Событие «преступления»

26 марта 2019 года случился спонтанный массовый митинг: на площадь в Магасе вышли несколько десятков тысяч человек. Накануне региональный парламент принял в первом чтении поправки к закону о референдуме: норма об обязательном вынесении на референдум вопроса о границах республики упразднялась. Годом ранее, в 2018-м, ингушские власти тайно согласовали с Чечней ранее не существовавшую административную границу. Ингушей обидела эта кулуарность: пошли разговоры о том, что граница прошла неверно, многое исконно ингушское якобы отошло Чечне. Осенью 2018 года в Магасе случился первый многотысячный несогласованный митинг, он простоял мирно две недели и разошелся сам собой. Никто его не разгонял, все было строго в рамках закона и традиций.

Весь следующий год активисты пытались по закону опротестовать соглашение о границах, и немалую роль в этом деле играл Совет тейпов ингушского народа. Эта организация не имела каких-либо официальных полномочий: в ней собирались представители ингушских тейпов — родо-племенных объединений ингушей. Вместе они дошли сначала до Конституционного суда Ингушетии, а потом — до КС России. Но тщетно. Теперь же ингушский парламент тоже тайком вычеркнул из закона о референдуме строчку об обсуждении границ.

ни коррупция, ни безработица, ни недопуск врачей к Навальному не объединили бы ингушей так, как объединила земля. Протесты были стихийными и всенародными: на площадь вышло около 100 тысяч человек, пятая часть населения республики. Мужчины, женщины, старейшины стояли на улице сутки. Митинг был согласован лишь на 26 марта, но протестующие остались на ночь. Рано утром, 27 марта, пригнанные из регионов росгвардейцы стали разгонять митинг. Протестующие дали отпор.

В тот же день СК по Северо-Кавказскому федеральному округу возбудил уголовное дело по статьям о массовых беспорядках и применении насилия в отношении силовиков.

По данным правозащитного центра «Мемориал» (Минюст включил его в список НКО, выполняющих функции иностранного агента. — Ред.), в качестве обвиняемых по «ингушскому делу» привлечен 51 человек, в отношении троих из них дело было прекращено. Десятки людей получили реальные сроки, большинство уже вышли на свободу. Последних обвиняемых задержали уже в марте этого года.

Отдельно судят семерых «организаторов» насилия. Малсаг Ужахов, Ахмед Барахоев, Зарифа Саутиева, Муса Мальсагов, Исмаил Нальгиев, Багаудин Хаутиев, Барах Чемурзиев. Им грозит до десяти лет колонии за «организацию насилия в отношении правоохранителей». Барахоеву, Мальсагову и Ужахову — еще от шести до десяти лет за «организацию экстремистского сообщества». Остальным — от двух до шести лет за участие в нем. По 239-й Ужахову могут довесить три года колонии, Барахоеву — два.

С весны 2019-го шестеро мужчин сидят в СИЗО. Двое из них — Малсаг Ужахов и Ахмед Барахоев — ингушские старейшины, уважаемые, известные во всей республике. Малсаг возглавлял Совет тейпов ингушского народа, Ахмед был одним из его членов. Оба в возрасте: Малсагу — 66 лет, Ахмеду — 68.

С июля 2019-го под стражей находится и 43-летняя Зарифа Саутиева — до протестов она была замдиректора Музея-мемориала жертвам политических репрессий, большая энтузиастка и знаток своего дела.

У нее и у Малсага Ужахова сахарный диабет.

Адвокаты обвиняемых рассказывают, как на суде десятки потерпевших росгвардейцев говорят, что не знают подсудимых, не пострадали от их действий и ни в чем их не винят. Но это часть суда почему-то проходит в закрытом режиме.

Попасть можно лишь на те заседания, где прокурор монотонно зачитывает бессчетные тома уголовного дела, состоящие из расшифровок телефонных разговоров протестовавших.

«24.03.2019, время 19:55. Разговор двух мужчин на ингушском языке. Ужахов и Чемурзиев.

