Болевой порог, анестезия, амнезия

Происходящее не просто подается, но и воспринимается массой как однородный поток данных. В одну рамку встроены: фантастическая подмена итогов выборов, взрывной протест и попытка силового ответа — и тут же, буквально через запятую, совершенно дикие, запредельные, порой просто неправдоподобные истязания в автозаках и камерах. Преступления учителей в избирательных комиссиях теперь продолжаются черепно-мозговыми травмами, множественными переломами и страшными увечьями, моральными и физическими. Цвета лукашенковской реакции — сплошная синюшная гематома с живописными ранами от резиновых пуль с металлическим сердечником.

Изуверская свирепость этой пытки в нашем сознании никуда не вмещается и что-то отключает. Подсчету сотен тысяч участников ликующих шествий не мешают неясности с тысячами содержащихся в пыточных условиях, с сотнями пропавших без вести и, возможно, убитых. Так выглядит «лента»: на МАЗе и в Госфилармонии стачка, протестующих поддержали деятели культуры, а в минской больнице выведен из медикаментозной комы мальчик, которому озверевшие силовики выбивали глаза дубинками. Это одна чудовищно спутанная реальность: солнце, флаги, цветы и белые платья — и женские волосы на асфальте. Деликатные извинения шефа МВД накладываются на разрывы внутренних органов. Заявления карьерных дипломатов и награды, возвращенные деятелями культуры, мирно соседствуют с автосюжетами про избитого старика и раненного стеклом пятилетнего ребенка… В этом месиве боль и смерть ретушируются захватывающей политической интригой. Будто человека обрызгали из лужи, а еще и убили.

Полицейский садизм и «политика тела»

Фраза случайно замешанной в революцию актрисы «Вы звери, господа!» заставляет мучительно вспоминать: а что они там такого сделали? Сейчас даме из трамвая не помешала бы экскурсия по камерам РОВД Минска с подборкой шокирующих свидетельств из интернета. Кажется, что уже после нескольких таких эпизодов нельзя с той же зрительской заинтересованностью возвращаться к просмотру этого остросюжетного политического триллера. Но выясняется, что можно. Заметка «Я видел, как люди сходили с ума от боли» проскакивает между обсуждением планов Лукашенко и сгона бойцов с бюджетниками на провластные митинги. В распространенной записи убийства в прямом эфире гораздо важнее, что взрывного устройства в руках убитого не было, а не то, что убили и его больше нет. Все это выстраивается в одном политическом и человеческом измерении. Раба любви была права.

По уму и по совести эту небывальщину полицейского зверства надо специальным усилием «выпилить» из потока аналитики и экспертизы, подобия светской хроники с конспирологией и прогнозом. Изъятое надо склеить в единый информационный массив и заставить себя читать и смотреть этот монтаж в режиме нон-стоп — насколько вообще хватит сил. Этот выброс нечеловеческого зверства надо пережить и осмыслить сосредоточенно и именно отдельно, независимо от прочих автоматически возникающих контекстов. Тогда есть шанс увидеть нечто уникальное, в сравнении с чем все остальное в новейших хрониках братской страны отойдет едва ли не на второй план.

Сейчас процесс выглядит почти банально: в бывшей советской республике случился политический кризис, породивший обвал полицейского беспредела. Но возможен и совсем другой ракурс: главное в том, что в начале августа 2020 года в Белоруссии случился беспрецедентный выброс дикого полицейского садизма, поводом для которого послужил пусть и выдающийся, но в целом для нас понятный конфликт вокруг президентских выборов.

Чтобы понять эту смену фокуса и самой оптики, достаточно в порядке мысленного эксперимента сыграть простой сценический этюд. Надо взять одно-два более или менее развернутых описания зверств из потока свидетельств и по возможности живо представить себе, что это не сообщение из Сети, а то, что физически здесь и сейчас происходит с вами лично. Или с вашими родными и близкими. Тут не помешает хотя бы минимальная артистичность натуры, но в целом такой опыт доступен всякому человеку с не совсем атрофированной способностью воображения и сопереживания.

