Собкор «Новой газеты» Нина Петлянова подсчитала, сколько стоили новогодние приключения героине фильма «Ирония судьбы, или С легким паром!», который вышел на экраны в 1976 году. Надежда Шевелева, героиня фильма, накрыла праздничный стол, купила подарки, новое платье. Она одолжила своему нежданному гостю Жене Лукашину 15‒16 рублей, купила ему билет на обратную дорогу, который он разорвал, сама прилетела в Москву и каталась в новогоднюю ночь на такси. Это уже не говоря о новоселье.

Работала Надежда Шевелева учительницей. Это приносило тогда 120‒130 руб. Платила Надежда налом: кредиток тогда не было, денег со сберкнижки она не снимала.

Нина Петлянова подсчитала, возможно ли это.

И оказалось, да, возможно. По подсчетам Петляновой, вышло, что Надежда в бюджет почти вписывалась. Немного перебрала — 24%, ну так все-таки Новый год и беспрецедентные жизненные перемены.

А вот другой подсчет.

В ФРГ и России купили одинаковый набор продуктов питания: 1 кг caxapa, 10 яиц, 1 л. мoлoкa, 1 кг мyки, 1 л. coкa, 1 бyлкy, 1 плиткy шoкoлaдa, 1 кг cocиcoк, 1 кг мaкapoн, 1 кг пoмидop, 1 кг яблoк, 1 л. подсолнечного масла, 250 г. масла, упаковку мяса — и сравнили стоимость. В России все это обошлось в 1895 руб., а в Германии несколько дешевле — 1800 руб. Это притом что средняя зарплата в России 26 900 руб., а в Германии в семь раз больше — 180 975 руб.

Как так?

Давайте подумаем.

СССР был очень нерационально устроенным государством. У него было два громадных экономических недостатка, тесно связанных между собой. Во-первых, 80%, если не 90%, его промышленности работали на оборонку. Буквально все в экономике СССР было подчинено идее победы над неким врагом. Почти все заводы СССР выпускали или продукцию военного (двойного) назначения, или сырье для ее производства.

У СССР был единственный и самый гигантский в мире титановый комбинат ВСМПО, потому что только СССР делал титановые корпуса для подводных лодок. На каждом заводе были мобилизационные мощности. Все заводы были рассредоточены, исходя из военной, а не экономической логики. Один завод по производству атомных подводных лодок размещался на севере, а дублирующий — в Приморье, чтобы их нельзя было уничтожить одним ударом. Завод по производству дизельных подводных лодок размещался в степях Казахстана.

На нефтезаводах ректификационные установки были разнесены друг от друга так далеко, чтобы взрыв одной не уничтожил другую. В СССР было запрещено использовать в качестве опор для крупных помещений стальные колонны, потому что они расплавились бы в случае ядерного удара, и даже канализационные люки располагались на проезжей части затем, чтобы обрушившиеся после удара дома не затрудняли доступ к городским коммуникациям.

Уралвагонзавод в Нижнем Тагиле производил по плану по 440 Т-72 в год — напомню, что вся американская армия имеет 6300 танков. Самолетов МиГ-15 СССР произвел 12 тысяч, МиГ-17 — 8 тысяч и МиГ-21 — 10 тысяч!

Учитывая, что в СССР все произведенное считалось достоянием народа, скромная питерская учительница Надя помимо однокомнатной квартиры и заливной рыбы на Новый год владела (гипотетически) серьезным количеством имущественных долей в атомных субмаринах, бронированных танках и стремительных истребителях.

Кроме этого, вполне ощутимого, недостатка у СССР был другой — плановая экономика. Сколько чего производить, решал не рынок, а дяди в Госплане. И сколько чего платить людям, опять-таки решал не рынок, а дяди в Госплане. В результате постоянно чего-нибудь не хватало. Туалетной бумаги. Нормальных сапог. Полки магазинов были заставлены килькой в томате и больше ничем. За любым сколько-нибудь интересным товаром, стоило его «выкинуть», образовывалась очередь. В стране существовал гигантский черный рынок.

Эти две структурных особенности, понятное дело, были связаны друг с другом. Госплан потому и решал, сколько чего производить, что 80‒90% производившегося были атомные субмарины, ядерные бомбы, танки и военные самолеты. Ни в какой рыночной экономике отчуждать такую долю ВВП в виде военной продукции не получалось бы.

