Иса Ахтаев, врач — анестезиолог-реаниматолог московской больницы им. Спасокукоцкого, с первых дней пандемии работал в реанимации с тяжелыми больными. Заразился, заболел и сам попал в реанимацию. 8 мая в 21:30 сердце врача остановилось.

«Это был очень добрый, скромный человек… он никогда не жаловался, просто шел и делал свое дело. До сих пор не верится. Кажется, что он с нами. Ушел на дежурство, просто в другую смену. Хочется зайти в ординаторскую и увидеть, что он на своем любимом месте у окна пишет историю болезни. Сгорая сам, спасал других». Это написала о докторе Ахтаеве доктор Титова, работавшая вместе с ним в реанимации.

Сын доктора Алины Титовой, Никита, студент 4-го курса медуниверситета им. Сеченова, в конце апреля пошел добровольцем работать в ковидное отделение. «Собрал вещи и предупредил: жить будем в пансионате, на работу будут возить. Хотелось плакать. Как на войну ведь провожала». В августе Никита заболел ковидом. Выздоровел. Все это я знаю из фейсбука доктора Титовой.

Смена 24 часа. Костюм химзащиты, в котором невыносимо трудно провести сутки. И не просто провести, а думать и делать — лечить и спасать пять, шесть, семь людей, распростертых на кроватях, подключенных к аппаратам, людей, чьи рты с трудом хватают воздух. Но и костюм химзащиты не дает гарантии — дрянь просачивается повсюду. И не у всех и не всегда в этой пандемии была защита.

Владимир Величко, врач-инфекционист из московской поликлиники № 212, незадолго до пандемии сменил картинку профиля в своем фейсбуке, поставил солнце со словами «Доброе утро всему человечеству. И пусть сегодня будет лучше, чем вчера! Улыбок, радости, добра! Мира и счастья вашему дому».

В конце мая его жена в его опустевшем фейсбуке сообщила: «Я потеряла супруга, который добросовестно выполнял свои обязанности и свой служебный долг, но без средств защиты. Заразил меня… По сей день не выплачена зарплата, нет расчета, нет страховки от 212-й по трудовому договору — вредная профессия, нет помощи материальной, не выплачена обещанная и приравненная страховка к военным».

Я надеюсь, жена врача выздоровела и ей давно уже все выплачено, до копейки.

Врачи всех специальностей в этом списке. Врачи скорой помощи, инфекционисты, терапевты, педиатры, акушеры, хирурги, кардиологи, травматологи, урологи, отоларингологи, врач-статист, врач-психиатр, врач баскетбольной команды ЦСКА. Но разве только врачи?

Шоферы скорой помощи, медсестры, санитарки, медбрат по массажу, буфетчица, фельдшеры, лаборанты, раздатчица с больничной кухни — все.

И 73-летний лифтер Петров из детской больницы в Петербурге.

И 84-летняя уборщица Антонова со станции скорой помощи в Петербурге.

Тянется этот список из сотен фамилий, уходит все ниже и ниже по экрану бесконечная лента людей, по местам жительства которых можно узнавать географию России: Москва, Петербург, Саранск, Тосно, Кызыл, село Муслюмово, Белебей, Барыш, Курск.

На сайте Курской областной организации профсоюза работников здравоохранения свой список. Называется «Светлой памяти». Снова: врачи, медсестры, санитарки, раздатчица, женщина-кладовщик, бухгалтер. На эти лица больно смотреть.

Только когда вот так — имя за именем, фамилия за фамилией, фотография за фотографией, лицо за лицом — смотришь и читаешь этот список, понимаешь масштаб и размер ужаса и что вообще происходит.

Пусть даже кинотеатры работают, в кафе исправно подают кофе и красивые люди как ни в чем не бывало идут на вечеринки по сияющим улицам мегаполиса.

А в это время другие люди натягивают костюмы химзащиты, и опускают на глаза защитные очки, и льют на руки санитайзер, и идут в красные зоны и в реанимации, где в тишине распластаны на кроватях те, кого они должны спасти.

Слышат ли они сквозь облегающий костюм химзащиты тяжелое дыхание тех, кого спасают? Я думаю, не слышат. Но на ютьюбе есть съемка красноярской телекомпании ТВК — женщина-пациентка ведет камеру через коридоры и палаты больницы в городе Уяр. И все время, пока они идут по убогим коридорам, по замызганному старому линолеуму, по сырым палатам с протечками, мимо больничного чайника с черной ручкой и огромных зеленых баков, я слышу ее тяжелое, ее мучительное дыхание ковид-пациентки.

Вы знаете про город Уяр? И я еще вчера не знал. Как так вышло, что в городе Уяре в больнице одна медсестра, санитарок нет, а полы по своей доброй воле протирает раз в день раздатчица? Как так вышло, что больные в уярской больнице при поступлении не получали масок, потому что их не было, что больные были заброшены в палаты, как в какой-то чумной барак, что они днями ждали анализов и три дня ждали обхода? Или так было раньше, во время первой волны, а сейчас, в начале второй, там все совсем не так, там теперь все отлично?

И, может быть, уже просто нет в городе Уяре этой позорной больнички с сырыми пятнами на стенах, а на ее месте мгновенно возведена чистая, красивая, оснащенная самой современной техникой больница?

Я никого не знал из этого списка, но во всех них есть что-то знакомое и узнаваемое, и даже кажется, что с их фотографий доносятся их голоса. Многие улыбаются. Да, и вы тоже знаете этих женщин — участковых врачей, ходящих по квартирам и исправно прикладывающих холодный кружок стетоскопа к груди больного: «Давайте я вас послушаю!»; и сестер, сидящих в кабинетах поликлиники напротив врача за столом со стопками медкарт и иных бумаг, которые надо заполнять; и завотделений в белых шапочках и белоснежных халатах, строго проходящих больничными коридорами; и врачей скорой помощи в синих куртках и штанах, деловито входящих в квартиры с чемоданчиками в руках: «Ну, что у вас тут случилось?»; и их шоферов, спокойных мужиков, профессионалов руля, ведущих свои машины с проблесковыми огнями сквозь пробки и заторы городов.

На фотографиях в списке памяти шоферы стоят у своих машин, у своих белых автобусов, которым все мы всегда уступаем левую полосу. Стоят в служебных гаражах, во дворах. Это же не просто шоферы и не просто машины — это шоферы, которые обязательно должны успеть, и везут они спасателей, которые должны оттащить человека подальше от болезни, от боли, от смерти.