РепортажиКультура

Тайный коготь Достоевского и литература как наркотик

Как вымышленный мир Владимира Сорокина сближается с тем, в котором живут его читатели. Подробности встречи с классиком

Этот материал вышел в номере № 121 от 27 октября 2021
Читать

Собрание «Литературные среды на Старой Басманной» 20 октября стало необыкновенным событием для магистерской программы «Литературное мастерство» Высшей школы экономики. Ради встречи с будущими писателями живой классик нарушил свое обычное затворничество и два часа добросовестно отвечал на вопросы собравшихся. «Новая газета» благодарит магистратуру за предоставленную возможность напечатать интереснейший репортаж из этой аудитории одновременно с ресурсом «Многобукв: все о creative writing», на котором выложена полная запись встречи.

Владимир Сорокин. Фото: ИТАР-ТАСС / Максим Шеметов

Владимир Сорокин. Фото: ИТАР-ТАСС / Максим Шеметов

На встрече студенты, выпускники и преподаватели магистратуры «Литературное мастерство» в Вышке обсудили с Владимиром Георгиевичем его новый роман «Доктор Гарин». В аудитории было не протолкнуться, длинные ряды парт заняты, стульями заставили даже входную дверь. Тем не менее все два часа, что длилась встреча, тишина стояла оглушительная: ни перешептываний, ни клацанья клавиатур, только неторопливая, вдумчивая речь писателя и вопросы модератора.

Встречу вела Майя Александровна Кучерская, академический руководитель магистратуры. Майя Александровна зачитывала вопросы, которые слушатели подготовили заранее. Многих интересовало, какая сцена из романа «Доктор Гарин» первой пришла в голову автору. Владимир Сорокин вспоминал, что сначала возник образ доктора на титановых ногах. Но прежде всего появилась интонация книги, музыкальный фон, который дальше работал как буксир. Наконец,

Владимир Сорокин назвал и литературного предка своего героя. «Я хотел узнать, что делал бы доктор Живаго в ХХI  веке. Зачем? Из любопытства».

Писатель объяснил, что в романе доктор Гарин убегает, но все равно остается героем. «Для меня Гарин бегущий герой. Он бежит от этого мира, но волей-неволей делает много хорошего людям. Видимо, это и есть образ современного героя. Он может быть и мизантропом, хотя Гарин не мизантроп. В нем есть некая современная амбивалентность. Человек с тяжелым выражением лица, матерящийся, но продолжающий совершать добрые дела».

Писатель рассказал, что по поводу «Доктора Гарина» один критик написал: «Это непривычный Сорокин. Где мат и болезненный секс? Где говно?» «Это критиков дело, а у меня по-другому не получается. Когда «Сердца четырех» перевели на немецкий, в одной рецензии я прочел, что это патология. Я спрашиваю у Гройса, как объяснить критику, что такой жестокий роман просто получился. Он ответил: «Скажи, других не получается».

Затем Владимир Георгиевич ответил на вопрос о сходстве «Доктора Гарина» с «Метелью», из которой в новую книгу переехал главный герой. «Метель» — это безнадежная русская зимняя повесть, «Гарин» же вывалился из русской литературы конца ХIХ века. «Метель» предельно литературна, «Гарин» — приключенческий роман с литературными вставками. <…> Я перечитал «Метель» и думал, связывать их с «Гариным» или нет. Та же история, что и с моей «Ледяной трилогией». Я написал первую часть и не закончил, по-прежнему чувствовал эту тему. Здесь тоже, вернулась сама тема».

Когда прозвучал вопрос о том, не Рабле ли и мир Возрождения послужил источником многих его романов, писатель согласился, что Рабле вдохновил его на «Голубое сало» и «Доктора Гарина». Еще слушателям было интересно, не боится ли Сорокин самоповторов, и Владимир Георгиевич заметил, что иногда не грех и повториться. «Кого повторять, если не себя? Были писатели, которые всю жизнь одну книгу писали. Но я избаловал читателя».

Писателя попросили поделиться, не нашептывает ли демон, что лучшее уже было написано и выше «Нормы», «Дня опричника», «Сахарного Кремля» не прыгнешь, и Владимир Георгиевич сказал, что для писателя это не нормальная вещь, к тому же больше он ничего не умеет. Хотя иногда занимается живописью и недавно написал 40 образов Достоевского. Цикл называется «Достоевский 40». «Хотел даже устроить выставку, но не вышло из-за пандемии. Почему Достоевский? Потому что он всегда меня раздражал и возбуждал — не мог до конца прочесть ни один его роман. У Достоевского есть тайный коготь, и он умеет царапать сердце. Метафизика у него крутая».

Сорокин уверен, что занятия литературой — это сильный наркотик. Все знают замолчавших писателей, но это всегда вынужденное молчание. Нужно следовать своим желаниям и писать, пока хочется, считает автор. Например, после выхода «Сердец четырех» в 1991 году Владимир Георгиевич не писал романы восемь лет. Потом улетел в Японию, где два года преподавал в Токио русский язык и литературу. «Учил японских детей различать Ж и Д. Замечательные годы были».