Поэтому учительница Надя жила бедно. Она получала на руки деньгами 5‒10% того, что она должна была получать реально, потому что из ее зарплаты на самом деле вычитался незримый налог на оборонку — 80% как минимум, и еще неизвестно сколько — на неэффективность.

Но сейчас такой оборонки нету. Никаких тысяч самолетов и тысяч танков в год мы не строим, никаких ядерных субмарин по 6 штук в год в одном только Северодвинске не клепаем — вот клепали 10 лет один маленький корвет «Проворный», да и тот сгорел. Госплана больше нет — а учительница Надя живет еще хуже.

Да, конечно, когда она приходит в магазин, ее не встречают пустые полки с килькой в томатном соусе. Ее встречает лосось от Геннадия Тимченко и мясо из «Мираторга». Но какая ей разница, если на свою зарплату она все равно может купить только сыр из пальмового масла и горючий творог?

Да, конечно, когда она приходит в торговый молл, ее там встречает не продукция фабрики «Мосшвея», а Donna Karan и Yves Saint-Laurent. Но какая разница, если она все равно может купить только ширпотреб, изготовленный в Китае?

Да, конечно, учительница Надя может теперь купить нормальную квартиру — они продаются, в отличие от совка. Но что от этого учительнице Наде? Ведь она — достойный, работающий, да что там работающий, вкалывающий без выходных член общества, — никогда в жизни приличную квартиры не купит, а если купит, путем бесконечной экономии и ипотеки, — то все ту же самую «однушку» у черта на рогах.

И это я не говорю о статусе. В СССР учитель — это был статус. Не такой высокий, как у заведующего овощебазой, но все-таки учитель был не последний человек. Школа в большинстве своем была местом, где действительно учились. Это был социальный лифт. Не выучишься — не поедешь вверх.

Какие у них шансы пробиться наверх? Путь наверх лежит через постель, и для девочек, и для мальчиков, через спорт, и особенно — через правильных родственников. Учитель литературы в этой системе — лишнее звено. Он не пригоден ни для чего, кроме как фальсифицировать выборы.

Куда же делись деньги, если больше нет ни субмарин, ни Госплана?

Первый из ответов очень прост: воруют.

Когда мы сличаем зарплату учительницы в 1970-х, на которой невидимым довеском висели по 10 атомных лодок, по 2000 танков и по 2000 самолетов в год, и зарплату учительницы сейчас, на которой висит один сгоревший «Проворный», то мы понимаем, что значительную часть суммы (20%? 30%? 50%?), уходившей на 10 субмарин, 2000 танков и 2000 самолетов, ныне просто украли.

Было 2000 танков, а стало 2000 дворцов.

Есть ли еще какие-то причины? Конечно, да.

Я сказала, что Госплан ликвидировали. Но это не значит, что в нынешней России все решает рынок. В ней все решает административный ресурс.

Возьмем, к примеру, тот же самый новогодний стол. На нем обязательным элементом является традиционная красная рыбка. Крупнейшим производителем семги в мире сейчас является Норвегия. Она ее производит 376 млн тонн в год, это 55% мирового потребления. Разведение красной рыбы — такое прибыльное дело, что близкий к президенту бизнесмен Геннадий Тимченко тоже решил им заняться и вложился в компанию «Русское море».

«Русскому морю» удалось выиграть в России конкуренцию у Норвегии. Но — не за счет рынка. Просто 6 августа 2014 года правительство России запретило ввозить в Россию норвежскую семгу в рамках контрсанкций. Эти контрсанкции были якобы ответом России на санкции Евросоюза. Вот только Норвегия в ЕС не состоит и санкций в этот момент против России не вводила. Она их ввела, в некотором удивлении, через пять дней.

В итоге «Русское море» стала одной из крупнейших в России рыбопромышленных компаний. Сейчас она принадлежит зятю Тимченко и имеет выручку в 22 млрд руб. Вы можете сами решить, что на самом деле явилось главной причиной успеха компании — успех на рынке или квоты на вылов рыбы и санкции против норвежской семги.

То есть что получается? Норвежскую семгу запретили в рамках контрсанкций. Семга тут же подорожала в полтора раза.

Или вот возьмем другой пример. Не будем далеко отходить от праздничного стола. Другим необходимым на этом столе продуктом является мясо. Например, свинина.

