Жительница Сыктывкара Елена — безработная. Раньше занималась малым бизнесом: держала цветочный магазинчик. Во время пандемии пришлось закрыть ИП — отдел находился в торговом центре, и арендную плату во время локдауна Родвикова не потянула. Встала на учет как безработная. Пособие составило 1800 рублей в месяц.

«У меня 20 лет стажа суммарно. Когда я была ипэшником, платила налоги и страховые взносы, но государство назначило мне минимальное пособие, как будто я ни дня не работала!» — возмущается Елена.

Потом центр занятости отправил Родвикову на переподготовку — на курсы пекарей-кондитеров. Выучилась, но работы найти не может: на хлебозаводах рабочий день начинается с четырех утра, 6-летнего ребенка в это время в садик не приведешь. А в прочих общепитах, по словам Елены, ей отказывают: наличие все того же ребенка плюс возраст — 46 лет. В итоге на жизнь остаются только алименты от бывшего мужа и пособие на детей до 7 лет — 6800 рублей в месяц. Семья признана малоимущей.

Видя в новостных лентах сообщения о непомерном богатстве олигархов или сытости чиновников, Елена не лезет за словом в карман. Свою страницу «ВКонтакте» она удалила недавно, а до этого не раз и не два оставляла злые комментарии в новостных пабликах. Самых злых набралось 8 штук — они и легли в основу возбужденного против Родвиковой уголовного дела.

На первый допрос Елену отвезли в конце прошлого года. Никаких повесток не было, просто позвонили в дверь. Приехав в отдел по борьбе с экстремизмом, женщина узнала, что еще в апреле прошлого года ее комментарии отправили на экспертизу. Психолого-лингвистическую. Правда, и за психологическую, и за филологическую часть в ней отвечал один и тот же специалист — преподаватель кафедры начального образования Сыктывкарского госуниверситета Валентина Мальцева. Судя по ее странице на сайте СГУ, Мальцева обучает навыкам переговоров в туристской деятельности, русскому языку и методике преподавания в начальной школе, а также ведет практикум по постановке голоса и прошла 72-часовые курсы по технике лингвистической экспертизы. В университете она руководит центром патриотического воспитания.

Мальцева нашла в комментариях Родвиковой призывы, а следователь — признаки экстремизма.

16 февраля женщину еще раз отвезли на допрос — уже в ФСБ. Там она провела 7 часов в присутствии трех сотрудников. Был еще адвокат по назначению, его долго ждали. Елене предлагали признать вину и потребовали у нее мобильник и пароли к нему. «Я не хотела отдавать, но они стали угрожать, что меня посадят на 6 лет и заберут ребенка в детдом. Тогда телефон я отдала и назвала пароль», — говорит Родвикова.

Несмотря на испуг, женщина вину не признала и в протоколе допроса, подписывая его, указала, что не согласна с формулировками, использованными следователем, и что никакого умысла на преступление не имела. Больше ее на допросы не возили. А вот друзей Елены начали вызывать к следователю и демонстрировать их личную переписку с Родвиковой, интересуясь: а нет ли в написанном экстремистского подтекста?

4 марта Елене пришло СМС из банка: на вашу карту наложены ограничения. В списке террористов и экстремистов Росфинмониторинга она нашла свое имя. Позвонила в банк, там пояснили: разблокировке счет не подлежит. Так Елена лишилась детского пособия.

«Алименты я получаю из Единого расчетного центра Минобороны, они мне пошли навстречу и стали переводить не в банк, а на почту, я деньги по паспорту получала. И вот сейчас прихожу на почту, а мне говорят: «Нельзя, ваш паспорт в черном списке». То есть теперь я вообще никак не могу получить деньги, которые даже не мои — это деньги на ребенка по закону. Он что теперь, тоже в списке экстремистов?»

Елена собирается идти в суд в интересах ребенка и требовать получения алиментов и детского пособия. Пока же она боится даже объявить сбор средств, опасаясь, чтобы в случае обвинительного приговора помогавших ей людей не обвинили в финансировании терроризма.

«Я даже не понимаю, что у меня впереди, — констатирует женщина. — В российском суде вряд ли какие-то радужные перспективы. Мне определенно грозит тюремный срок, и ребенка реально могут забрать в детский дом. Никто из родственников пока не знает — они у меня все пожилые, интернетом почти не пользуются. Боюсь, что когда они узнают, это станет ударом по их здоровью».

Елена говорит, что только после возбуждения дела поняла, как охотно соцсеть сотрудничает с полицией.

Погодите-погодите. Меньше месяца назад мы писали о том, как мурманская полиция отказала в возбуждении дела по поводу похожих, но гораздо более конкретных реплик в той же соцсети. Расстрелять и сжечь пользователи предлагали ЛГБТ-активистку — прямо под ее фотографией. Участковый тогда решил, что коли написано в интернете, то, значит, ничего реального в угрозах нет.

Я совершенно не оправдываю hate speech, но хотелось бы какого-то единства правового поля. Почему за одно и то же в одном регионе тебя даже не будут искать, а в другом, соседнем, — лишат средств к существованию и пригрозят отнять ребенка?

Еще пример. Пару лет назад лично я пыталась добиться возбуждения дела по факту ксенофобских комментариев в той же Сети. Тогда группа товарищей в десятках комментов детально описывала способы, которые нужно, по их мнению, применить для истребления цыган.

Еще? Почти год в паблике мурманского казачества «ВК» висел манифест с призывом к свержению действующей власти насильственным путем и рекомендациями по заточке ножей для последующего убийства евреев. В переписке со мной полицейские объясняли, как трудно установить пользователя «ВКонтакте» — непосильно практически. Потом материалы проверки передали в ФСБ, где след их затерялся.

Весьма избирательное правоприменение. Интересно, какие у них критерии? Безработную мать шестилетки проще расколоть, чем группу маргиналов, повернутых на расовой теории? Или все зависит от объекта ненависти, и в данном случае охраняемые лица приоритетнее, чем охраняемые законом интересы общества? В мире уже бывали времена, когда геи, евреи и цыгане подлежали уничтожению, а новоявленная элита — поклонению. Не хотелось бы верить, что государство сознательно встает на путь реконструкции этой модели.