В Центральноафриканской республике (ЦАР), в дела которой официальная и полуофициальная Москва в последние годы активно вмешивается, — военный кризис. После того как кандидатом на выборах не зарегистрировали экс-президента Франсуа Бозизе, была создана коалиция из разноплановых вооруженных группировок, которые начали наступление на позиции правительственных войск. Цель — помешать проведению президентских выборов в ближайшее воскресенье, 27 декабря.

После начала столкновений из России в ЦАР пришло подкрепление. ООН, Евросоюз, а также Франция, которая долгие годы доминировала в регионе, осудили действия боевиков против официального правительства.

О ситуации в ЦАР, о том, в чем сейчас сошлись интересы Парижа и Москвы, которая ранее решила «унизить» здесь французов, а также о том, разбогатеет ли «повар» Пригожин на центральноафриканских алмазах, «Новой газете» рассказал эксперт по региону, сотрудник французского Национального центра научных исследований (CNRS) и центра международных исследований Sciences Po (CERI) Ролан Маршаль.

— Господин Маршаль, учитывая происходящее сейчас в ЦАР, как вы думаете, удастся войскам президента Туадера, которым поддержку оказывают и ооновские (МООНЦАР —Миссия Организации Объединенных Наций в Центральноафриканской Республике),и российские, и руандийские силы, остановить продвижение коалиции вооруженных формирований и провести выборы, как планировалось, 27 декабря?

— Я думаю, что это будет очень сложно. Я бы говорил сразу не только об этой ситуации с выборами, но и в целом о ситуации в ЦАР.

Повстанцы не очень хороши по сравнению с тренированными иностранными солдатами, но они способны избегать прямых фронтальных столкновений. Они чрезвычайно мобильны и «рассеиваются» при первой серьезной опасности. Преследовать их — особенно в условиях сложной местности, которую они, в отличие от иностранцев, знают очень хорошо, — значит терять людей. Конечно, когда против них направляют МООНЦАР или руандийские силы, повстанцы отступают. Но они не проигрывают. Они ждут другого случая, чтобы атаковать.

И как только опасность минует, они возвращаются на территории, с которых были выбиты. Постоянно охранять занятые территории — невозможно. Бойцы МООНЦАР (которая является главной по численности иностранной военной силой в ЦАР. —Ю. С.) вынуждены держаться вместе большими группами, чтобы обеспечивать свою собственную безопасность — потери в их рядах имеют еще и высокую политическую цену.

Силы ООН насчитывают 12 тысяч человек, но по-настоящему воюют только два контингента — португальский и руандийский. Зачастую, когда говорят о том, что где-то МООНЦАР навела порядок, чаще всего имеются в виду представители именно этих двух военных сил. Есть еще камерунские военные, который тоже способны сражаться, но делают это редко. Так что

Учитывая вышеперечисленное, я думаю, что военная победа над этими не подчиняющимися правительству группировками практически недостижима. Для этого потребуются мобильные силы, с весомой воздушной поддержкой и огромными военными затратами, которые несопоставимы с тем, какое (малое) значение имеет ЦАР на международной арене.

Нужно искать решение, которое объединит военные аспекты с политическими. С 90-х годов региональные африканские объединения пытались решить задачу военным путем, и французы пытались искать военные решения — все попытки потерпели неудачу.

— Сколько французов сейчас в ЦАР?

— Есть небольшой французский контингент, человек 300, в столичном аэропорту Банги Мпоко, он там уже давно, и в его задачи входит, главным образом, подготовка региональных африканских сил и защита французских граждан, которые находятся в стране.

И есть небольшое число офицеров, которые участвуют в операции МООНЦАР. Есть там, к слову, и российские офицеры.

— А сколько российских сил в Центральноафриканской республике?