Кто говорит в России «свинина», подразумевает — «Мираторг». Компания является с 2010 года абсолютным лидером по производству свинины. Каждый десятый килограмм свинины в России произведен на ее фермах.

Как же «Мираторг» добился таких потрясающих результатов? Ведь, например, на Кубани свинину традиционно выращивали в подсобных хозяйствах, и эта свинина составляла там треть рынка. Но тут случилось удивительное совпадение. Потому что ровно тогда, когда «Мираторг» расправлял крылья, а государство и подконтрольные ему банки выделяли компании гигантские государственные кредиты, — ветеринарные инспекторы вдруг обнаружили на Кубани в личных хозяйствах африканскую свиную чуму.

Хозяйства долбали проверками, пока фермеры сами не забивали свой скот. Поголовье свиней в частных хозяйствах Краснодарского края с 2006 по 2016 год упало в 200 раз. С 482 тыс. до 2,4 тыс. свиней. А «Мираторг» стал лидером.

Кто же хозяева этой удачливой компании, являющейся, по оценкам экспертов, крупнейшим получателем государственной помощи в АПК? Их зовут Линники. А как зовут жену Дмитрия Медведева, который был президентом России как раз в те годы, когда взлетел «Мираторг»? Ее девичья фамилия — Линник. Хозяева «Мираторга» настаивают, что они не родственники.

Заметим, что мы говорили о совершенно бытовых вещах. Мы говорили не о газе, не о нефти. Не о компании «ЮКОС», которая была отобрана у ее владельцев. Не о компании «Евросеть», которую отбирали у Евгения Чичваркина. Мы говорили о мясе и рыбе. А точно так же мы можем поговорить о сахаре и подсолнечном масле. Зерне и вине. Лекарствах и вакцине. О системе «Платон», которая разорила тысячи российских трудяг-дальнобойщиков, но зато принесла гигантские прибыли Ротенбергам.

То мясо, которое вы видите на прилавках, и та рыба, которую вы видите в упаковке, — это не результат рыночной конкуренции. Это результат монополии, дарованной разными способами.

Нам очень сложно подсчитать цену каждой конкретной монополии. Вот сколько конкретно потерял каждый человек оттого, что он больше не может купить норвежского лосося и будет покупать «Русское море»?

Но у нас есть с чем сравнивать. У нас есть советская учительница, которая в 1970-е годы зарабатывала чуть получше, чем в 2020-е. И при этом страна еще производила по 2 тыс. танков и 2 тыс. самолетов. Я думаю, мы не очень погрешим против истины, если определим эффект от уничтожения рынка как минимум десятками процентов от ВВП.

Все ли это? Нет, еще не все.

Потому что мы не сказали о главном: о бегстве человеческого капитала.

С начала 2000-х из России уехало более 2 млн человек. Это данные еще 2019 года. Этот поток превратился в лавину после 2014 года. У 81% этих людей есть высшее образование, 66% жили в Москве или Питере, 72% были полностью трудоустроены, около 60% были студентами, финансистами, айтишниками, учеными или менеджерами. На самом деле уехало значительно больше, но мы ограничимся официальными цифрами.

Что это значит? Переведем эти данные на язык ВВП.

Пусть каждый из наших уехавших будет в среднем зарабатывать 50 тысяч долларов в год. Это очень скромная цифра для выборки из 100 человек, где 81 имеет высшее образование, и в которой 60% составляют студенты, финансисты, айтишники, ученые и менеджеры.

Чтобы оттенить эту цифру, я напомню, что банк «Револют», который основан в Лондоне в 2015 году выходцем из России Николаем Сторонским и украинцем Владом Яценко, сейчас имеет капитализацию в 33 млрд долл. Для сравнения — капитализация «Газпрома» сейчас 100 млрд долл.

То есть вот прямо сейчас, в период беспрецедентно высоких цен на газ, когда цена бьет все рекорды, достигая 1800 долл. за куб, зимой, когда в Европе нехватка газа,

Сколько бы стоил банк «Револют», если бы его основали в России, и в какой тюрьме сидели бы его бывшие владельцы — в «Лефортово» или «Матросской Тишине», — решайте сами.

Но мы не будем считать, что каждый выходец из России зарабатывает столько, сколько Николай Сторонский. Мы ограничимся скромной цифрой 50 тысяч долларов в год.