—Барах, тут со всех сторон звонят, спрашивают, разрешили нам или нет?

— Пока нет, но сказали, что в понедельник дадут, сегодня же выходной. Москва же не живет по нашим законам, у них в субботу-воскресенье выходной.

— Да-да.

— Хорошо, Барах. А так — у нас всё в силе?

— Всё в силе, даже разговора нет. Если даже не дадут (согласия на митинг. — Л. С.), всё в силе. Спокойно пойдем, мирно, без оружия, по закону. Если даже не дадут, пойдем туда, дадут — еще лучше».

Это — доказательство обвинения.

Милицейский сын

Первое время на заседания в Ессентуки ездили родственники обвиняемых. В зал пускали по 5–6 человек. Затем стали пускать по трое. Теперь пускают одного-двух.

С самого начала следствие увело дело из Ингушетии: сначала в Кабардино-Балкарию, потом еще дальше — в Ставропольский край. Следствие опасалось, что ингушские судьи будут пристрастны, а сочувствующие станут устраивать у суда митинги.

В Ессентуках у суда никаких протестов и правда нет. На процессе нет ни журналистов, ни активистов.

Мы едем в Ингушетию поговорить с родственниками политзаключенных. Об этом деле знают все в республике. И все поддерживают обвиняемых.

Когда Багаудин Хаутиев, бывший в то время главой Совета молодежных организаций в Ингушетии, вместе с другими вышел на митинг, его отец, бывший сотрудник МВД Адам Ибрагимович Хаутиев, поддержал его: «У него душа болела». Он говорит: сын выступал не только против изменения границ с Чечней, но и против безработицы, против бедности в республике. И Адам Ибрагимович с ним согласен: «У нас же нету ничего: ни экономики, ни инфраструктуры, ни промышленности. Это стыд и срам! Вот есть у нас базар, и всё! Даже на базаре продукты, которые из других республик привозят».

3 апреля 2019 года к ним домой, как и к другим фигурантам «ингушского дела», пришли с обыском. Задержанного Багаудина вместе с «подельниками» на вертолетах отправили в Нальчик — в региональный Центр «Э».

Когда Багаудина задержали, Адам Ибрагимович стал писать во всевозможные инстанции. Он приходит к нам на встречу с большой папкой документов: там материалы дела, из абсурда которых ничего не следует; обращения, на которых не пришло ответов.

Всюду Адам Ибрагимович прилагает справку о составе семьи: одиннадцать человек. А Багаудин — единственный сын. У него — молодая жена-домохозяйка и четверо детей. Последнему полтора года, он родился, когда отец был в СИЗО. А еще незамужние сестры Багаудина, его мать — все они теперь живут на пенсию Адама Ибрагимовича и его жены. «Одиннадцать человек сегодня накормить-напоить. И мне приходится как-то где-то перебиваться, приходится бегать. Если бы Багаудин был дома, у меня большая помощь была бы. Я сам везде не могу бегать, болею».

Еще до митингов Багаудина знали в Ингушетии как активиста: он занимался правозащитой.

— Частенько отстаивал права медицинских работников, учителей. Постоянно на своей машине выезжал в Малгобек, — вспоминает Адам Ибрагимович. — У нас получалось так, что реабилитированным (речь о жертвах депортации 1944 года. — Л. С.) 50% коммунальных платежей снимались. А с них 100% берут. Вот он защищал их права. Я ему говорил: ты просто так ездишь, парень, вообще не зарабатываешь?

Адам Ибрагимович рассказывает это с гордостью, но тихо, как бы стесняясь хвастаться.

Зеленый двор перед их большим светлым домом украшен фонтаном, березами — двор обустраивал его сын. Только качели Багаудин доделать не успел — пришлось отцу.

Даже в камере Багаудин не сидит без дела: лепит фигурки из хлебного мякиша, делает украшения из колпачков от ручек. Его жена Марина снимает синий браслет со своей руки и дарит нам на прощание — вместе с красной розой и замком из хлеба.