—С цифрами проблема. Там, в основном, наемники, которые работают на пресловутую «ЧВК Вагнера»… Я не знаю, сколько их в точности. Полагаю, что умеренное количество — от 300 до 400. Между Боранго и Банги есть около 200 человек, самое большее — 300. Помимо этого есть также люди, которые охраняют русские компании, работающие на добыче алмазов. Сколько же человек отправили в эти выходные, я не знаю.

— МИД России заявил, что отправили подкрепление из 300 «военных инструкторов». Если россиян там так мало, как вы утверждаете, как объяснить, что Москве удалось «перехватить инициативу» в этой стране у французов?

— Вы так говорите, потому что смотрите только на то, что происходит сегодня, на очень коротком отрезке времени. (Российское вмешательство в ЦАР началось в 2018 году. —Ред.).Сегодня у российских сил там те же проблемы, которые были у французской операции Sangaris четыре года назад (длилась с декабря 2013-го по октябрь 2016-го, это была седьмая французская военная операция с момента обретения ЦАР независимости в 1960 г. —Ред.).Помимо вышеописанных есть еще одна проблема: правительственные силы ЦАР сражаются очень мало и очень плохо, несмотря на обучение, которое им дали французы и другие европейцы, а теперь дают — русские.

— Если сравнивать нынешнее влияние России в ЦАР и влияние Франции, каково оно?

— Россия очень влиятельна на уровне президента ЦАР, который сидит в Банги. Но правительство ЦАР, как я говорил, практически не контролирует национальную территорию. Россия также ведет переговоры с разными вооруженными формированиями, и ей удается сохранять присутствие в зонах, которые они контролируют. Есть соглашения с вооруженными формированиями, чтобы эксплуатировать шахты.

Российские силы почти не участвуют в операциях по наведению порядка. Они там защищают российские инвестиции, российский персонал, который работает на российские компании.

— То есть это обоюдный нейтралитет?

— Если хотите, да, только это нейтралитет с незаконными вооруженными формированиями. Это то, что критикует Франция, то, что критикует оппозиция ЦАР:

И критика, которая есть по поводу Хартумского соглашения (подписано в феврале 2019 г. под эгидой РФ президентом и лидерами 14 группировок. —Ред.) заключается в том, что это — в большей степени разделение страны между правительством и вооруженными формированиями, чем реальное решение проблемы.

— В каких областях интересы Парижа и Москвы сталкиваются в ЦАР? И что Франция делает для того, чтобы снизить влияние Москвы там?

— (Смеется.) Да и что Россия делает для того, чтобы уменьшить влияние Франции… Французские экономические интересы в ЦАР — смехотворны. Грандов там почти нет. Есть (телекоммуникационная компания) Orange, есть Боллоре (20-й в списке французских миллиардеров. —Ю. С.). Но денег там очень мало, это маленький рынок, страна с очень маленьким населением (около 6 млн). Там есть важные запасы ископаемых, но алмазы — аллювиальные, и в придачу — добыча под серьезными международными ограничениями (процесс Кимберли). Уран. Условия безопасности ухудшились, так что контракты были оставлены. Конечно, есть нефть, но она (почти) ничего не стоит, если не имеет выхода на международный рынок. Тем более нефть сейчас и на официальном рынке стоит мало. Так что нет французского (экономического) интереса.

Если посмотреть с российской точки зрения, то, за исключением вашего соотечественника, который… не знаю, как правильно его произносить…

— Пригожин.

— Прыжогин, вуаля. За исключением его, человека, управляющего и частной военной компанией, и контрактами по добыче полезных ископаемых, — а это поразительный для иностранного наблюдателя факт, — трудно найти еще важные интересы. Почему «поразительный»? Потому что вмешательство российского государства происходит посредством использования ЧВК, которая зависит от человека, имеющего довольно важные инвестиции здесь.

Есть и политический интерес. Но он не по отношению к ЦАР, а к Франции. Российское руководство, вероятно, может полагать, что ему удалось укрепиться в стране, которая описывается как зона важных французских интересов. Чтобы немного унизить французов, показать им, что они не контролируют ситуацию. Ведь интересы в самой Центральноафриканской республике очень ограничены. И я даже совсем не уверен, что Прыжогинсделает много денег в ЦАР.