Заработок любого работника обычно составляет около пятой части произведенного им продукта. Человек, который зарабатывает 50 тысяч в год, увеличивает ВВП на 250 000 долл.

Если мы умножим 2 млн человек, уехавших из России, на 250 тыс. долл., мы получим 500 000 000 000 долларов — 0,5 триллиона. Именно столько, как минимум, добавили в мировой ВВП выходцы из России, уехавшие за последние годы.

А сколько составляет сейчас ВВП России?

Ответ. В 2020 году он составил 1,483 трлн долл.

Если бы эти люди остались в России и работали бы так, как они работают в США, Европе, Сингапуре и других местах, куда они уехали, то ВВП России был бы как минимум на полтриллиона долларов больше.

Если бы Сторонский остался в России, то «Револют», с его капитализацией в 33 млрд долларов, увеличивал бы ВВП России. Если бы физик-лазерщик Гапонцев остался в России, то один из крупнейших мировых производителей лазеров, IPG Photonics, увеличивал бы ВВП России (капитализация 8,8 млрд долл.). Если бы великий биолог Евгений Кунин работал в России, а не в NCBI, то его вклад в российскую биологию и вирусологию вообще невозможно было бы оценить, но мы твердо можем сказать, что наличие Кунина и еще ста его коллег сделали бы физически невозможным тот треш, который творится в российской фармакологии. Все эти «эпиваккороны», фуфловиры и фуфломицины, лекарства от коронавируса на основе дубовой коры и пр., и пр.

Но мы прекрасно понимаем, что этого быть не может. Если бы любой из вышеназванных выходцев из России был бы такой идиот, что приехал в Россию и попытался там что-то делать, то он бы сел. У одного бы забрали компанию. Другого бы обвинили в шпионаже путем переписки по электронной почте с коллегами.

Приезжать этим людям в Россию и пытаться здесь создать современный банк или современные биотехнологии так же глупо, как приехать, например, на берег Слоновой кости и попытаться это организовать там.

Дело в том, что наличие в России Сторонского, Гапонцева и Кунина подрывает существующий общественный строй не менее, чем наличие Навального. Оно создает бизнес-среду, в которой прибыли «Газпрома», «Русского моря», «Мираторга» и пр. начинают зависеть от рынка, а на рынке эти компании не выдержат конкуренции. Он создает бизнес-среду, в которой огромные деньги делаются без поддержки Кремля. Они делаются на рынке участниками рынка. Они умножают общественное благо.

А режим не может этого позволить.

Поэтому его экономика — это экономика людей, которые уменьшают общественное благо.

Если в нынешней России государство банкротит частную строительную компанию и прибирает ее к рукам — новые управленцы не заинтересованы, чтобы компания приносила прибыль. Наоборот, они заинтересованы, чтобы в ней была дыра побольше. Чем больше дыра — тем больше можно попросить из бюджета.

Если пропагандист снимает фильм, то он не заинтересован, чтобы фильм окупился. Он заинтересован в том, чтобы получить на него как можно больше государственного бабла.

И это, наверное, самое главное. Потому что это — та часть ВВП, которая не просто украдена. Она уничтожена для будущего. Этого ВВП нет, потому что он не был создан, как ребенок, которого нет, потому что мама сделала аборт. Мы не знаем, какие оценки этот ребенок получил бы в школе. Какой институт он бы закончил. Какой закон физики бы открыл. Его абортировали.

Вот так у нас абортировали всю постиндустриальную составляющую экономики. Чтобы сохранить власть. Потому что власти не нужно, чтобы жители России были богатые. Ей нужно, чтобы они были нищие и жили на подачки.

И именно поэтому в Советском Союзе, который был очень плохо устроенной экономикой, с гигантскими тратами на оборону, с неэффективным Госпланом, с закупками зерна за границей — учительница литературы в Ленинграде в 1976 году жила, в общем, лучше, чем спустя почти 50 лет, наполненных немыслимым техническим и постиндустриальным прогрессом. Та же самая учительница. В том же городе.

И именно поэтому российский работник платит больше за аналогичную продуктовую корзину, чем германский, хотя его зарплата в среднем меньше в семь раз. Шесть раз из этих семи — 153 тыс. рублей из 180 тыс. — это украденные дворцы. Дарованные монополии. И уехавшие мозги. Это будущее России, которому сделали аборт.