Адам Ибрагимович вместо прощания говорит:

Вот такая сейчас власть. Дай бог, чтобы правда восторжествовала везде. Я просто боюсь, что мы сами не знаем, куда идем. Боюсь, чтобы мы не потеряли Россию. Россию чтобы мы не потеряли. Понимаете, чего я боюсь?»

Единоросс

Усман Мальсагов был на митингах против изменения границ с Чечней с первого дня. Ему только 55, он очень бодрый, хотя и зовет себя стариком. Он — имам мечети в Альтиевском муниципальном округе, в пригороде Назрани. Его брат Муса — бывший глава ингушского отделения «Российского Красного Креста».

— На митинге были все слои населения: и женщины, и старики, — вспоминает Усман. — Туда весь народ пошел. Вот поэтому так показательно и судят. «Мы и стариков посадим, и женщин посадим, и молодежь посадим».

В обвинении говорилось, что Малсаг Ужахов и Ахмед Барахоев как старейшины «своим присутствием обязывали любым способом обеспечить их безопасность». «Обязывала» обеспечивать ей безопасность и Зарифа Саутиева — «как представительница слабого пола».

— Мы видели первую и вторую чеченские войны. Сколько уже натерпелись там. Мы видели, что силовым методом тут ничего не сделаешь. Только прольется кровь, погибнут люди. А этого нам достаточно. Наоборот, мы, старики, удерживали нашу молодежь, и они нас слушали.

Муса среди ингушей тоже пользовался авторитетом. Во время протестов его избрали сопредседателем Всемирного конгресса ингушского народа. Он возглавлял и запрещенный теперь Ингушский комитет народного единства.

Когда-то он был депутатом республиканского Народного собрания от «Единой России», но понял, что сделать там ничего не может. Вместо этого он ушел в благотворительность: «Среди общественников его знали и уважали. Он разъезжал по всем районам, по всем селам. Помогал детям, малоимущим. В школу подготовить детей. Если мать семи детей не может собрать в школу детей, а он помог — конечно, она будет молиться за него».

Его собственным четверым детям, пока отец в СИЗО, помогают родственники.

Усман постоянно ездит в суд к брату, с недавних пор им разрешают свидания.

— Недавно ездил к нему, целый час проговорили. Вместе с муфтием ездили туда. Он так обрадовался, что муфтий приехал, поддержал. И у муфтия душа болит. Если действительно они были преступниками, ни муфтий, ни я даже не пошли бы туда, хоть он мой брат. Если он был бы преступником, я бы и письмо ему не написал. Но люди в республике знают: вины там нет.

Усман говорит, что здоровье у Мусы крепкое. Но он переживает за старейшин — им обоим под семьдесят. И за Зарифу: «У меня душа болит из-за этой женщины. Я говорю всегда: я с большим удовольствием пошел бы туда. Любого из этих трех — не своего брата, — этих двух стариков или женщину если бы выпустили, я бы пошел в тюрьму с поднятой головой. И тысячи наших односельчан так думают».

Женщина-сказка

Дом Хизира Саутиева полон детей: четверо сорванцов бегают по дому, пятая — малышка Джаннет — пытается выбраться из своего домика. «Это ее тюрьма», — шутит Хизир. Он — брат Зарифы Саутиевой. В республике она была известна и до ареста как замдиректора Музея-мемориала жертвам политических репрессий. Это было дело ее жизни.

Вообще женщины на тех протестах были заметной силой. Они вышли протестовать наравне с мужчинами, хотя и были по кавказским правилам отделены от них.

Бывший глава региона Юнус-Бек Евкуров тогда сказал: «Я не представляю, что моя жена или мои сестры могут встать там, в интернете, и что-то говорить. Даже если что-то случилось. Какое дело женское? Это же бьет по всем мужчинам, по авторитету мужчин, ингушей. Почему мужчины тем же женщинам не скажут: «Ну-ка, уходите отсюда. Ну-ка, пошли домой».

