Ее разработчики — биологи, основатели стартапа «Бетувакс», вошедшего в группу компаний под названием «Институт стволовых клеток человека». Получилась ли вакцина, пока неизвестно, это и должны показать испытания. На их проведение компания взяла кредит — 36 миллионов рублей, причем это только на первые две стадии, в которых должны принять участие 170 добровольцев. Государство никак не участвовало в разработке, у авторов не будет возможности, как это было с тремя первыми российскими вакцинами, сначала зарегистрировать свой продукт, а потом уж на популяции проверять, работает ли он. Если I–II стадии испытаний пройдут успешно, группа разработчиков получит следующий транш кредита — на третью, с участием уже нескольких тысяч волонтеров.

Поскольку речь идет о коммерческой компании, то, прежде чем спрашивать авторов об их продукте, «Новая» попросила комментарий независимого эксперта. Молекулярный биолог Ольга Матвеева назвала разработку перспективной.

— Официальной научной информации по этой вакцине немного, но я знаю, что у этой команды хорошие результаты доклинических испытаний. Хотя все это мои личные впечатления, основанные на обрывках информации. Если бы была опубликована научная статья, то можно было бы выработать более информированное и взвешенное суждение.

По технологической платформе вакцина относится к рекомбинантным — на основе RBD (Receptor-binding domain).

Это означает, что, уточняет Ольга, против исходного штамма коронавируса, если говорить о дельта-штамме, эффективность ниже.

— Можно надеяться, что вакцина от «Бетувакс» тоже окажется эффективной, — считает Матвеева. — Хотя пока, к сожалению, описаний этой российской разработки нет.

По данным СПАРК, компания «Бетувакс» была зарегистрирована год назад, в августе. Соучредителями стали врач и директор Института стволовых клеток Артур Исаев, биологи Александр Кудрявцев и Анна Вахрушева и главный создатель вакцины, иммунолог, доктор биологических наук, эксперт ВОЗ Игорь Красильников. Он ответил на вопросы «Новой».

— Мы за эти полтора года выучили, что новейшие вакцины могут «показать» иммунной системе целый вирус, кусочек вируса, чтобы она создавала антитела, могут «прислать» ей что-то вроде инструкции по созданию антител. О вашей я читала, что вирус в ней «синтетический». Это что значит?

— Это значит, что S-белок сорбирован на частичке размером с сам вирус. То есть частичка покрыта тем вирусным антигеном, который мы используем в вакцине. И это лежит в основе достаточно высокой иммуногенности вакцины.

— Как это работает?

— Наша вакцина состоит из одного компонента — антигена, он представляет собой часть белка, а именно — RBD, который и взаимодействует с клеткой.

— С его помощью вирус к клетке «прицепляется»?

— Да, и если именно на него в организме человека вырабатываются антитела, то они блокируют у вируса клеточные рецепторы, чтобы он в клетку не проник. Если говорить о природе вакцины, сравнивая ее с мРНК-вакцинами и с векторными, то в нашей нет нуклеиновой кислоты. То есть это более «традиционная» вакцина, потому что основной ее компонент — только белок SARS-Cov-2.

А чтобы антитела вырабатывались лучше, мы использовали адьювант («помощник», средство для усиления иммунного ответа. — И. Т.) в виде сферических наночастиц, которые по размеру сравнимы с вирусом. И получилась такая частичка, которая, как и вирус, облеплена белком. За счет того, что этот белок сконструирован в такую более крупную частичку, иммунный ответ получается достаточно хороший.

— Насколько хороший? Что вы вкладываете в эти слова?

— Мы надеемся увидеть это в клинических исследованиях, надеемся, что вакцина покажет в них себя эффективной.

— А что показали доклинические исследования?

— Исследования на животных как раз показали ее высокую иммуногенность.

— Можно подробнее об этом этапе? Какие были результаты на животных? С какими животными вы работали? С одной известной российской вакциной, которую в итоге большинство биологов назвали пустышкой, проблемы, как мы теперь знаем, были заметны уже на стадии экспериментов с животными, просто там создатели их, видимо, проигнорировали.

— Любые доклинические исследования, как вы, вероятно, знаете, начинаются с испытаний на токсичность. Безопасность вакцины мы проверяли на нескольких видах животных. Это были мыши, крысы, кролики. Так мы увидели, что вакцина полностью безопасна, она не вызывала у животных острых токсических эффектов, не демонстрировала субострой токсичности, хроническая токсичность была показана как нулевая.

После этого мы перешли к исследованию иммуногенности на мышках. То есть сначала проверяли, как сам антиген вызывает иммунный ответ, а потом — антиген с нашим корпускулярным носителем. Выяснили, что иммуногенность выше, когда вакцина имеет корпускулярный адьювант. Потом это же мы показали на крысах и на кроликах, а затем — на серебристых хомячках. Это — стандартная модель исследований, признанная Всемирной организацией здравоохранения. Причем на серебристых хомячках мы смотрели уже не только титр антител, но и протективные свойства вакцины. То есть мы определяли титр антител после иммунизации, а потом хомячков заражали вирусом — и смотрели, как вирус инактивировался в легких. Эксперименты показали, что вакцина достаточно хорошо инактивирует вирус, который был дан организму как бустер. То есть вирус в легких у иммунизированных хомячков не определялся.

