Судя по последним событиям и реакции на них, в Кремле окончательно утрачено чувство реальности.

Там много лет считали, что фарт будет вечным и все будет сходить с рук — «мы будем делать все что хотим, и нам за это ничего не будет».

Что можно принимать любые кадровые решения — на местах с покорностью отнесутся к направлению в губернаторы любого охранника или парикмахера.

Что телевизор убедит сомневающихся, а дубиногвардейцы справятся с недовольными.

И теперь искренне удивляются:

Почему не действуют подарки, немедленно присланные с царского стола?

Куда делась так приятная для властей «выученная беспомощность» граждан?

И почему граждане требуют не просто вернуть губернатора, проводить суд над ним на месте и отправить назад ходячий банный веник, а еще и кричат «Долой царя!»?

Ответ прост:

Лозунг «Долой царя» — не просто требование ухода президента.

Это требование изменить Систему.

И требование реального, а не декоративного политического представительства.

Точно такое же, как три десятилетия назад.

Тогда, в советские времена, проходили выборы, на которых граждане избирали депутатов — высшую власть в стране.

«Народ осуществляет государственную власть через Советы народных депутатов, составляющие политическую основу СССР. Все другие государственные органы подконтрольны и подотчетны Советам народных депутатов», — было записано в Конституции 1977 года.

Вот только на практике депутатов вовсе не выбирали, а назначали.

Решением руководящих органов правящей компартии соответствующего уровня подбирался подходящий (по социальному происхождению, полу, возрасту, образованию, профессии и так далее) кандидат, который единогласно выдвигался на собрании соответствующего трудового коллектива, после чего проходили «выборы без выбора» с единственной фамилией в бюллетене.

Понятно, что к реальному представительству это не имело ни малейшего отношения — сколько бы ни разглагольствовали о «власти трудящихся» и «социалистической демократии», неизмеримо превосходящей буржуазную.

Граждане между тем — особенно после того, как началась горбачевская перестройка, появилось слово «гласность» и выяснилось, что можно публично обсуждать происходящее и публично с ним не соглашаться, — этого представительства начали требовать. Требовать, чтобы от них наконец-то начало зависеть происходящее в стране. Чтобы была построена система, реагирующая на запросы граждан, а не инертная к ним. И чтобы во власти появились люди, критично, как и они сами, оценивающие происходящее и нацеленные на перемены.

Ответом на этот запрос стали первые за много десятилетий альтернативные (хотя и с фильтрами в виде «окружных собраний») выборы 1989 года, на которых в Ленинграде, Москве и других крупных городах номенклатура КПСС потерпела ряд впечатляющих поражений.

А затем и не снабженные уже никакими фильтрами, с практически свободным выдвижением выборы 1990 года. Где функционер компартии или исполкомовский чиновник почти наверняка проигрывал не только беспартийному научному сотруднику, но и оператору газовой котельной. Потому что запрос на смену политики означал и запрос на смену власти, которая бы проводила другую политику.

Дальнейшее хорошо известно. Как известно и то, что через три десятилетия Система почти вернулась к тому, что было.

Но, вернувшись к прошлому, она получила и похожую общественную реакцию: требование реального общественного участия и возможности выбрать не «отфильтрованных» кандидатов.

И отстаивание права на этот выбор — как это было во время прошлогодних московских и питерских протестов, когда внаглую отказывали в регистрации оппозиционным кандидатам. И сокрушительные поражения провластных кандидатов там, где появлялась альтернатива, как в Москве, Петербурге, Пскове.

В этом году все повторяется — точно так же, по фальшивым «экспертным заключениям», снимают списки «Яблока» на выборах в Челябинске, Кургане и Иванове. Но ряду оппозиционных кандидатов все же удается прорваться — и это не обещает властям ничего хорошего: партийная этикетка «Единой России» или чиновничья должность становятся для кандидатов все более тяжелым камнем на шее.

И поддержка президента уже не работает. И телевизор стремительно выходит из доверия, чему очень способствует хабаровский протест.

Напомним, что первую неделю протестов кремлевские пропагандисты или молчали, или, как Соловьев, именовали протестующих «пьяной поганью» (счастье для Владимира Рудольфовича, что он не поехал в Хабаровск: думаю, его не спасли бы никакие охранники). Затем — назвали протесты «немногочисленными», и «идущими на спад». Отдельно упомянув о «заезжих провокаторах и блогерах», работающих на «западных покровителей» и «раскачивающих обстановку».

Результат оказался неожиданным и неприятным для Кремля. Как рассказывают мои хабаровские коллеги, раньше, видя по телевизору сюжеты о выходящих на улицы в Москве или Петербурге «немногочисленных маргиналах», подогреваемых «провокаторами» и получающих за это «печеньки от Госдепа», или смотря различные «Анатомии протеста», многие считали, что все это правда.

Можно, конечно, не верить своим глазам три недели подряд. Но логичнее не поверить телевизору. В Хабаровске (и не только) поняли: если телевизор врет о том, что происходит у них сейчас, значит, он и раньше врал о том, что происходило в стране. А перестающая действовать пропаганда — очень серьезный симптом, показывающий неизбежность перемен…

Да, было бы непростительной наивностью считать, что режим не предпримет усилий для собственного сохранения.

Огромный штраф (без малейшей вины) журналистке Светлане Прокопьевой, чудовищно неправосудный приговор (хотя и куда более мягкий, чем требовала прокуратура) разоблачителю сталинских палачей Юрию Дмитриеву, арест якобы за измену журналиста Ивана Сафронова (никогда не имевшего допуска к гостайнам), уголовное дело (с явным прицелом не допустить к выборам) против Юлии Галяминой, штрафы и аресты участников протестных акций, включая одиночных пикетчиков, стремительное принятие новых репрессивных законов, введение «трехдневного голосования» (чтобы бюллетени, поданные днем, можно было подменить ночью) —

И тем не менее представляется, что остановить перемены уже не получится. Как не получилось три десятилетия назад.

Кстати, и тогда, и сейчас запрос на перемены был политическим, а не экономическим. Не про колбасу, а про свободу. Свободу выбирать тех, кого считаешь нужным (и отвечать за свой выбор), свободу говорить то, что думаешь, не опасаясь преследований, свободу выбирать, как устроить свою жизнь и чем заниматься.

Да, те, кто сегодня у власти, очень хорошо помнят, что случилось, как только Михаил Горбачев начал ослаблять гайки: гласность, демократия, альтернативные выборы, отмена 6-й статьи Конституции о «руководящей и направляющей роли КПСС» и далее по списку. И стараются всеми силами не повторить его «непростительные ошибки», приведшие к «величайшей геополитической катастрофе XX века».

Но вот более раннюю историю они не знают и не хотят знать. И не понимают: когда историческое время режима заканчивается, есть только два пути выхода. Или как сделал Горбачев — или как сто лет назад.

Когда демонстративно пренебрегали общественным мнением, заявляя «мы лучше знаем, как надо», считали, что любое недовольство можно задавить каторгами, тюрьмами и казаками, свободы, временно дарованные «сверху», можно и забрать назад, а для сдерживания революции — развязать войну.

Вспомните 1916 год: начавший выветриваться национал-патриотический угар, перестающие действовать заклинания о защите «братьев-славян», военные победы (в том числе Брусиловский прорыв) перемежаются с катастрофами (взрыв линкора «Императрица Мария»), массовые забастовки, один за другим вспыхивающие бунты на окраинах, император, не способный принимать необходимые решения, и его двор, занятый только собой.

А в завершение года — убийство Григория Распутина.

И до конца империи останется только два месяца.