда будет. Мы нужны любой власти».

Полицейские больше всех заинтересованы в том, чтобы люди массово выходили на антивоенные протесты, и, наверное, преувеличивают их число и опасность — это для них гарантия того, что завтра их не отправят туда, где действительно страшно. Но если вы хотите понять, готовы ли они взбунтоваться, то думаю, что нет: они сами слишком запуганы и подневольны. И даже если они в душе и разделяют мирные лозунги, выполнять приказы начальства эти люди будут с большей готовностью, чем саботировать их.