— И не болели обезьянки?

— Не болели. Иначе мы бы не перешли к клиническим испытаниям.

— Почему вы назвали платформу более традиционной, чем у векторных и мРНК-вакцин?

— Ну как работают мРНК-вакцины? Все равно РНК должна попасть в клетку человека, там на нее нарабатывается белок коронавируса, потом клетка разрушается, этот белок поступает в кровь. То есть требуется какой-то период времени, чтобы это случилось. С ДНК-вакцинами, векторными, примерно то же самое, только там в клетку проникает вирус-вектор, в ответ точно так же начинают вырабатываться вирусные белки, и клетка сначала должна разрушиться, вирусные белки попасть в кровь, чтобы на них начали вырабатываться антитела. А мы сразу даем белковый антиген. И в этом смысле наша вакцина более традиционна. Например, вакцина против гепатита В тоже содержит поверхностный антиген вируса, только он там сорбируется на гидроокиси алюминия.

— Алюминий в качестве адьюванта используется и в других вакцинах. Вы хотели уйти от этого?

— Нам нужно было получить как можно более высокую иммуногенность, а это недостаточно эффективный адьювант. Мы подумали, сравнили и нашли другой, он как бы моделирует вирусную частицу и позволяет получить более высокие титры антител.

— Где вы набирали добровольцев на испытания? Люди ведь в большинстве либо уже привиты, либо это закоренелые антиваксеры?

— Такая проблема действительно существует, но, с другой стороны, все-таки не так много народу у нас привито.

— Это правда, но если люди на прививку до сих пор не сходили, то уж на испытания точно не пойдут.

— То есть вы не сможете провести испытания в III стадии на первичное применение?

— Я думаю, что все-таки найдутся люди. Возможно, люди не шли на вакцинацию потому, что о новых появившихся у нас платформах мало знают, могут опасаться последствий применения векторной вакцины. На нашу, более традиционную, они скорее согласятся.

— Что уж традиционнее, чем инактивированный «КовиВак»?

— Но в «КовиВаке» присутствуют все белки коронавируса, среди них есть те, которые могут супрессировать иммунную систему.

— Да что вы, у нас люди и слов-то таких не знают. Кто ж задумывается, где там часть вируса и какая это часть?

— Согласен. Но существуют компании, которые профессионально занимаются набором волонтеров. Мы же прививаем против гриппа 60 процентов населения, а для испытаний новых вакцин волонтеры все равно находятся.

— Ваша головная компания называется «Институт стволовых клеток человека», а у меня, например, использование этого понятия всякий раз вызывает настороженность. Не поймешь, когда речь идет о научном прорыве, когда — о мошенничестве. Какое вообще отношение стволовые клетки имеют к созданию вакцины?

— Во-первых, институт — это организация, признанная за рубежом, разработчик первого российского геннотерапевтического препарата для лечения тяжелых поражений сосудов ног.

Во-вторых, стволовые клетки — широкое понятие.

— Вот-вот.

— Использование аденовируса для вакцинации — тоже ведь определенный прорыв. Это значит, что и дальше при создании вакцин будут использоваться технологии, связанные с аденовирусом. И сколько народу в мире уже привито аденовирусными вакцинами, в частности — «Спутником».

— У аденовируса нет такой подмоченной репутации, как у понятия «стволовые клетки». Есть другой пример: до появления «пептидной вакцины», как называют свой препарат создатели «ЭпиВакКороны», пептиды якобы содержали какие-нибудь омолаживающие кремы. Оказалось, что вакцина защищает от вируса примерно так же, как те кремы «омолаживают». Вы не боитесь, что слова «стволовые клетки» насторожат людей?

— Мы ни с чем подобным пока не сталкивались. Ну и, повторю, вакцину будет выпускать другая компания. Кроме того, прогресс идет, и стволовые клетки в ближайшем будущем все-таки будут использоваться. Как раз на днях мы рассматривали случай применения стволовых клеток у пациента, который был просто обездвижен, шел аутоиммунный процесс. И стволовые клетки помогли. Это сделали в Санкт-Петербурге. Я согласен, к самому понятию нужно подходить осторожно, каждый раз смотреть, насколько оно научно. Но у нас, уверяю вас, работают хорошие ученые.

— Кто они? Вы можете рассказать об их научных биографиях, об их опыте?

— Ну вот я, например, занимаюсь вакцинами скоро 45 лет…

— Вы известный человек, а я спрашиваю о ваших коллегах, участвовавших в разработке.

— Когда проект только начинался, молодые ученые занимались именно тем, что искали, какие конформации белков будут наиболее эффективны в вакцине. Очень много мы сотрудничали с НИИ гриппа, с Институтом вакцин и сывороток имени Мечникова.

— Вы можете назвать имена тех, кто будет указан в патенте? Вы, кстати, уже запатентовали вакцину?

