Baza утверждает, что член Совета по правам человека (СПЧ) и Общественной наблюдательной комиссии (ОНК) Москвы Ева Меркачева подтвердила, что ей известно об опубликованном телеграм-каналом обращении. В разговоре с «Новой» правозащитница заявила лишь о том, что в ходе своей деятельности в оригинале видела лишь «подобные» письма, а не приведенную Baza бумагу: «Сотрудники СИЗО показывали нам письма, которые они перехватывали».

В целом текст распространенного в соцсетях обращения арестантов по внешним признакам похож на настоящий: в нем, например, соблюдены определенные правила подчеркивания «понятий». Брат Алексея Навального Олег, который освободился из колонии в 2018 году после 3,5-летнего срока по делу «Ив Роше», например, вспоминал о подобной тюремной «бюрократии», которой обучился, пока составлял обращения для зэков.

Однако текст появившегося в среду письма о пытках отличается от классических обращений такого рода, отмечает Меркачева.

«Обычно все эти «прогоны» подписываются — должны стоять имя или кличка какого-то «авторитета», «положенца», «смотрящего». А мы видим, что эта <опубликованная в интернете> бумага никем не подписана. Возможно, ее написал и распространил простой арестант, она могла быть инициативой снизу от того, кто прошел через пытки и сейчас находится в положении опущенного.

Ведь те, кто отвечает за «криминальный порядок» в зонах, обычно не боятся подписываться», — говорит правозащитница.

Ныне общественный активист, а ранее политзек Иван Асташин почти 10 лет (все 2010 годы) провел в колониях управления ФСИН по Красноярскому краю, также неоднократно упоминавшегося в связи с пытками. Именно из этого управления ФСИН вышли многие высокие чины современной российской пенитенциарной системы, включая генерал-лейтенанта Александра Калашникова, которого Владимир Путин отправил в отставку с должности руководителя тюремного ведомства в конце ноября на фоне скандала с изнасилованиями в тюремной больнице Саратовской области.

Асташин объясняет отсутствие подписи под обращение по-своему. «Да, раньше, как правило, <«авторитеты»> подписывались конкретными именами и прозвищами. Но не так давно в Уголовном кодексе появилась статья 210.1 — «Занятие высшего положения в преступной иерархии», исходя из которой, любому, кто называет себя «вором» или — как это принято писать в прессе — «вором в законе», грозит наказание от 8 до 15 лет лишения свободы. Поэтому сейчас, как я вижу, <заключенные> стараются лишний раз на эти грабли не наступать, не заявлять об этом специально, чтобы не попасть под дополнительную уголовную ответственность», — говорит он.

Другое существенное отличие: в обращении арестантов о пытках и изнасилованиях говорится в целом о тюремном укладе в учреждениях ФСИН по всей России, хотя на практике правозащитники встречаются в основном с письмами по вполне определенным и узконаправленным вопросам.

«Чаще всего в таких бумагах пишут что-то вроде «каждый, кто увидит такого-то, передайте ему, что он нехорошо поступил». Или «такой-то называет себя «смотрящим», не верьте ему». В таком духе», — пересказывает Меркачева содержание тех бумаг, что она сама держала в руках.

Главным посылом письма о пытках стала фактическая регламентация процесса перевода заключенных в низшую касту так называемых опущенных.

Таким осужденным предлагается жить среди тюремной касты «мужиков». С реальным изнасилованием все сложнее: питаться из одной посуды с жертвами запрещается, но и приравнивать их к «опущенным» или отверженным не предлагают.

Нельзя однозначно утверждать, что изложенное в письме означает смену тюремных порядков в России и вообще вдохновлено скандалом вокруг пыточных конвейеров в Саратовской области и других регионах, считает Асташин.

Еще в 2019 году Иван, находясь в заключении, опубликовал письмо под заголовком «Тюрьма и ***», в котором объяснял, как на тот момент были устроены институциализированные изнасилования в российских колониях:

Сейчас, когда пытки в колониях и СИЗО России вскрылись в больших масштабах, Асташин не удивляется подобным обращениям заключенных.

«Революции в понятиях преступного мира не произошло. Для меня в принципе ничего нового тут не написано. Важно обратить внимание — изначально речь идет о лицах, которых насиловали и унижали швабрами и дубинками. Такие и раньше не приравнивались к «обиженным». То есть тут повторяется уже известное, чего и так арестанты придерживались. Дальше речь идет о тех, кого изнасиловали непосредственно половым членом. И там говорится что мы, «воры», не говорим вам, есть и пить из одной посуды с ними. То есть уже как бы имеется в виду, что они в другой касте, в статусе обиженных. Но также просят их не приравнивать, как тут написано, к «петухам», то есть к тем, кто по другим причинам попал в эту касту. И тут это все еще раз доводится, чтобы люди потом не стали сами работать «прессовщиками» и «разработчиками», — объясняет Асташин цель подобного письма.

При этом пенитенциарные учреждения в России до сих пор делятся на условные «красные» — режимные, под контролем администрации и их агентов в лице «активистов», — и «черные», где в определенной степени свободно чувствуют себя сторонники «воровского» уклада.

«Надо понимать, что если где-то вообще подобные бумаги и ходят, то там уже в целом все нормально. Человек обычно и не думает, и не представляет, что такое вообще может с ним случиться. А потом его отправляют в Саратов или в Красноярск, где он сталкивается с этим <пытками и изнасилованиями> впервые. И, конечно, зачастую не понимает, как дальше сложится к нему отношение со стороны других заключенных», — поясняет Асташин.

«Для примера возьмем красноярское СИЗО. Там нет вообще никакой межкамерной связи. Там практически в каждой камере сидят разработчики так называемые. Естественно, никаких там «воровских прогонов» не ходит. И если человек со свободы туда попадает, то он знает только то, что видит своими глазами, и то, что слышит от других заключенных, содержащихся в камере», — продолжает он.

Откуда появилась анонимная бумага и насколько она подлинна — неизвестно. Меркачева говорит, что получила фото обращения, опубликованного каналом Baza, еще неделю назад от людей, когда-то отбывавших наказание, которым тоже кто-то переслал подобные сообщения. Поэтому вполне вероятно, что здесь сработал эффект массовых рассылок сообщений между бывшими заключенными. «Возможно, Baza имеет источники в следственных органах», — говорит правозащитница.

«Чисто по-человечески все, что там написано, очень понятно и не вызывает сомнений, потому что в статусе «опущенных» действительно оказывались люди, подвергнутые пыткам.

Конкретный пример из практики: один из заключенных пожаловался в ЕСПЧ <Европейский суд по правам человека>, и по заданию администрации один из активистов попытался его «опустить». Такая месть. <Попытался изнасиловать> безуспешно, но они делали вид, что все удалось, потому что оперативник подготовил целую справку (я ее видела), что теперь такой-то осужденный относится к такой-то касте. Ну это дикость, что оперативники составляют такие справки и знакомят с ними всех осужденных», — заключает Меркачева.