Эксперимент вовсе не искусственный, в нем нет натянутости. Если человека бросить лицом в пол, снять штаны и изнасиловать, сломав ребра и отбив почки с печенью и селезенкой, а потом забросать его сверху такими же истерзанными телами и далее продолжать избивать при каждом «лишнем» движении, он вряд ли сможет чувствовать что-либо, кроме унижения, страха и боли. Но почему это должно быть как-то иначе и для всех, кто об этом «просто узнает»? Это уже совершенно другой мир и особая реальность, здесь не надо изучать «биовласть» Фуко, «биополитику» Агамбена и прочие концепции телесности и философии тела. Тексты власти здесь пишутся на телах пока еще живых людей грубо и вполне зримо, в реальном времени и, что называется, в присутствии наблюдателя. Эти тексты читают все — надо лишь понять их не как сочинение или образ, а совершенно буквально, как письмо, читаемое твоим собственным телом.

Затем все эти отдельные эпизоды надо мультиплицировать, соотнеся с гипотетическим числом задержанных, дней и часов, автозаков и КПЗ, садистов в шлемах, их воспитателей, кураторов и прямых начальников. Также придется мультиплицировать число пострадавших, физически и морально изувеченных или «просто» пропавших или убитых. Включая просто прохожих.

Уже сейчас это важно даже не для будущих трибуналов, но для банального понимания того, что все это в той или иной мере продолжается — под бормотание экспертов и под звуки победных маршей почти обретенной свободы. Это уже потом революции «пожирают своих детей»; сначала в пылу борьбы и забрезжившей победы они забывают о еще не вызволенных страдальцах и покойниках, не учтенных даже в первом приближении.

Внутренние войска как «биологическое оружие против своих»

Налицо трагическая недооценка всей дикости происходящего. Это не эксцессы нескольких отморозков, случайно затесавшихся в доблестные органы и своими извращениями позорящих силовые структуры, стоящие на страже закона, права и правопорядка, всякого рода безопасности граждан. Здесь буквально все санкционировано государством. Это штатный (хотя и особый) режим работы машины «легитимного насилия» — одна из кнопок или передач, включаемая машинистом по команде диспетчера. Власть это либо прямо оправдывает, либо уныло отбрехивается. Режим отработан, и даже самые исступленные отморозки здесь защищены государством от преследований за преступления против локальной человечности.

Будущие герои боестолкновений с женщинами, учащимися и пенсионерами содержатся в изоляции, как на сборах, подвергаясь сквозной вентиляции мозгов. Бойцы буквально укурены психотропным дымом отечества. Ярость и аффект сочетаются здесь с полным пониманием того, как причинить невыносимую боль, оставив человека в живых и избежав возбуждения лишних дел. Ограниченный контингент регулярных войск подготовлен к войне с собственным населением без соблюдения каких-либо правил цивилизованной войны, включая обращение с пленными и мирным населением. С внешним врагом так обращаться нельзя, потому что там «мировое цивилизованное», а со своими можно, потому что здесь своя рука владыка.

Постоянно слышны аналогии с гестапо и карателями, с НКВД и ГУЛАГом. Если не «для словца», надо предельно строго поработать с такими отсылками. Но в любом случае немцы с фрицами обращались не совсем так, как с белорусскими партизанами. Здесь же мы видим институциональный садизм силовой элиты, специально подготовленной для внутреннего употребления, образец блестяще организованного озверения гвардии, доведенной до психоидеологического экстаза образом именно внутреннего врага, хотя и отмобилизованного гуманитарными фондами Литвы, Польши и Украины.