— Мы запатентовали часть разработок, но окончательный патент на вакцину собираемся получить после клинических испытаний. А молодые ученые, о которых я говорю, это Александр Кудрявцев, Анна Вахрушева, Мария Фролова — выпускники биофака МГУ. Прежде всего — Артур Исаев, который поверил и «запустил» этот проект. И другие коллеги, специализирующиеся в биотехнологии.

— Любимый вопрос применительно к российским вакцинам: когда и где можно ждать ваших научных публикаций?

— Мы готовим параллельно несколько публикаций в российских и зарубежных научных журналах.

— Это ровно тот ответ, который я не хотела услышать. Так отвечают почему-то 100 процентов российских разработчиков. Почему у ваших западных коллег статьи публикуются, а в России все «готовят статьи…» — и так далее?

— Потому что у нас более осторожно относятся к результатам разработок.

— Осторожнее, чем в Штатах, где бдит FDA?

— Потому что часто получается, что статья вроде бы напечатана, а продолжения у разработки нет.

— Ну и что? Разве это не норма в науке, когда что-то не получилось?

— С одной стороны, это нормально. С другой — редколлегия научного журнала требует очень подробного описания.

— Конечно. И рецензирует еще. А как иначе?

— Особое отношение — кого к кому? К российским ученым?

— Статьи, идущие из России, проверяют в западных рецензируемых журналах более тщательно.

— Может, просто кто-то из ваших российских коллег давал повод?

— Ну вот вы сами и ответили.

— Вы уверены, что вакцина, на производство которой компания берет большой кредит, окупится?

— Любая вакцина окупается, это показывает вся история вакцин. И сейчас мы видим это особенно. Другое дело, что вакцина окупается только после того, как в нее поверят.

— А если не «выстрелит»?

— Есть такие риски, мы это понимаем. Поэтому мы и проводили доклинику максимально тщательно. Нам нужно было понять, насколько эти риски велики.

— Вы понимаете, что в разных инстанциях к вам будут относиться особенно внимательно? Вряд ли у вас будет шанс, как у создателей «ЭпиВакКороны», сначала зарегистрировать вакцину и пустить в гражданский оборот, а потом отвечать на вопросы об эффективности.

— Причем мы с этим уже столкнулись.

А сейчас в регистрации новые правила евразийские, более строгие. Но, между прочим, вся «Биг Фарма» представлена частными компаниями.

— Только российская «Биг Фарма» пока не предложила вакцины. Видимо, слишком дорого обходится разработка и слишком долго ждать окупаемости. Почему вы за это взялись?

— Сначала мы получили результаты, которые нам показались обнадеживающими, а потом уже взялись за продолжение разработок. Проблема с коронавирусом остается актуальной.

— Институт Гамалеи делал «Спутник» на платформе, опробованной ими со времен эпидемии Эболы. У вас тоже были какие-то более ранние исследования?

— Мы прошли доклинические испытания с противогриппозной вакциной, сделанной именно на базе таких частичек. И на ее примере убедились, что можно при меньшем содержании антигена получить более высокий иммунный ответ. Это и стало основой для того, чтобы попробовать сконструировать вакцину против коронавируса таким же способом.

— А готовые, испытанные, апробированные вакцины у вашей компании есть?

— Если говорить о компании, а не о самих ученых, то эта вакцина пока первая. А так — у нас был опыт создания противогриппозных вакцин, до этого была рекомбинантная вакцина против гепатита В.

— Недостаток RBD-вакцин в том, что их трудно масштабировать. Как вы собираетесь решить проблему массового производства?

— Сейчас мы как раз дорабатываем эту часть, позже я смогу сказать, какой объем производства будет возможен. Хотя уже сейчас ясно, что эта вакцина масштабируется, просто на это надо больше времени. С этим мы тоже много экспериментировали. И нашли «правильный» RBD — гликозилированный. То есть культура клеток дает «правильно свернутый» RBD, и тогда на него возникают правильные антитела. Хотя, конечно, это большая научная проблема.

— И вы сможете этого «правильного RBD» делать прямо миллионы штук?

— Надеюсь.

— Намерены ли вы, если все получится, добиваться признания вашей вакцины экспертами ВОЗ?

Существуют, допустим, модели исследования на животных — на каких можно исследовать именно вакцины против коронавируса. И другие стандарты. Все это известно и доступно. Просто признание в ВОЗ — это очень длительный процесс. В период моей работы в Институте вакцин и сывороток в Санкт-Петербурге мы потратили три года только на разработку документации для ВОЗ.

— Во время пандемии это, наверное, быстрее происходит?

— Не сказал бы. В России просто нет такого опыта работы с документами, как в Европе и США. Здесь очень важно правильно все разработать и оформить, а в России просто не вошли еще в тот ритм, который позволяет все вакцины провести через ВОЗ. Поэтому и у «Спутника» возникли проблемы с признанием: его разрабатывали не по принятым в Европе и США стандартам. Но я уверен, что и его в ближайшее время признают.