По собственному признанию, у Сорокина нет желания преподавать писательское мастерство: «Я пишущее литературное тело. Говорить об этом долго — невозможно. Говорить о любимых текстах других писателей — какой в этом смысл? Вот преподавать русский язык иностранцам можно, но о чем я могу рассказать вам, я не знаю. Я не хочу даром получать деньги».

На вопрос о синдроме самозванца писатель ответил, что паника бывает после написания романа, но это психосоматика и ее необходимо преодолеть.

«Книга — это тихая и спокойная вещь, ее можно открыть и закрыть по желанию. Она не агрессивна, это даже не картинка. В том, что ты записал свои фантазии, нет самозванства. Самозванство — это политика и СМИ».

По мнению Владимира Сорокина, Россия по-прежнему литературоцентричная страна. И это как туман, мешает увидеть реальность. «Но нам самим нравится барахтаться в литературных мирах. Я постарался слегка рассеять этот туман, чтобы не задыхаться от литературщины жизни». Также писателя возбуждает образ Сибири, она часто появляется в его творчестве. «Уникальное место, где на сотни километров нет ни одной живой души, и мы заполняем его собственными фантазиями».

Во время встречи Сорокин поделился своими писательскими принципами: «Я стараюсь работать каждый день, с завтрака до ланча, два-три часа, кроме воскресенья. Когда не можете придумать — не старайтесь взять тему силой. Подождите, сюжет сам придет. Письмо рутинная, тяжелая работа. У каждого писателя накапливается опыт». Зарождение идей для произведений автор сравнил с дичью, которую подвешивают в чулане, чтобы та немного разложилась. Все идеи Владимир Георгиевич записывает и дает отвисеться, но бывают идеи как шаровая молния. «Я не планировал «Голубое сало», но как-то утром, под Берлином, я завтракал, и окно выходило в лес. Напротив росли сосна и ель. И вдруг белка как-то фантастически перепрыгнула с ели на сосну — и я поймал интонацию начала романа. С «Днем опричника» случилось примерно то же самое. Я хотел подшутить над своей собакой, левреткой. Кинул на снег огромную берцовую кость с мясом, и собака вдруг начала вокруг кости танцевать — зловеще так и восторженно. Я увидел опричника, и пошло. А бывает, когда не пишется, открываешь старую записную книжку, а там — отличная идея».

Писатель относит роман и рассказ к абсолютно разным формам, это «как кит и арабский скакун». В рассказе важна динамика и важно, о чем он. Роман — это мир, который ты создаешь, он вполне может быть ни о чем. В рассказе же необходимо сконцентрироваться, как в беге на короткие дистанции.

Читайте также

«Пятеро маяковских и четверо конных»

В издательстве «CORPUS» выходит приключенческий(!) роман Владимира Сорокина «Доктор Гарин». Первое интервью писателя в «постгаринский период»

После Владимир Георгиевич рассказал о круге московских концептуалистов, в котором он вращался с 1975 по 1985 год. Для Сорокина это был уникальный университет — участие в живом процессе возникновения явления. «Все писатели были внутри текста, а концептуализм дал возможность взглянуть на текст как на вещь. Он дал мне оптику отстранения от текста, что позволило описать советский мир. Мой первый сборник «Первый субботник» создан под влиянием концептуализма. Благодаря концептуализму я состоялся как писатель».

В 20 лет Сорокин попал в мастерскую к Эрику Булатову, он общался с художниками, учился у живых поэтов, видел новые работы Ильи Кабакова. «Это была уникальная ситуация — пузырь культурного воздуха. Как было устроено сообщество? Мы отличались от питерской богемы. Мы не много пили, мы пили чай. Но это был богемный круг, там царили своеобразные нравы. При этом шла постоянная работа, которая сдерживала от разного рода пьянства и наркоты. А в 90-е круг распался». Сорокин отметил, что новые университеты могут возникнуть в маргинальных сообществах. «Все, что создает культурное поле. Дюшан говорил: «Во Франции было 15 человек, которые понимали мой реди-мейд». Это как точка кристаллизации: раствор густеет, а потом из него — кристалл, который раздвигает культурное поле».

Когда Владимира Георгиевича спросили о различии мастерства художника и писателя, он назвал это совсем разными процессами.

«Живопись физиологична, а писатель — часть письменного стола. Поэтому и к живописи возвращаюсь, не хочу застывать за столом».

В конце встречи провели небольшой блиц, чтобы больше узнать о предпочтениях писателя. Так, любимый супергерой из популярной культуры у Сорокина — Джеймс Бонд. «В нем есть что-то завораживающее. Это нельзя объяснить». А вот любимой книги нет, но есть любимые авторы. Сорокин признался, что перечитывает Рабле, Толстого, Джойса, Кафку, Хармса, Шаламова. Любимые фильмы — «Бегущий по лезвию», «Ночной портье», «Ронин», «Властелин колец» (но не роман). Современные авторы мало радуют Владимира Георгиевича, но он считает это своей виной, а не других писателей. Сорокин ждет рождения новой русскоязычной литературной звезды.

Алексей Тапуть

Материал на сайте проекта «Многобукв».

Читайте также

Мешок без дна

О романе Владимира Сорокина «Доктор Гарин»

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow