Роман неотделим от «Самовара», и это, конечно, правильно. Но у него были и другие ипостаси. Он, например, прекрасно и подолгу плавал. Нравился дамам. В родном Ленинграде был специалистом по живописи раннего итальянского Возрождения, но перестал им заниматься, выяснив, что в Италию все равно не пустят. В Нью-Йорке он работал у Нахамкина в знаменитой галерее Третьей волны, где тогда выставлялись киты ее искусства — Неизвестный, Шемякин, Целков, Тюльпанов и множество других. Но больше всего Роман любил друзей и стихи. Первых он угощал, последние лились из него ручьем, вроде Ипокрены. Каплан читал их по-русски или на английском, избегая, щадя публику, французов, которых знал и любил еще в Питере.

Собственно, таким Роман был всегда: внешность — французского шансонье, душа — богемы, манеры — космополита, но главная, субстанциональная, как сердце, черта — сокрушительное обаяние, перед которым никто не мог, да и не пытался устоять. Именно поэтому Каплану удалось сделать то, что ни у кого другого не получилось. Он создал центр притяжения Русской Америки. Ее столицей стал ресторан, который называется и является «Самоваром».

В самоваре Роман видел цитату из русской классики: метафору домовитости, задушевности, радушия. Здесь собирались все, кто составляет гордость двух культур и поколений. Ресторан объединял тело с духом так органично, что возникал резонанс, поднимающий над обыденностью и дарящий праздник, который назывался пиром во всех смыслах и со всеми оттенками этого емкого и радостного понятия.

На стенах ресторана висят картины и фотографии наших мастеров. Дверь «Самовара» украшают автографы именитых гостей. Здесь можно было встретить Нормана Мейлера, Филиппа Рота, Милоша Формана, гастролирующих кубанских казаков и гордость русского экспорта — манекенщиц и хоккеистов. На литературных вечерах читали стихи лучшие русские и американские (Энтони Хект!) поэты. В маленьком зале играли веселые спектакли театра Льва Шехтмана. Музыканты исполняли Баха и Шостаковича, по воскресеньям звучал джаз, под утро — романсы.

И над всей этой роскошью парил Роман. Элегантный, с геральдической ромашкой в петлице, он неторопливо обходил столики, болтал с завсегдатаями, привечал новичков и дирижировал весельем с тем шармом, который не поддается имитации. Каплана хватало на всех, и он никогда не уставал делиться любимым. Прежде всего Бродским.

Один из основателей «Самовара», поделившийся с ним своей Нобелевской премией, поэт стал достопримечательностью ресторана. Самый почетный столик — в углу, под его портретом. Приезжие из России просят меня сюда привести, чтобы выпить рюмку не чокаясь. В день смерти Бродского «Самовар» устраивал банкет для своих. Каждый вспоминал, что мог, в основном смешное. Ну и, конечно, читал любимое стихотворение. Самое длинное всегда исполняла Сьюзен Зонтаг.

Постепенно «Самовар» оброс ритуалами — от юбилеев до поминок. Тут мы поздравляем друзей и провожаем их, часто не только слезами, но и хохотом, как это случилось на прощании с Бахчаняном. Так получилось, что

Вскоре «Самовар» — уже без хозяина — отметит свое 35-летие. Он пережил все катаклизмы нашего времени: рецессии, пандемию, даже пожар. СССР уже нет, а «Самовар» по-прежнему собирает гостей из этой страны, которые мечтают посмотреть на экуменический храм дружбы, ставший настоящим и единственным Русским домом в Нью-Йорке.

Ветеран Третьей волны, я знаю, как скоротечны наши начинания и сколь эфемерны наши союзы. Тем больше чести «Самовару», сумевшему сохранить себя для нас. Осиротев, он останется тем, чем давно стал: живым музеем русской культуры без границ, патроном которой был столько для нее сделавший Роман Каплан.