— Вы сказали, что россияне делают все это, в том числе, чтобы «унизить» Францию. Но для самой Франции это является «унижением»? Или даже в дипломатическом, а не только в экономическом отношении вопрос ЦАР не очень важен для Парижа сейчас?

— С одной стороны, это очень важно для имиджа Франции в Центральной Африке, потому что режимы, находящиеся вокруг ЦАР — Чад, Республика Конго, Камерун, — враждебны по отношению к России и считают, что Франция не смогла помешать россиянам утвердиться в Центральноафриканской республике. Франция проявила слабость.

А с другой стороны, когда вы говорите с французскими дипломатами, вы видите, что сейчас у них нет настоящей политики в ЦАР. Нет настоящих интересов. Мы там сейчас остаемся в силу исторических причин.

— Почему Франция позволила действовать россиянам, если силы примерно сопоставимы, как вы говорили? Только по причине позиции, занятой нынешним президентом Туадера?

— Военные силы сопоставимы, но это совсем не одно и то же. Потому что 300 французских военных — официальные представители французского государства. Они там уже очень давно, по соглашению, и имеют очень ограниченный мандат. У них даже нет полномочий, чтобы вмешаться, если в Банги, в столице, что-то случится, только мандат на защиту французского сообщества.

Каждый раз, когда вы используете силы регулярной армии, вы обязаны извещать Совбез ООН. А когда действует ЧВК, то дипломатически Россия в это «не замешана».

— В нынешнем конфликте, когда нелегальные вооруженные формирования пытаются сорвать выборы, позиции Парижа и Москвы совпадают?

— Если вы посмотрите на французскую позицию сегодня, то создается впечатление, что Париж поддерживает военное вмешательство России и Руанды. Совбез высказался о ситуации в ЦАР, но абсолютно не говорил об этом аспекте, хотя должен был это сделать. Я думаю, этого не произошло, потому что французы не захотели поднимать эту проблему. Они, как и российское руководство, хотят, чтобы выборы 27 декабря состоялись. И Парижу, как и Москве, совершенно безразлично, при каких условиях они пройдут.

— После выборов, если они состоятся, политика Франции в ЦАР останется той же?

— Нужно посмотреть, как пройдут выборы, какой будет международная реакция, но что точно известно, это то, что во Франции нет не только никакой четкой политики, но и никакой полемики по поводу политики в Африке вообще и в ЦАР в частности. Так что в общем-то руководство страны может выбрать любой вариант.

— При всем при этом французы ведь помогают ЦАР больше, чем Россия?

— Французы помогают намного больше. Франция оказывает прямую поддержку из бюджета. Она поставляет гуманитарную помощь, чего россияне не делают совсем или делают очень слабо. Французы поддерживают гражданское население, финансируют проекты по развитию, школ, министерств. И конечно, играют важнейшую роль на европейском уровне, добиваясь выделения средств для Банги. А Евросоюз — главный финансовый донор ЦАР.

Еще и поэтому

Россия слишком сосредоточена на вопросах обеспечения аппарата безопасности и на политических вопросах. Но даже среди политического класса ЦАР, не входящего в команду действующего президента, нельзя сказать, что Москва имеет много симпатий.

Китайцы здесь действуют намного тоньше — и в политических вопросах, и в экономических, и в вопросах финансирования культурных проектов и проектов по развитию.

А Москва, в общих чертах, имеет поддержку действующего президента и платит нескольким журналистам, чтобы они создавали информационный фон, писали антифранцузские статьи и прославляли Россию. Это стоит недорого.

— То есть вы считаете, что российская «победа» в Центральноафриканской республике — кратковременна?

— Присутствие подобного рода не может быть успешным в долгосрочной перспективе. Оно лимитировано по своему влиянию, сосредоточено на команде президента ЦАР, на тех людях, которые находятся у власти прямо сейчас.