Гражданская война в одностороннем порядке, причем даже без ответа на залпы пластиковых стаканчиков. Счастье, что в России нет таких же засадных полков против своих на случай, когда и если политическое руководство окончательно сбрендит от страха за собственную собственность и шкуру! Или Лукашенко зря и вхолостую раскрыл страшную государственную тайну, и не только свою? Энгельс писал: «Мы понимаем под последним (под террором — А. Р.) господство людей, внушавших ужас, в действительности же, наоборот, это господство людей, которые сами напуганы. Террор — это большей частью бесполезные жестокости, совершаемые для собственного успокоения людьми, которые сами испытывают страх». Специально обученные садисты точно так же вытесняют и компенсируют свой липкий ужас перед безоружной толпой, как и политическое руководство перед неминуемой расплатой — как минимум на галерах. По свидетельству командиров, бойцы абсолютно уверены, что в случае победы демонстрантов «космонавтам» — всем как одному — висеть на фонарях. Лукашенко неслучайно все чаще включает инфернальные мотивы и свойственное злокачественным нарциссам влечение к смерти. Приняв героическую позу, он говорит: «Вам придется меня убить!» — и это в ответ на свист трудящихся, означающий простое: «Да кому ты теперь нужен?» Он в большей панике, что проиграл даже не барану, а «овце». И если не получается загнать всех в стойло дубинками и электрошоком, он, так и быть, готов жертвовать собой, закладывая свой политический труп в фундамент новой Конституции. Такой «уход» слишком похож на вечную переправу с бороздой для старого коня, тем более что это чистый плагиат.

Чужие

Дикость всей это истории имеет уже не просто морально-политическое, но именно историческое и почти глобальное, если не космическое (кроме шуток!), измерение. В 2020 году в середине Европы такого просто не может быть. Поэтому не проходят любые аналогии. Сценарий такого фильма не пишется в формате «Катыни» Вайды или «Иди и смотри» Климова. Это ближе к таким триллерам, как «Чужой», «Хищник», «Тварь», «Оно»… Неизвестно, как и откуда в нашу жизнь просачивается, укореняется, «легализуется» и начинает разрастаться этот нуар и хоррор — нечто такое, о возможности чего мы не подозревали и сразу толком не знаем, что с этим делать. Сиди и смотри.

Зверства революций чаще приписывают бунтовщикам и восставшим. Как всегда изысканны французы. Вовель со вкусом описывает, как тело казненного аристократа возят в телеге по городу, а голову с пучком сена во рту протягивают на пике его дочери с криками: «Поцелуй папу!» В Минске омоновец, обещавший взорвать гранату над головой подростка, угрожает парню, который его деанонимизировал: «…Найду лично, поставлю мать твою раком, а тебя на колени и буду ее трахать дубинкой в очко». Там еще и про детей…

Чуть ранее командир ОМОН ГУВД Мингорисполкома сообщает о своих бойцах: «Есть заядлые театралы, историки, ценители изобразительного искусства, к примеру академической живописи XIX века. Недавно, кстати, застал двух сотрудников за спором о том, почему Булгаков выбрал для «Мастера и Маргариты» несколько сюжетных линий». Это «застал» дорогого стоит…

Это не Зощенко, даже не Хармс — Стивен Кинг как минимум. Все это можно было бы взахлеб изучать как злокачественный нарциссизм высшего начальства или как заготовки для шокирующих произведений — если бы эти сюжеты уже не тестировались на живых людях, оставляя страшные шрамы в их сознании, психике и телесности. Эта странгуляционная борозда надолго, если не навсегда, останется на горле целой страны.

Поскольку это уже выходит за рамки личностных и политических патологий, приходится соизмерять подобные эксцессы с совсем другими масштабами. Похоже, где-то здесь незаметно образуется какая-то вневременная воронка, в которой крайне опасно соприкасаются отвязанный политический постмодернизм, недоделанный модерн с огромным дисбалансом в ценностях порядка и свободы, наконец, дикость, еще даже не дозревшая до высокого имени варварства и архаики. Это более походит на часть глобального, цивилизационного кризиса наряду с таяньем льдов, вырубкой лесов, исчезновением биологических видов и остатков социальной культуры. Политические мутанты и гибриды порождают фиксированные на власти «демократии», в которых невозможны даже династийные войны. Новейшей политике явно не хватает своей Греты Тунберг.