Хизир был не против, но на митинги Зарифа все равно выходила только с ним. Незамужняя женщина на Северном Кавказе не могла бы там появиться без родственника-мужчины. Но, будучи незамужней женщиной, Зарифа была дочерью своей земли и — человеком компетентным.

Утром, 27 марта 2019 года, росгвардейцы стали разгонять протестующих на главной площади, те стали сопротивляться. «Не бросайте эти стулья! Строй не ломайте, идиоты!» — кричала им Зарифа на видео, которое снимала сама.

После митинга в доме у Хаутиевых прошел обыск. Зарифу привлекли к административной ответственности: дали штраф в 20 000 рублей. Потом приходили за самим Хизиром, возили в Нальчик, но отпустили.

Несколько месяцев их не трогали, а в июле 2019-го вспомнили про Зарифу: в сухом гербарии следствия не хватало именно женщины. Чтобы напомнить ингушам, что живут они в России, и здесь протесты не в моде.

Ее задержали на границе Кабардино-Балкарии и Северной Осетии, на пути к морю. Объявили, что она была лидером протеста.

Она может участвовать, может помогать, но чтобы она вела за собой кого-то — все это сказки. У нас не идут за женщиной, не пошли бы.

Следствие, следуя какой-то своей затее, приписывало ей «политический авторитет» среди ингушей. Но она не просто женщина, а незамужняя женщина. На Кавказе такая пользоваться авторитетом не может. Может пользоваться только сочувствием.

«Я до сих пор считаю свою роль довольно незначительной», — так ответила Зарифа «Русской службе Би-би-си» на вопрос о том, считает ли она себя лидером протеста.

За ее судьбой сейчас следит, наверное, вся республика. Много месяцев все ждали, что ей смягчат меру пресечения. И в марте этого года Кисловодский суд поместил ее под домашний арест. Однако это решение молниеносно отменил Ставропольский краевой суд.

Брат успел найти Зарифе квартиру в Ессентуках, сестра заселилась вместе с ней. Софа, любимая племянница, успела отпроситься к тете на ночевку. «Они очень близки: старшая моя София и Зарифа. Всегда вместе были: и на работу она с ней ездила, и уроки вместе делали. Зарифа же не замужем. Так получилось».

За то время, что Зарифа сидела в СИЗО, у нее появилась еще одна племянница. А младший племянник, последний раз видевший тетю в шесть месяцев, ее позабыл.

Умер ее старший брат.

— У него сердце слабое было. Он очень сильно сдал, когда ее посадили. Когда мы с ним разговаривали за два дня до его смерти, он даже плакал. Он не имел привычки плакать — все-таки мужчина. Плакал из-за того, что мы ничего не можем сделать. Для нас то, что женщина сидит… Для нашего народа это тяжело. Я с удовольствием сел бы вместо нее. Когда они меня забирали в апреле, я подумал, они за ней приехали. Честное слово, я был сам себе не рад, что не подумал, что надо было ее сплавить куда-нибудь. Обрадовался, когда понял, что меня забирают. Но меня отпустили. А ее забрали.

У Зарифы портится здоровье. Выполнять все предписания диабетикам в СИЗО почти невозможно: для передачи лекарств родственникам дают один час раз в неделю, иногда можно просто не успеть — из Ессентуков в Назрань ехать больше трех часов. Хизир говорит, что врач-эндокринолог, видевший ее анализы, советует ей сдать тест на гепатит В и С.

— Сейчас любого можно посадить в России, любого, — говорит Хизир. — Вот Навальный. Его травили, его супругу травили, а он назад приехал! И сейчас посадили и опять убивают. Весь мир за него стоит же! А кто такие ингуши, кто их знает? Пара газет напишет, забудут. Этого человека знает весь мир. За него вступились все вышестоящие лица Европы. Он сидит. И никто не может его выпустить. Никто не может. А ингушей кто выпустит тогда?